Удар с небес - Ксения Васильева

Тинка! Тинатин - грузинская княжна! Пусть-ка раскошелит своих папу-маму, пусть-ка они торганут своих баранов, а он, так и быть, женится на ней. Ничего страшного, страшнее, чем с Улиткой не будет!

Казиев почувствовал, что щель есть! Пролезть вроде бы можно. И надо взять и нахально посмотреть, что за тетрадь лежит на столе... Ничего себе, - записная книжка! Наглый как танк этот старик! Увести?... Нет. Кроме него никого нету, если бы хоть один человечек!

А что если попросить почитать, так жаждется, мол? И потом - затерялся, простите-извините! А там - ищи, свищи... Нет, не солидно, не сопляк же он двадцатилетний, который так бы и сделал...

Он встал.

Вскочила и Улита, ей стало его жаль. Она быстро заговорила.

- Тим, если мы будем что-то ставить, я не знаю... То может быть... Ты?

Тут он допустил оплошку, - ответил гордо, - зачем же я? Если от меня так скрывали и отделывались ( вот пусть попросят, поползают! Кто будет снимать-то? "Соледадка"? Шиш! Тогда он может и согласится, если не найдет другого пути.... И вздохнул: увы, такого больше нет нигде.)! Всего вам доброго. Прощайте.

Казиев удалился, даже не глянув на тетрадь, лежащую на столе.

- Ну, - сказал старик, - и что же вы надумали, моя дорогая Соледад Улита?

Улита пожала плечами, - она сейчас ничего не могла сказать. Старик вздохнул.

- Думайте скорее, дорогая. Я уже стар и как говорят в России,

- неровен час... А без меня вы пока обойтись не сможете. Я же не сказал вам ещё того, что вы имеете энную сумму, которую я не хочу называть вам сейчас - дабы не пугать. И что вас ждет-не дождется ваша мать Дагмар, которая проплакала все эти годы о вас... Но многое еще, - потом, после. А я, пожалуй, пойду. Не буду больше тебе, Солли, надоедать. Тебе надо остаться одной. Подумать.

Вдруг Улита решила, что Старику не нужно возвращаться к себе. Не Казиев, нет! Вообще...

И она предложила ему остаться.

Он с благодарностью посмотрел на нее.

- Ты - добрая девочка, но, думаю, мне ещё можно пожить там.

37. "БОГАТЫЕ" ИНОГДА - УМНЕЮТ.

Наталья перестала ждать домой своего сошедшего с ума сына.

По настоящему ли, на время?.. Кто знает.

Позвонил племянник Миша и секретно сообщил, что Макс, - один!

- на время уехал. Пусть! Значит, так ему надо, тем более, что Наталья знала, - Улита в Москве.

И Наталья Ашотовна пустилась во все тяжкие спасать издательство, которое она едва не загубила!

Спокойно поразмышляв обо всем, - чего она почти никогда не делала все последние годы, она поняла, что издательское дело, - как впрочем и семейное, - кое-как держалось на её импульсах, безудержной энергии и тяжком, часто незаслуженно тяжком труде её подопечных.

Быстренькая мысль, даже не мысль, а её четверть, - так, мыслишка, - и вот она предстает в редакции с очередной новой свежей идеей...

Так же и с сыном. Разве она хоть раз пришла к нему после долгих и серьезных размышлений? Нет.

Она неслась к Максу после истерики, переходящей в истерию, и других эмоциональных взбрыков! И каждый раз они разлетались в разные стороны, как драные коты, которые гордо не уступили друг другу ни пяди.

Что же творила она везде последнее время?! И как это выглядело со стороны?..

Ну, влюбился её сын в не очень молодую знаменитую актрису, ну и пусть! Пусть хоть женится на ней. Какое-то время будет счастлив, - возможно, - а потом все пройдет. Само.

... Не надо гнать картину, как говорили в её юности. А она гнала, и гнала бешено.

Взбудоражила дурного Сашку, правда, он сам предложил "попугать", но ведь она завела его своими воплями! Дала ему деньги! Потом испугалась, ан нет! - Отвечай. Слово - не воробей!...

Скинула все рукописи чуть не в помойку?! Ну, что это, по здравом рассуждении? Чистая клиника!

Два раза пыталась устроить покупку актрисы! Не вышло. Дама оказалась высокого полета, хотя явно не богачка!

Из чего пошло? Да из того, что однажды сюда, в её кабинет, вошла тетя Паша и нанесла ей черт-те чего, а она тут же впала в транс и стала творить, незнамо, что!

И тети Паши нет. То есть она существует, но Наталья её прогнала, обвинив во всем.

С сегодняшнего дня - все пойдет по-другому!

И в семье. И в издательстве.

Так, сразу измениться, конечно, трудно, но привыкай, милая, к жизни нормального человека, отвыкай от истеричной сумасбродности богачки! От денег это, от безнаказанности!

