Куколка - Генри Олди

В проеме уже стоял второй захватчик: барабанщик.

Голова гудела, ухо пылало огнем. Ломило вывернутые плечи. Музыканты-террористы принялись орать – не на беглеца, а друг на друга. Тарталья не понимал ни слова. Кричали вроде бы на вехденском. В глаза бросился нитяный пояс с тремя узлами, хорошо видимый под расстегнутой курткой барабанщика – и сомнения отпали окончательно.

Вехдены.

Наконец террористы охрипли и угомонились. Гитарист, зло покосившись на пленника, сунулся в студию. И Лючано понял: жить ему осталось минуту, не больше.

Сейчас вехден увидит мертвеца. Справиться с пси-хирургом в одиночку невозможно: на близком расстоянии психир лишит воли и обездвижит шесть-семь противников. Чтобы противостоять его влиянию, надо самому быть сильным телепатом. Или помпилианцем с мощнейшим «клеймом». Наверное, есть еще варианты: пси-блоки, позволяющие выиграть несколько секунд, спец-методики… В любом случае, человек, заваливший Кавабату, смертельно опасен! Оставлять такого в живых – себе дороже.

Похитители не станут рисковать.

Из студии вехден выскочил бледный, всклокоченный. Зверообразное лицо йети цветом напоминало брюхо дохлой рыбы. Гитарист крикнул что-то барабанщику, сорвавшись на хрип. Лючано грубо вздернули за шиворот. Он успел заметить хищный прищур угольно-черных глаз, да копну фиолетовых волос.

– Стойте! Я…

Тычок пальцами, собранными в «копье», пришелся в солнечное сплетение. Брызнули слезы, Лючано сложился пополам. Он задыхался, тщетно пытаясь глотнуть воздуха, и лишь без звука разевал рот. Размашистый апперкот швырнул его на стену. Лязгнули зубы, рот наполнился кровью: вязкой кислятиной. Затылок, кажется, треснул от соприкосновения с керамопластом. Безнадежно сбоило зрение.

«Тебя убивают, малыш.»

– Не на…

– Храфстра! Ангра храфстра!..

Пол. Он рухнул навзничь, так и не поняв – от чего. Под ребра пришелся удар тяжелого ботинка. Еще один, каблуком… еще…

«Тебя убивают, дружок.»

В голове от боли явь смешалась с бредом. Фаруд Сагзи склонялся над капсулой, где лежал мертвый Яцуо Кавабата. Из расколотой головы психира, словно паста из тюбика, лезла сизая плесень куим-сё. У соседней капсулы гитарист-йети и барабанщик с волосами цвета модифицированной плесени избивали ногами соглядатая. Хрустели кости, трещал «волшебный ящик»; в мозгу взрывались сверхновые и рождались галактики. Сейчас кое-кого убьют, положат во вторую капсулу, и из пробитой головы Лючано Борготты тоже полезет плесень.

Вот, оказывается, как добывают куим-сё!..

– Фаруд! – из последних сил завопил Лючано, пытаясь сквозь годы и расстояния докричаться до старого знакомого. – Фаруд! Сагзи! Спаси меня! Они меня убьют! Фаруд…

И его перестали бить.

II

– Сиди здесь.

Его толкнули в спину.

Дверь с тихим шелестом закрылась. Щелкнул замок.

– Лючано!

– Тебе плохо?

Левый глаз заплыл. Правый с трудом удалось «навести на резкость».

– В-вы-ы… ы-ы?

Губы распухли оладьями и саднили. Он харкнул кровью себе под ноги. В красной лужице блестел сахарный осколок: зуб. Говорить внятно не получалось. Артикуляция – пытка. Слова – проволочный «ерш». Язык – бревно.

Он сосредоточился.

– Джессика? Давид? С вами все в порядке?!

Каморка – четыре на пять шагов. Койка застелена мятым одеялом. Пододеяльник смешной, в горошек. На привинченном к полу столике – бутыль из пластика. Должно быть, с водой. В углу – горшок, прикрытый крышкой. Камера «овоща» выглядела пристойнее.

– С нами все в порядке

Первый раз, как обычно, близнецы ответили хором. И разделились:

– А с тобой – нет.

– Тебе надо прилечь.

– Ты сам дойдешь до кровати?

– Ага…

Он доковылял до койки, рухнул поверх одеяла и охнул в голос. Под сердце вбили штырь, тупой и ржавый. В сравнении со штырем меркло все остальное.

– У тебя лицо разбито.

– Давид, неси воду. Я ему руки развяжу.

– Несу.

Со стоном Лючано перевернулся на живот, чтобы Джессике было удобнее. Узлы чертов гитарист затянул на совесть. Девочка вместе с братом, пришедшим ей на помощь, провозились минут пять.

– Готово. У тебя платок есть?

– Ы-ы…

Отбитые при падении, мертвые пальцы не слушались. С третьей попытки удалось извлечь из кармана скомканный платок.

