За полвека до Бородина - Вольдемар Балязин

И все сие, должен заметить, кадету надлежит знать к концу первого года службы. А к концу второго года должен он сверх экзерциции знать и начала художества воинского, кое состоит из того, каким образом офицеру во всяком фронте обращаться, и как в роте и полку повеления давать, и как стрельбу всякую производить, и как солдату одету быть.

К концу же третьего года должен кадет досконально знать, что на содержание солдата дается, в какие сроки получают вещи мундирные и амуничные, как жалованье, фураж и провиант раздавать и при жалованье какие у кого вычеты чинятся.

Капитан Мордвинов замолчал и внимательно оглядел три десятка мальчиков, с почтительным удивлением внимавших ему и ничуть не веривших, что всю эту великую премудрость можно одолеть за какие–то три года.

И только двое из новичков глядели на него без страха и изумления. Мордвинов знал обоих — запомнил, когда привели к нему в школу их родители, инженер–генерал–майор Бибиков и инженер–полковник Голенищев — Кутузов.

Особенно невозмутимым показался капитану Кутузов, и он спросил его:

— Кадет Кутузов, сможешь ли повторить, что я сказал?

— Попробую, господин капитан, — ответил Миша и почти дословно повторил то, о чем говорил начальник школы.

— А сможешь ли все сие за три года одолеть? — спросил его же Мордвинов.

И Миша ответил:

— Так точно, смогу, господин капитан.

— Отчего ж так уверен? — задал ему последний вопрос Мордвинов.

— Да оттого, что тысячи людей до меня сию премудрость одолели. Стало быть, одолею и я, ежели буду стараться.

— Вот пример вам, господа кадеты, — проговорил Мордвинов растроганно. — Ежели кадет в строю ворон не считает и не спит, хотя бы и вполглаза, то и выйдет из него славный офицер. Молодец, Кутузов. Хвалю!

А теперь, господа кадеты, передаю вас гефрейт–капралу Ивину, а он станет обучать вас, как следует различать барабанный бой, ибо без сего уподобитесь вы глухим или же безъязыким.

И хотя в перечне экзерциции знание боев барабанных стоит не в самом начале, обучение начнете с сего именно.

Мордвинов отошел, а на его место встал гефрейт–капрал Ивин — бравый молодец лет семнадцати, с пробивающимися усиками, рыжий, широкоплечий, с нагловато выпученными голубыми глазами.

На белой перевязи нес он большой барабан, а в левой руке держал пару палок.

Он окинул веселым взором кадет и произнес сипловатым, ломающимся баском:

— Ну, новики, слушай, что скажет вам гефрейт–ка–прал Петр Ивин. Первым российским барабанщиком был сам царь Петр, мой августейший тезка. И был он барабанщиком в лейб–гвардии Преображенском полку. И после него стали в барабанщики определять лишь лучших солдат и унтер–офицеров.

Ивин не добавил: «как я», но видно было, что думал он именно так, ибо при последних словах гефрейт–ка–прал гордо вздернул голову и расправил и без того широкие плечи.

— А теперь слушай и запоминай! Первый бой есть: «Под знамя!» — выкрикнул Ивин и, склонив голову, ударил дробь.

Палочки так и замелькали в его руках. Он весь ходил ходуном, одною ногой отбивая такт, и казалось, что и он сам и его барабан есть нечто единое, так лихо, так залихватски отбивал он сигнал за сигналом, любуясь собственным мастерством и заставляя влюбляться в свое в общем–то нехитрое художество и всех этих мальчишек.

Ивин пробил первый сигнал, затем после паузы крикнул: «Честь!» — и ударил бой, который выбивают при прохождении церемониальным маршем в честь какой–либо особы, персоны или церемонии.

А потом он бил «На молитву» и «Сбор», сигналы: «На развод караулов» и «Тревогу», «Колонный марш» и «Марш похоронный» и «К экзекуции», когда гнали солдата сквозь строй или казнили, и «Повестку», и «Зорю».

Отбив все сигналы, какими сопровождалась жизнь солдата в казарме и в поле, на бивуаках и в бою, Ивин утомленно опустил руки и сказал:

— А теперь послушайте «Марш–поход». Его бьют, когда отдают честь караулы, а также на парадах, смотрах и прочих церемониях. «Марши–походы» бывают разными, и солдат всегда отличит, какой полк идет на параде или в церемониальном марше. Есть бой «Пионерный», он же «Саперный», это наш бой — военных инженеров.

И гефрейт–капрал снова, будто и не устал, с особой лихостью дважды пробил его.

Барабан после этого ударил в последний раз, а затем Ивин сказал:

— Есть бой «Армейский», есть «Гренадерский», «Гвардейский», есть и «За военное отличие». И ежели идет армейский полк, а барабанщики бьют «Гренадерский бой», то, значит, полк сей пожалован этим отличием за храбрость в бою. А ежели вы услышите еще и марш «За военное отличие», то, стало быть, полк отмечен за храбрость дважды.

Почетный бой барабанный есть полковая награда, подобная серебряным трубам или надписи на грена–дерках об отличии в кампании.

А теперь вот, слушайте: «Армейский».

И снова зарокотал барабан, и Мише представились походные солдатские колонны, отбивающие шаг — мерно, непреклонно и безостановочно.

И Ивин, всякий раз называя разновидность того или иного «Марша–похода», бил и бил в барабан.

А Миша подумал: «Вон оно сколько премудрости стояло всего за одной строкой экзерциции: «Знать различие барабанных боев», а сколько еще других строк в ней было! Но ведь экзерцицию нужно было не только помнить и понимать, ее надобно было еще и без промедления выполнять. Причем выполнять машинально, не раздумывая, каждый раз все более оттачивая совершенство исполнения».

А экзерциция была не самой большой армейской премудростью, а, как Миша вскоре понял, лишь первой, довольно низенькой ступенькой на очень высокой лестнице военного мастерства.

* * *

В конце лета, когда до зимних квартир оставалось три дня, в лагерь приехал генерал–фельдцейхмейстер граф Петр Иванович Шувалов.

Он молча ходил по лагерю, зорко и придирчиво вглядываясь во все вокруг, ел кадетскую кашу, осматривал амуницию, долго сидел на берегу Ижоры, следя, как кадеты ставят через речушку наплавной понтонный мост, а потом приказал провести военный смотр.

Все вроде бы прошло благополучно, но видно было, что граф остался чем–то недоволен.

Он уехал тем же вечером, но перед отъездом долго стоял у кареты, о чем–то разговаривая с начальником школы.

На следующее утро по лагерю пополз слух, что генерал–фельдцейхмейстер остался недоволен тем, что в школе, обучая экзерциции и инженерному делу, вовсе не учат артиллерии. А что же это за фортификатор, если не знает он главного своего врага — бомбардира?

3

А теперь, любезный мой читатель, вернемся к началу нашего повествования — в год 1754‑й.

Он вошел в историю нашей страны прежде всего как год, когда было решено основать первый в России университет — Московский.

Тебе, конечно, хорошо известно, что основателем Московского университета является Михаила Васильевич Ломоносов, чье имя университет и стал носить, правда не с самого начала, а уже при Советской власти, с 1940 года.

Однако у колыбели университета стоял и еще один человек, тоже сыгравший важную роль в его организации, — фаворит Елизаветы Петровны, действительный камергер и кавалер Иван Иванович Шувалов.

Прежде чем рассказать о возникновении университета, имеет смысл познакомиться с Иваном Ивановичем, так как и он сам, и особенно близко связанный с ним кузен его — Петр Иванович Шувалов будут играть определенную роль в судьбе нашего героя — Михаила Кутузова.

Иван Иванович появился возле Елизаветы Петровны не случайно, а прежде всего стараниями ее «конфидентки» — Мавры Егоровны Шуваловой, жены графа Петра Ивановича.

Мавра Егоровна была не только наперсницей «императрикс», но и первой ее советчицей. Она–то и помогла двоюродному брату мужа оказаться рядом с государыней. Да кроме Мавры Егоровны, при особе «императрикс» состояла в камер–фрейлинах и его родная сестра — Елизавета Ивановна.

Следует заметить, что семья Шуваловых, в недавнем прошлом бедных и незнатных провинциальных дворян, буквально возвела вокруг Елизаветы Петровны целую фамильную фортецию.

Мавра Егоровна представляла в этой крепости донжон, находясь в самом ее сердце, на самой высоте, господствуя надо всеми. Но и четыре других шуваловских бастиона были не менее сильны: кроме фаворита, его сестры и кузена, несокрушимою твердыней был и самый старший из братьев Шуваловых — Александр Иванович, самый страшный человек в государстве, почти бессменный глава Тайной канцелярии.

Созданная в 1718 году, как временный орган для следствия над царевичем Алексеем Петровичем, Тайная канцелярия, иногда меняя название, пережила царевича чуть ли не на полвека.

С 1747 года главой канцелярии был Александр Иванович Шувалов, и в его руках находились отысканные им, мнимые или действительные, нити таких преступлений, как попытки покушений и заговоров против императрицы, государственная измена, подстрекательство к бунту и другие преступления, подобные этим. Генерал–фельдцейхмейстера Петра Ивановича Шувалова, о ком пойдет речь дальше, и льстецы и завистники называли «Фемистоклом Осьмнадцатого века»: известно, что великий афинянин, начиная политическую карьеру, имел имущества на три таланта, а, окончив ее, унес с собою в изгнание сто талантов, увеличив, таким образом, свое состояние в тридцать три раза.