Вполне возможно, что "НАТТА" доживает последний год... И тогда? Ну, с голоду они не перемрут, у них уже запас "прочности" есть, и связи, и деловая хватка, - но стыдно!

Нет, надо на уши встать, но быть на плаву!

А Макс пусть делает, что ему заблагорассудится.

Наталье показалось, что она стала чистой как агнец.

И такое же появилось у неё выражение на лице, когда она заговорила за завтраком со своим мужем. Тот был потрясен: его жена обратила на него свое внимание!

Павлович слушал и молчал.

Он куски еле проглатывал, глядя на свою Новую - Новейшую супругу, тихую как голубка и мудрую, аки змий, но змий - добрый.

В конце её выступления Павлович согласился с ней, сказав, что она во всем права.

И она начала действовать, запретив себе спешить, что было её основной чертой.

В издательство вошла быстро, но не бешено.

Все подняли головы от своих рукописей.

Она улыбнулась, но не своей быстрой хищной улыбкой, а мягко и спокойно, и так же мягко произнесла, - всем доброе утро...

Медленно пройдя мимо Леночки, которая уже тихо тряслась, попросила, Леночка, когда освободишься, зайди ко мне.

Как только Наталья исчезла за дверьми своего кабинета, самый их смелый и язвительный отрок ( папа с мамой живы и кормят, вот и смел) захихикал, как моя бабушка говаривала: новый танец - поп с гармошкой.

То ли напряжение последних недель, то ли очень смешно сказал парнишка, но вся комната зашлась в тихом безумном хохоте...

Вот такие пироги напекла нынче Наталья Ашотовна.

38. ПО ЗЫБКИМ ВОЛНАМ...

(АНГЕЛ И МАКСИМИЛИАН).

Макс и Ангел, просидев до тьмы на пригорке, замерзли, и Ангел сказала, что тут недалеко есть сторожка.

Макс возразил ей, что они могут доехать до какого-нибудь центра и снять номер...

О Москве никто из них не сказал ни слова. Как будто не было такого города на свете.

Ангел настояла на сторожке, потому что считала, что номер - это пошлятина, а уж номер в районке! Туалет на улице или в конце длиннющего коридора и прочее соответственно.

А сторожка - хотя бы романтика...

Макс согласился с её доводами, но вдруг предложил, - только съездим за бутылочкой?

У Ангела нехорошо ворохнулось сердце, - значит, чтобы провести с ней остаток ночи под крышей, надо выпить?..

Интересно, а с Улитой он пил?.. Ведь он фактически не пьет.

И подумала еще, что всегда, во всяком случае долгое время, эта Улита будет стоять между ними, если, конечно, они останутся вместе.

Она посмотрела на Макса, но никакой грустной задумчивости в его лице не заметила и обругала себя, - да захотелось ему со мной выпить! Что страшного-то?..

Они взгромоздились на Харли и с ветерком помчались в ночи. Харли рычал как тигр и они хохотали.

Было хорошо и весело.

Ангел скрестила руки на груди Макса и в один момент вдруг не сдержалась и как-то сильнее прижала руки, на что он, повернув к ней голову, крикнул, - эй, Ангел, мне дышать нечем! Расслабься!

И ткнул подбородком в её скрещенные руки.

Она вздрогнула.

Ей захотелось тут же убрать руки вообще, но этого в движении делать нельзя и она просто почти перестала держаться за него.

Тогда он снова полуобернулся и смеясь крикнул: ну, а это слишком! Анж, слишком!

"Анжем" он называл её часто в Москве, когда они валяли дурака и носились на Харли.

Она оставалась для него парнем.

Только иногда пробивается в нем отношение к ней, как к девушке... Вот вечером, когда он стал расстегивать пуговицы её майки... Дура она, дура и есть.

Надо было отдаться ему и плевать на то, что могло быть после!

А вдруг бы все изменилось и он влюбился бы в нее?!.

Ах, как же ей нужен сейчас незабвенный Учитель, который все знает и понимает!

Они купили в ларьке по дороге бутылку какого-то вина и помчались назад.

Ангел быстро разыскала сторожку и они напросились к старику, который неизвестно, что здесь сторожил.

Он отдал им свою комнату с жарко натопленой печью, а сам пошел на сеновал, хотя они сами туда хотели, но дед был неумолим и пришлось подчиниться, а то как бы не выгнал.

Когда они устроились на огромной постели старика, спинами прижавшись к теплой стенке печи, за занавеской, им стало уютно, но очень жарко.

Макс снял свою робу и сказал ей, - давай...

И споткнулся.

За эти два-три часа он ни разу не вспомнил, что она - все-таки Ангелина, а не Ангел.

Они глотнули из бутылки вина, оказалось не такого и страшного, и тогда Макс спросил, - ты обиделась ( ей показалось, что он хотел сказать: обиделся... Но теперь, ей всегда так будет казаться, пока... Пока, - что?)? И тогда на Харли тоже?..