Вперёд в прошлое - Аркадий Арканов

– Виардо?! – насторожился Тургенев.

– Блондиночка.

– Она, – мрачно произнес Тургенев. – Вот скотина!

– Ну, туда-сюда, – продолжал Байрон. – Гёте насосался и начал танцевать с телками, а я, значит, переводчицу стал утешать этим самым «Мозельским», черт бы его побрал, и так наутешался, что, веришь, не помню, как отрубился. Очнулся в ванне, весь мокрый. Выхожу – уже утро. Державин в сосиску. Я на балкон, а там почему-то лошадь стоит. Хотел оседлать, в стремя не попал, и – с балкона... Хорошо, хоть второй этаж был... А все с «Мозельского»!

– Да-а, – сочувственно сказал Тургенев, – мешать – дело последнее.

– Выбрали, мальчики? – спросила подошедшая официантка Люба.

– Значит, так, Любаня, – весело потирая руки, начал Тургенев. – Маслица... И триста водочки.

– И еще бутылочку, чтоб потом недозаказывать, – уточнил Байрон.

– Жора, – неуверенно сказал Тургенев и положил Байрону руку на плечо.

– Спокуха! – сказал Байрон. – Я ставлю. Сегодня аванс получил за «Чайльд-Гарольда».

Байрон царским движением опустил руку в смокинг где-то в районе сердца, но денег при этом не показал.

В этот момент в ресторане появился высокий худой человек с большой черной бородой. Его опытный охотничий взгляд заскользил по столикам и зафиксировался на Байроне. Быстро прикинув что-то в уме, бородатый прицельной походкой направился к роялю.

– Здорово, мужики! – бодро крикнул он.

Тургенев молча кивнул, а Байрон почему-то полез в карман и достал газету. Бородатый некоторое время постоял возле столика и обратился к Байрону:

– Жора! Ты не можешь одолжить пятьсот рублей на полгода?

– Откуда у поэта такие деньги? – ответил Байрон, делая вид, что читает газету.

– А рубль до завтра? – спросил бородатый.

– Меня сегодня Ваня кормит, – сказал Байрон и многозначительно подмигнул Тургеневу.

– Мне вообще-то пятерку Герцен должен, – без особой уверенности промямлил бородатый, – но он в Лондоне...

– Взыщи с Огарева, – посоветовал Байрон.

– Неудобно, – сказал бородатый. – Он с бабой сидит.

– Возьми у Алябьева, – предложил Байрон. – У композиторов до хрена денег... Представляешь, Ваня, он с одного только «Соловья» по восемьсот в месяц стрижет!..

– Пожалуй, и вправду возьму у Алябьева, – сказал бородатый, но с места не сдвинулся, а почему-то сел рядом.

– Познакомься, Ваня, – с тревогой взглянув на бутылку, произнес Байрон. – Это Аксаков. Прозаик.

– Выпьете с нами? – осторожно спросил Тургенев, ища глазами чистую рюмку.

– Можно отсюда, – сказал Аксаков, пододвигая Тургеневу фужер.

Когда фужер наполнился до краев водкой, Аксаков сказал:

– Хватит.

Байрон заказал еще двести пятьдесят, и в этот момент в зале появился Гоголь. На нем не было лица.

– Коля! – закричал Аксаков. – Коля! Давай сюда!

Гоголь подошел и мрачно взглянул на сидевших.

– Садись, Коля! – кричал Аксаков. – Это мои друзья! Тургенев и Байрон.

Гоголь сел.

– Ваши «Записки охотника» – сплошное паскудство! – закричал он на Тургенева. – Помещик не имеет права знать народную душу!

– А вы мое «Накануне» читали? – аккуратно спросил Тургенев.

– А я не читатель! – рявкнул Гоголь. – Я писатель! Понял?!

– Чего ты, Коля, завелся? – стал успокаивать Гоголя Аксаков. – Свои ребята. Ваня из Спасского-Лутовинова, Жора из Англии...

– А это ты видел? – заорал Гоголь и ударил кулаком по столу.

Он поспешно достал из портфеля и положил на стол вчетверо сложенный лист бумаги. Аксаков развернул лист и прочитал:

– «Письмо Белинского Гоголю»? Григорьич?.. На тебя бочку катит?!

В это время от соседнего столика к ним подошел аккуратно одетый Добролюбов.

– Безобразие! – произнес он поставленным голосом. – Не дом, а конюшня! Весь день работаешь, устаешь, приходишь отдохнуть, а вместо этого мат, как на вокзале!

– А что ты такого написал, что уже устал? – отрезал Аксаков.

Добролюбов пожал плечами и пошел жаловаться дежурному администратору – княгине Эстерхазе.

Подсеменил совершенно бухой Гнедич и сел мимо стула. Встал и снова сел мимо стула. Наконец сел на стул. И упал.

– Сочинил эпиграмму на Гоголя! Хотите? – затараторил Гнедич и, не дав никому опомниться, выпалил:

До середины ДнепраДолетит редкий птиц.Любит Моголь с утраГоголь из двух яиц!

Подошла официантка Люба и зашептала на ухо Байрону:

– От столика у окна вам, Жорж Гордонович, просили послать две бутылки шампанского. Не велели говорить, от кого, но я скажу: там Руставели гуляет...

– Могу примазать, – затараторил Гнедич. – Если послать Руставели две бутылки, он в ответ четыре пришлет. Мы ему – четыре, он нам – восемь. Можем нажиться!

– А если он не пришлет, кто платить будет? Пушкин? – мрачно спросил Тургенев.

– А вот есть эпиграмма на Руставели, – пискнул Гнедич. – Хотите?

Господа! Не удивитесь!Есть в Тбилиси речка Кура.Ах ты, витязь! Ах ты, витязь!Ах ты, витязь! Ах ты, шкура!

– Парни! – сказал Тургенев. – Предлагаю выпить за Байрона – талантливого поэта и моего друга!

– Ваня, я – пас, – сказал Байрон. – Мне надо позвонить...

И Байрон тяжело поднялся из-за стола.

– Бабки оставь! – строго произнес Тургенев.

– Старик, что за шутки? – обиделся Байрон.

– Оставь деньги! – строго повторил Тургенев.

– Ваня! – Байрон положил Тургеневу руку на плечо. – Мне надо бабе позвонить...

– Виардо? – мрачно спросил Тургенев.

– Иван! – укоризненно сказал Байрон и направился к выходу.

Криво усмехаясь, Тургенев проводил Байрона взглядом до самого выхода и, когда тот пропал из виду, процедил:

– Графоман! Тварь английская!

Гоголь уснул, уткнувшись носом в сациви, а Тургенев, Аксаков и неизвестно откуда взявшийся Бенкендорф читали вслух письмо Белинского.

Оставив Гоголя на попечение Аксакова, Тургенев пошел одеваться. Возле буфетной стойки рвало братьев Гримм.

«Почему сюда пускают не членов Союза?» – подумал Тургенев.

У столика администратора княгиня Эстерхазе говорила в телефонную трубку:

– Софья Андреевна, миленькая, забирайте своего... Граф опять плох... Шумит...

Граф Толстой стоял в раздевалке, широко расставив босые ноги, и абсолютно стеклянными глазами оглядывал одевающихся.

Заметив Тургенева, граф что-то смекнул, ожил и, подойдя к нему, ни с того ни с сего двинул его в ухо.

– Стилист сраный! – гаркнул Толстой.

Тут же на нем буквально повисли гардеробщик Сеня и Достоевский.

– Успокойтесь, Лев Николаевич! – бурчал Достоевский. – Вы же – зеркало...

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});