Студент 2 - Всеволод Советский

А во мне финал беседы неожиданно всколыхнул странную и даже вздорную мысль: а что можно приобрести на одну копейку? Ведь это же денежная единица… А! Так я уж это вспоминал, было дело!

В 1978 году в СССР одну копейку стоили:

— коробок спичек;

— стакан газированной воды без сиропа (с сиропом — 3 копейки);

— один кусок хлеба в столовой;

— газета «Пионерская правда»;

— тетрадка в 12 листов;

— простой карандаш.

Что еще?..

Тут мы как раз и подоспели к технопарку, и данный вопрос рассеялся, так как на проходной случилось неожиданное.

Старичок вахтер Петр Иванович, до сих пор не однажды нас видевший и пропускавший, вдруг вскочил, руками замахал:

— Эй, эй, ребяты! Студенты! Стой!..

— Что такое, Петр Иваныч? — удивился Саша.

— Стой, говорю. Вы же тут на практике?

— Типа того, — сказал я.

— Ага. Топайте-ка к заму. Он велел. Как, говорит, практиканты придут, пусть сразу ко мне.

— Это Рудаков?

— Он самый. Задача ясная?

— Яснее некуда, — отчеканил я. — Идем, ребята?

И мы прошли в кабинет замначальника технопарка Рудакова, который когда-то определил нас на склад к Козлову. Зам явно ожидал нас, и в ожидании что-то бегло писал на плохонькой бумажке.

— А, прибыли! — приветствовал он нас. — Входите. Садиться не предлагаю, поскольку разговор на минуту. Или меньше. У вас ведь два дня отработки осталось?..

— У меня три, — подал я голос и объяснил ситуацию с субботой. Зам понимающе кивнул головой.

— Понятно, — сказал он. — Ну так вот, у меня к вам хорошая новость. Будем считать, что вы потрудились с перевыполнением плана! Поэтому ваша трудовая вахта закончена. Оставшиеся дни идут в зачет уже сделанного. И твоя суббота, Родионов, тоже. Талоны ваши остаются у вас, можете пользоваться. Ну, вот где-то так… Свободны! Готовьтесь к началу учебы, за помощь спасибо!

И встав, он с чувством пожал нам всем руки, добавил, что можем мы отправляться в общагу, готовиться, приводить себя в порядок, отдыхать… ну и так далее.

Когда вышли из кабинета в коридор, я предложил:

— Слушайте, пацаны. Давайте я от всех схожу к Савельичу, спасибо ему скажу от всего нашего коллектива. Конечно, с пустыми руками оно как-то не совсем то, но сами понимаете, на рабочем месте нельзя…

— Да он и сам поймет, — рассудил Саша. — Мужик-то с головой. Дело говоришь, Василий! Сходи от нас от всех, так, мол, и так… А вообще когда-то надо будет ему организовать. Нормальный мужик! Ладно, Вась, ты иди, а я срочно в деканат. Наш вопрос надо решить, — он подмигнул, намекая на ручку в кармане. — Да и не только. Может, уже расписание готово на ближайшие дни.

— Какие предметы? — живо заинтересовался я.

— Вот и выясню. Витек, если хочешь, пошли со мной! За компанию.

— Да я… — замялся Витька, — не, Сань. Мне тут надо…

— Ну смотри, — в Сашиных глазах мелькнуло веселое озорство. — А я еще и насчет стипендии хотел уточнить.

— Чего уточнять? — Витька воспрянул.

— Да правда ли, что студент Ушаков лишен стипендии? За жлобство и развратные действия. Со студенткой Малининой Татьяной… Ее, кстати, тоже надо бы лишить!

…Мы с Сашей с удовольствием погоняли шуточки на эту тему. Витек сообразил, что надо бы поддержать юмор, тоже посмеялся. Но видно было, что он раздосадован:

— Ага, ага… Ну это точно, капнул кто-то! Любка, небось?.. Вот ведьма! Побежала уже, настучала…

— Ну при чем тут Любка? Общага как деревня, Витя! За один день слухом полнится. Да меньше, куда там! Хочешь-не хочешь, а все знаешь.

Наверняка Саша лукавил. Были у него источники информации. Я подумал, что он и про наше с Любой порево вполне осведомлен, но из своих соображений помалкивает. Ну и ладно.

На проходной расстались. Петру Иванычу я слегка соврал:

— Рудаков просил Савельичу записку передать, сбегаю быстро… — и вахтер без вопросов пропустил.

Козлова я застал в его тщедушном «офисе» за какими-то вычислениями, которые он, напялив толстые очки, выполнял на счетах — видать, ему это было привычнее, чем калькулятор или логарифмическая линейка. И щелкал деревянными шайбочками лихо, прямо артистически.

От лица всех нас троих я выразил завскладу истинное почтение, пожелал всего самого — и старика растрогал.

— Ну, спасибо, спасибо… И за работу тоже. Мы за эти дни такой порядок на складах навели! Да разве бы мы с Павловной справились вдвоем? Полгода бы возились. А тут за две недели! Ну да не прощаемся, вам же еще пять лет учиться, да глядишь, потом по ученой части пойдешь… Так что увидимся еще, поработаем!

— Буду рад, — искренне сказал я. — Кстати, Николай Савельич! Есть одна тема… Такой разговор по-товарищески, можно?

— По-товарищески на сухую не бывает… Ладно, ладно, шучу! Давай, что там у тебя?

И я без дипломатии зарядил примерно так: Николай Савельич, а вот ваш негатив к Беззубцеву — он только на той некрасивой истории со студенткой заквашен? Или вопрос глубже?..

Козлов долго смотрел на меня поверх очков. И ответил вопросом на вопрос:

— А ты чего вдруг вспомнил эту рухлядь сраную? Случилось чего?

— Да нет, — сказал я. — У меня просто тот наш разговор из головы не идет. Так сказать, чисто психологически.

— Это да, — с неожиданной серьезностью сказал завсклад. Отложил счеты. — У меня тоже тут психология…

И пояснил: вряд ли он сможет объяснить это, но к Беззубцеву он относится негативно. Вернее, этот негатив возник потому, что в профессоре Козлов необъяснимо чувствует странное внутреннее напряжение…

— Понимаешь? Вот вижу я его и прямо чую, прямо-таки сигнал включается во мне! Что он как-то всегда в напряжении, всегда настороже. Как будто всегда ждет какой-то опасности!

Разумеется, неглупый Савельич оговорился, что он ничем не может подтвердить свои слова. Но в правильности чутья не сомневается. В душе профессора Беззубцева давно и не переставая звучит сигнал тревоги. Он живет по струнке, все время озираясь, как летчик в воздушном бою. Как диверсант на территории враждебной стороны. Он приучил себя ждать какой-то подляны откуда угодно. Понимая, что лучше перебдеть, чем недобдеть. Жить в вечной оглядке.

— Понимаешь?.. — с напором повторил Козлов.

— Понимаю, — произнес я с глубокой интонацией. Николай Савельевич воззрился на меня с живым интересом: