ФБР. Правдивая история - Тим Вейнер

К маю 1947 года — через несколько недель после этого Гувер давал показания в Комитете конгресса по антиамериканской деятельности — Гарднер прочитал два сообщения, показавшие, что во последние месяцы Второй мировой войны у русских был шпион в министерстве обороны. Москва проникла в сердце военного ведомства. В тот момент генерал Картер У. Кларк — заместитель начальника армейской разведки поделился секретом взлома шифра с Гувером[236].

ФБР начало сотрудничать с армией в Арлингтон-Холле в июле 1947 года. Мередит Гарднер ежедневно работал вместе с талантливым тридцатилетним агентом ФБР Бобом Ламфером, который принес телеграммы, изъятые в Амторге мастерами негласного проникновения в помещения из Бюро. Их работа получила свое кодовое название — «Венона».

«Венона» было названием одного из самых засекреченных видов оружия США в холодной войне — такого засекреченного, что о нем не знали ни президент Трумэн, ни ЦРУ. В тех случаях, когда Гувер посылал разведывательные данные, полученные от «Веноны», своему начальству, они были «причесаны», из них была вымарана секретная информация, и приписывались они «чрезвычайно засекреченному источнику». Гувер распорядился: «Ввиду беспринципных методов работы ЦРУ и некоторых его сомнительных служащих мы должны быть в высшей степени осторожны. Г.»[237].

На протяжении почти пяти лет ФБР пыталось раскрыть глубину советского шпионажа. Бюро не выявило ни одного советского шпиона. Советские разведчики после Второй мировой войны легли на дно, предупрежденные об опасности своими агентами в англо-американском альянсе. Но теперь советские разведчики вновь активизировали свою деятельность в Соединенных Штатах, и ФБР начало улавливать слабые шевеления, подобные затухающим звукам шагов по темной улице. Гувер набрался такого же стоического терпения, какое было у советских разведчиков.

К лету 1948 года «Венона» накопила критическую массу расшифрованных советских кодов и сообщений — это были ключи к двадцатилетней истории советской шпионской сети в Соединенных Штатах. Расследование было на грани получения доказательств международного заговора с целью кражи у США секретов атомного оружия.

«Теперь у нас были десятки полностью расшифрованных сообщений, — вспоминал Ламфер. — Мы были в доме врага»[238].

«Испытание огнем»

На тот момент политическая власть Гарри Трумэна была на своей самой нижней отметке. «Я сейчас прохожу ужасное политическое испытание огнем, — написал Трумэн Уинстону Черчиллю 10 июля 1948 года. — У нас сейчас настали самые тяжелые времена. Вы можете с удовлетворением взирать на свой огромный вклад в ниспровержение нацизма и фашизма в мире. Так называемый «коммунизм» — наша следующая большая проблема. Надеюсь, мы сможем решить ее без «крови и слез», которых нам стоили те две»[239].

Трумэн поставил слово «коммунизм» в кавычки. Гувер писал его жирным шрифтом.

Гувер умел работать под покровом секретности. Теперь он выбрал известность. Точно так же, как однажды он использовал кинофильмы, чтобы завоевать власть и поднять репутацию ФБР во время войны с гангстерами в 1930-х годах, теперь он использовал политиков, газеты и телевидение в войне с коммунизмом. Его стратегия не имела ничего общего с обеспечением правопорядка. Его свидетели были ненадежными; информация, собранная при помощи несанкционированного прослушивания телефонных разговоров и противозаконных электронных устройств, — неприемлемой; прочитанные сообщения советских разведчиков были слишком секретными, чтобы ими делиться.

Но Гувер знал, как использовать разведку в качестве инструмента в политической войне. Он предоставил мощное оружие республиканцам и охотникам за «красными» в конгрессе, которые, в свою очередь, нанесли сокрушительный удар по президенту и демократам.

Он отправил Лу Николса, который руководил отделом ФБР по связям с общественностью и служил связующим звеном между Гувером и конгрессом, на встречу с сотрудниками Комитета по антиамериканской деятельности палаты представителей (HUAC) и Подкомитета по расследованиям сената. Николс принес кипу секретных папок ФБР для служебного пользования. Он назвал конгрессменам и членам комитетов имена двух осведомителей ФБР. Его работа не была тайной в Вашингтоне: специализирующийся на сенсационных разоблачениях журналист по имени Дрю Пирсон вскоре сообщил, что Николс влетал в штаб-квартиру Комитета по антиамериканской деятельности и вылетал из нее, «как оживший воланчик»[240].