– Сядь и наклонись, – скомандовала Джессика. – Будет больно.

Она явно копировала интонации, услышанные в каком-то фильме. Это было бы смешно, но не здесь и не сейчас. Лючано устало закрыл глаза. Прикосновение влажной ткани. Лоб, висок, скула… Холодок. Боль. Королева Боль стояла рядом со своим верноподданным, не спеша завершить аудиенцию. Дважды Тарталья лишь диким усилием воли сдерживался от потока ругательств.

Стараясь отвлечься, он думал о милосердии Королевы. Могло быть хуже. Гораздо хуже. Могло вообще ничего не быть…

– Я закончила.

– Ты выглядишь гораздо лучше. Не так страшно, – Давид положил ладошку поверх запястья Лючано. – Я буду держать тебя за руку. Когда держат, меньше болит. Я знаю.

Предплечье мальчика густо покрывали синяки. На щеке Джессики красовалась царапина – от скулы к углу рта. С детьми тоже не церемонились.

– За что тебя?

– Я убил человека. Психира.

– Психира?!!

От обычной бесстрастности в голосах близнецов не осталось и следа. Это было как орден, врученный за доблесть.

– Я не хочу об этом рассказывать. Я еще никогда никого не убивал.

– Мы понимаем, – кивнула Джессика. – У тебя средний хомицидный тип психики.

– Что?!

– Существует три хомицидных типа психики. Человек, способный к убийству в любой момент. Человек, способный к убийству в кризисной ситуации, – девочка сощурилась, вспоминая. – И человек, в принципе не способный убить лично или отдать приказ лишить кого-либо жизни.

– Первый и третий типы относят к редким, – Давид улучил момент, пока сестра набирала воздух в легкие. – Они лежат в области психических патологий. Твой тип – наиболее распространенный. Ты нормальный.

– Спасибо, утешили!

– А наш дядя, к примеру, относится к третьему типу. Убийство противоречит его складу мышления. Дедушка может убить, а дядя – нет. Это усложняет ему жизнь.

– Надо же! – не удержался Тарталья. – Какой хороший человек ваш дядя!

– Зато он может разорить конкурента! – вступился за дядю Давид.

– Опозорить!

– Чтобы с ним больше никто дела не имел!

– В рабство продать может… – тихо добавила девочка.

– Айзек Шармаль? О да, этот может!

Лючано понял, что сболтнул лишнее. Он не должен был ничего знать о дядях, которые продают племянников в рабство! Результат не заставил себя ждать. Близнецы умолкли, как по команде. Две пары глаз сверкнули знакомым стеклом. К блеску примешивался страх: глубоко, на донышке.

Первой решилась Джессика.

– Откуда ты узнал, что Айзек – наш дядя?

– У тебя было недостаточно данных для умозаключений, – Давид убрал ладошку с руки Тартальи. – Или достаточно в одном-единственном случае.

– Ты не тот, за кого себя выдаешь?

Близнецы сделали шаг назад. Но ответ нашелся – простой, как все гениальное. А главное, в меру правдивый.

– Все элементарно, ребята. Я знаком с вашим дядей, Айзеком Шармалем-младшим. За день до конфликта с легатом Тумидусом мой театр работал его заказ. Мы обслуживали вечеринку. Китта, Хунгакампа, Йала-Маку 106, если вас интересуют подробности. На вилле я познакомился и с вашим дедом, Лукой Шармалем. Вы похожи. Особенно на дядю. Фамильное сходство.

Близнецы переглянулись.

На оценку новой информации им понадобилась пара секунд.

– Похоже на правду. Вероятность 83%.

– Принцип обрезания лишних сущностей, Давид.

– Да. Ты права. 87%

И, обращаясь к Лючано:

– Мы не знали. У тебя было достаточно данных.

– Извини, что не поверили.

– Мы разучились верить. Мы привыкли рассчитывать вероятности.

– Когда вероятность больше 72%, человеку можно доверять.

– Ровно на семьдесят два процента! – улыбнулся Тарталья.

Королева Боль оценила его героизм, хлопнув по губам шипастым веером. Язык нащупал саднящую пустоту на месте выбитого зуба. Еще два шатались, словно пьяные гуляки.

– Тебе – на целых восемьдесят семь.

Уголки рта девочки чуть заметно дернулись. Джессика шутила! Юмор гематров – вещь сложная, доходит с запозданием…

Лючано сменил позу и охнул: штырь в ребрах никуда не делся.

– Значит, дядя приказал вас похитить?

Ответ он знал. Было интересно, что думают сами близнецы на сей счет.

– Нас похитили люди в масках.

– Совпадение внешности с нынешними похитителями – 76%.

– Но Эдам, наш голем, не предотвратил похищение.

– Он танцевал и пел.

– Эдам – наш семейный голем. Чужой не сумел бы его переклеить. Подменить гематрицу Эдама могли четыре человека: мы, дядя и дедушка. Мы гематрицу не меняли.