Студент 2 - Всеволод Советский

ни малейших сомнений в том, что она имеет в виду под словом «все». И она не отводила взгляда, ставшего уже заметно хмельным.

— Хорошо, — сказал я очень многозначительно. — Тогда заранее прошу прощения…

И я потянулся к бутылке, налил себе пол-рюмки, выпил. Лариса терпеливо ждала. Выпивать не стала.

— Прошу прощения, если вопрос покажется бестактным.

Она слегка сощурилась, и я прочел это так: валяй! Посмотрим, мол, бестактно или нет. Но промолчала.

— О ваших отношениях с профессором Беззубцевым ходят легенды. Могу я услышать… из первых уст? Что тут правда, что неправда.

Произнося это, я ожидал какой угодно реакции, но Лариса Юрьевна оправдала свою репутацию в моих глазах. Я успел понять, что она человек здравомыслящий, умеющий держать под контролем свою горячую страстную натуру и выплескивать ее ровно тогда, когда ей нужно.

— Я не знаю, что говорят, — спокойно молвила она. — А что правда — я и он находимся в интимных отношениях. Да. Одинокая женщина и женатый мужчина.

— Тебе зачем это надо? — мгновенно спросил я.

Взгляд Ларисы затуманился, она налила себе тоже половинку…

Последовал довольно плетеный, с оговорками рассказ о том, как она повелась на заходы и подходы лукавого профессора, неплохо владеющего не особо-то и тонкими, но эффективными приемами обольщения. Клюнула. Ну, а потом…

Она пожала плечами:

— Есть простые вещи, которые сложно объяснить. Назвать это романом? Нет. Чувствами? Нет. И даже время как-то стерлось в памяти. Ну, один раз. Ну, другой. А потом привычка. А потом…

Тут ей понадобилось преодолеть еще один душевный рубеж. В ход пошла рюмка. Но уж отдушина так отдушина. Говорить так говорить.

Рассказчице пришлось признать, что со временем она втянулась. Визиты возрастного любовника стали не просто рутиной. Она стала ждать их… и в какой-то миг ощутила, что уже не может без них.

— Он как змей-искуситель, понимаешь⁈ — лицо разгорелось, глаза сверкали. Вообще казалось, что от нее идет жар. И видимо, ей уже незачем было думать, понимает ли семнадцатилетний парень, что такое «змей-искуситель». Ее несло. Барьеры рухнули. Следующее откровение далось легко, хотя оно было совсем убойным. Шок-контент, как говорят сейчас.

Лариса призналась, что секс с профессором у них был не обычным. Он по-настоящему активировался, входил в безумный раж, испытывал полноценный оргазм только в причудливой ролевой игре…

Я почему-то мгновенно вспомнил злые слова Козлова о Беззубцеве, услышанные мною чуть ли не в первую минуту знакомства с завскладом: а его, старую гниду надо… того, изнасиловать в неестественной форме. Мысль обожгла: да неужели⁈ Как говорится, сам того не зная, Савельич распахнул полог истины! Вдобавок ко всему, ученый муж еще и педераст?..

Нет. Оказалось еще интереснее.

Лариса поведала, что их порно-карнавал с Беззубцевым зиждился на садо-мазохизме, причем доктор наук, самоуверенный интеллектуал, лощено-импозантный джентльмен терял этот спесивый облик, полностью отдаваясь низменным игрищам в роли сабмиссива, «нижнего»…

Тут она прервалась. Брови сдвинулись:

— Извини, а ты понимаешь, о чем речь?..

— Конечно, — спокойно сказал я, и наполнив обе рюмки, четко разъяснил, что такое садомазохизм.

Не знаю, протрезвела Лариса или нет, но смотрела она на меня серьезно, пристально, и даже как-то с подозрением.

— Извини, — повторилась она, — а ты откуда все это знаешь?..

— Ну! — я постарался снисходительно ухмыльнуться. — В двадцатом веке живем! Эпоха информации, НТР… Иной раз узнаешь то, чего и знать не хочется. Выпьем?

Она кивнула, и мы выпили.

Дальнейший ее рассказ грешил сумбуром и повторами, но я легко просеивал словесный ворох, выделяя главное.

Насколько я понял, Беззубцев без своего театра порнографических теней жить уже не мог. Да, как артист без сцены, только отвратно. Он абсолютно перевоплощался, а точнее, развоплощался, словно оборотень. Исчезал человек, оставалась от него лишь грязная животная похоть…

— Мне иногда делалось страшно, — созналась Лариса. — Он в эти минуты так… ну, добровольно сходил с ума, что ли. И казалось, уже не войдет, так и останется животным…

Тем не менее, профессор всегда возвращался. Абсолютно. Вновь делался надменно-ироничным, холодным снобом, будто ничего не было, не корчился он в извращенных мизансценах. Не было! Фантом, призрак. Ну да, мелькнуло что-то вроде бы. Ну и что? Мелькнуло, и нет.

— Это надо уметь, — признала Лариса. — Это… какой-то особый вид бесстыдства.

— Но зачем ему это надо⁈ — воскликнул я.

Я счел нужным так спросить, хотя, конечно, своя версия уже сложилась. И собеседница тотчас же ее подтвердила — она вообще была человек неглупый, я успел заметить. И эта психологическая загадка ее порядком занимала. Впрочем, разгадка здесь — не премудрость царя Соломона…

— Ну как зачем! — уверенно заявила Лариса. — Понятно, зачем.

Для Беззубцева это была такая же отдушина, как для нее самой вот этот разговор со мной. Обращаясь в срамное нечто, он разряжался, сбрасывал с себя житейский груз — не прямо в таких словах сказала Лариса, но именно так я распутал ее толковую, но все же хмельную путаную речь. Она между прочим взяла бутылку, вроде бы хотела налить, передумала, поставила рядом.

— Ты знаешь, — вдохновилась она, — он как-то говорил мне, что был в командировке в Будапеште, на какой-то конференции…

Я вмиг сделал внутреннюю стойку. Письмо из Венгрии! Я же помню, с каким нетерпением он его ждал!

— … не знаю я, что там за конференция, но как-то он проговорился. Случайно. Больше ни разу не обмолвился, и я не вспоминала. Но запомнила.

По этой обмолвке Беззубцев там, в Будапеште, посетил особое место — глубоко закрытый клуб для садомазохистов. Как говорят сейчас — поклонников БДСМ. Каким образом он проник в это заведение?.. — тайна всех тайн, но сомнений в правдивости рассказа никаких.

Душевное потрясение от того визита осталось навсегда, хотя, конечно, профессор надежно хранил его за респектабельным фасадом. Но однажды проболтался Ларисе в миг сильнейшего отходняка. После разрядки. Когда возвращался из состояния раздавленного слизняка обратно в человека. Где-то на полпути. Наверняка потом жалел об этом, но никогда не возвращался, даже Будапешт ни разу не упомянул. И умная Лариса прикинула на данную тему тоже воды в рот набрать.

Мысль моя бодро, упруго побежала… Но я осадил ее. Потом! А сейчас в самый раз зайти с другого фланга

— Хорошо… — проговорил я философским тоном, чувствуя подмогу коньяка. — Но вот ты никому о том не говорила, а мне вдруг сказала. Почему так?