31 июля 1948 года Элизабет Бентли предстала перед HUAC. Она не была идеальной свидетельницей. ФБР много лет считал ее ненадежной; с 1942 по 1944 год ее заявления относительно советской разведки ложились в ящик, где находились досье сумасшедших. Ее показания нельзя было использовать в суде ввиду ее неуравновешенности и алкоголизма. Любой суд, основанный на ее показаниях, привел бы к «оправданию при весьма затруднительных обстоятельствах»[241], — предупреждал один из помощников Гувера.

Тем не менее Гувер отправил ее в конгресс. Она подробно рассказывала о своей работе тайного агента советской разведки во время Второй мировой войны. Она назвала имена (всего 32), в том числе заместителя министра финансов Гарри Декстера Уайта, семи сотрудников штаб-квартиры Управления стратегических служб Дикого Билла Донована, включая личного помощника Донована Данкана Чаплина Ли, и сотрудников администрации Рузвельта из числа военных в Белом доме. И хотя многие ее показания основывались на слухах, это было первым публичным разоблачением того факта, что американское правительство знало о том, что в него проникли советские шпионы. И это знание шло от Гувера.

На следующий день Комитет вызвал старшего редактора «Тайм» по имени Уиттакер Чамберс.

Чамберс часто говорил под присягой правду, но не всю. Он рассказывал свою историю ФБР и заместителю госсекретаря А. А. Берли более шести лет назад. Тогда ФБР выслушало Чамберса с недоверием. Гувер и его люди просто не могли поверить словам человека, который когда-то был преданным коммунистом. Теперь поверили.

Чамберс был взъерошен, глаза — красны. Его рассказ был захватывающим. Он вступил в коммунистическую партию в 1925 году и был агентом советской разведки в течение шести лет в 1930-х годах. Он сказал, что Советы внедрили своих шпионов в высшие круги администрации Рузвельта. Одним из них был Лоуренс Дагган[242] — начальник отдела Латинской Америки Госдепартамента США, принимавший участие в создании Специальной разведывательной службы ФБР. Другим был Алджер Хисс — еще один выдающийся деятель Госдепартамента, который теперь руководил фондом Карнеги за мир во всем мире. Председателем фонда был Джон Фостер Даллес, который стал бы следующим госсекретарем, если бы республиканцы выиграли президентские выборы в ноябре.

Утром 3 августа 1948 года главный следователь Комитета палаты представителей по расследованию государственной измены и подрывной деятельности против США Роберт Стриплинг отвел Чамберса на закрытое слушание, чтобы начать допрос. Первый вопрос: был ли Чамберс, «являясь членом коммунистической партии, осведомлен о так называемой шпионской группе, которая была организована или функционировала в Вашингтоне?».

«Нет, не был»[243], — ответил Чамберс.

Это была наглая ложь. Но когда Комитет собрался в то утро на публичное заседание, перед толпой репортеров и фотографов в помещении для заседаний Бюджетного комитета палаты представителей — крупнейшей публичной арене на Капитолийском холме, Чамберс изменил свои показания. Он сказал, что входил «в подпольную организацию Коммунистической партии Соединенных Штатов Америки» с 1932 по 1938 год. Он назвал восемь членов этого кружка. Самым узнаваемым именем было, несомненно, имя Алджера Хисса.

«Целью этой группы в то время был не шпионаж, — сказал Чамберс. — Его изначальной целью было проникновение коммунистов в американское правительство. Но шпионаж был, безусловно, одной из его конечных целей». Это был решающий момент. Проникновение и незримое политическое влияние были безнравственны, но, вероятно, не противозаконны. Шпионаж был предательством, традиционно наказывавшимся смертью».

Это различие уловили самые умные члены HUAC. В тот день конгрессмен Ричард Никсон задавал Чамберсу самые острые вопросы. Он знал, какие вопросы нужно задавать, потому что знал на них ответы. Он изучал папки ФБР на протяжении пяти месяцев благодаря Дж. Эдгару Гуверу. Никсон начал свою политическую карьеру в погоне по следам Хисса и скрытых коммунистов Нового курса.

Трумэн высмеивал охотников за «красными» вроде Никсона и осуждал преследование Хисса. Но он ни разу публично не критиковал Гувера. Он не посмел бы.