За полвека до Бородина - Вольдемар Балязин

Вскоре был издан и приказ о его зачислении.

На сем, пожалуй, можно завершить первую часть этой истории, ибо за нею следует новое время — то самое, когда в Санкт — Петербургскую инженерную школу пришел Миша Кутузов.

2

Командиром школы в те дни был недавно назначенный на новую должность двадцатидевятилетний инженер–капитан Михаил Иванович Мордвинов.

Несмотря на молодость, Михаил Иванович по справедливости считался одним из самых образованных инженеров не только в своем учебном заведении, но и во всей русской армии.

Из двадцати девяти лет своей жизни семнадцать последних он провел в этой же школе, которой теперь командовал: он обучался в этой школе с двенадцати лет и в 1747 году, окончив ее прапорщиком, был оставлен в школе.

Потом разные дела и должности исполнял военный инженер Мордвинов, но что бы он ни делал, где бы ни служил, школа оставалась главным в его жизни.

Даже в 1774 году, когда Мордвинов был произведен в генерал–поручики и назначен генерал–инженером, начальником всех инженерных войск России и плюс к тому начальником всех путей сообщения страны, он все равно оставался на посту директора школы и руководил ею до последних дней своей жизни.

Еще за два года до поступления Миши Кутузова школа была невелика и девяносто ее воспитанников делились на три роты. Каждая рота составляла учебный класс, и потому–то и командовали всею школой всего лишь капитаны, а до недавнего времени и поручики.

И лишь за год до его поступления здесь произошли большие перемены, когда вместо двух школ была создана одна. «Ордер» о создании объединенной Артиллерийской и Инженерной школы был подписан Шуваловым 22 августа 1758 года.

В новую школу вошли сначала две петербургских школы: Гарнизонная инженерная и Артиллерийская. Зимой состав ее еще расширился: 25 февраля 1759 года из Москвы прибыли ученики Московской артиллерийской школы во главе с капитаном Иваном Андреевичем Бельяшевым — Волынцевым.

Теперь новая Артиллерийская и Инженерная школа состояла из двух отделений — из дворянской школы и солдатской школы: в первом было 135 человек, во втором — 190. Из первого отделения выпускались офицеры, из второго — унтер–офицеры.

Кроме того, было еще 290 «своекоштных» учеников, живших на родительские деньги и часто под родительским кровом. Не следует думать, что своекоштные кадеты сплошь да рядом были маменькиными сынками. Чаще всего дома ночевали и кормились те мальчики, родители которых жили в Петербурге. Делалось это и из соображений экономии — своекоштные кадеты обходились гораздо дешевле тех, кто постоянно жил в школе, — и из–за нехватки места в казарме. А в летних лагерях, на стрельбах и в походах разницы между своекоштными и «казенными» кадетами никакой не было — все черпали кашу из одного котла, укрывались одними и теми же шинелями и все трудности делили поровну.

Разница в школе была только меж детьми солдатскими и детьми дворянскими.

Солдатским детям нужно было учиться лучше всех в своем отделении, для того чтобы по истечении года или даже двух лет могли их перевести в первое отделение. Такие случаи бывали, но крайне редко.

Дворянским детям нужно было учиться хуже всех, чтобы оказаться в солдатской школе. И такие случаи бывали, и не так уж редко, но и не очень часто.

* * *

«Армия начинается с фрунта, а воинская наука — с экзерциции», — гласила старая заповедь, и потому кадеты в первый день службы приходили не в класс, а отправлялись в лагерь.

Поехал в лагерь и Миша Кутузов. Поехал не один, а вместе с новыми своими товарищами, как и он, только что пришедшими в школу.

Роты первая и вторая вышли в лагерь на сутки раньше в походном строю, а их роту — третью — повезли на телегах в полдень следующего дня.

Были новички еще не обмундированы, не обучены маршировать, не испытаны в походе, и оттого приказал Мордвинов посадить их всех на полдюжины подвод и отвезти в поле вместе с разным инженерным инструментом, что шел в обозе заодно с харчем, фуражом, палатками и прочим артельным воинским имуществом.

Так и двинулись они — впереди шесть телег с новобранцами, затем дюжина телег со скарбом и, наконец, десяток длинных фур с понтонами жестяными и медными, взятыми для того, чтобы кадеты из старшей роты смогли научиться ставить мосты.

На одной телеге с Мишей ехали еще пятеро кадет, но сразу же сошелся он лишь с одним — Василием Бибиковым. Отцы их вели старое знакомство, оба были псковскими помещиками, военными инженерами, и потому сыновья считали друг друга людьми одного круга. Меж тем возле них кого только не было — и дети унтер– и обер–офицеров, и мелких статских канцеляристов, и разорившихся помещиков, и бедных вдов сомнительного происхождения.

Поездка поначалу показалась Мише интересной и приятной — ехали городом, потом берегом Невы, миновали и предместья, и пригородные дачи, миновали чухонские мызы и мельницы, а остановки все не было. Солнце палило, хотелось пить, потом Миша почувствовал голод, но обоз неспешно катился вперед, и солдаты–ездовые отвечали односложно:

— Терпите, барчата, ужо скоро приедем. Приехали к вечеру на берег какой–то реки.

— Выгружайтесь! — заорал встретивший их капрал, не более как тремя–четырьмя годами старше их самих.

Новички еле слезли с телег — спины затекли, ноги устали так, будто все эти тридцать верст прошли они пешком.

— Ставь палатки! — снова заорал капрал.

Миша и Бибиков поплелись в обоз брать палатку, за ними потянулись и их попутчики.

Ах, какой тяжелой и неуклюжей оказалась палатка!

Они ставили ее битых два часа, и когда кончили работу, то уже не хотели ни пить, ни есть, желали лишь одного: упасть под полог и уснуть.

Однако и здесь не дали им даже 'и столь малого послабления, столь крошечной вольности.

Где–то поблизости ударил барабан, и капрал закричал: «На ужин!»

Было уже темно, и мальчики пошли на огонь костра — оттуда доносились голоса и вкусно пахло кашей. Миша никогда бы не подумал, что страшное, непреодолимое желание спать, только что до конца владевшее им, внезапно сменится еще более сильным желанием — утолить воистину зверский голод, какого он отродясь не испытывал.

О, сколько раз потом будет сидеть он у походного костра — под турецким полумесяцем Измаила, под холодными звездами Тарутина, под дождем и снегом неисчислимых походов, — но никогда более не придется отведать ему каши, вкуснее этой. И ни на одном приеме — будь то дворец прусского короля, турецкого султана или австрийского императора — не подадут ему на золотом блюде столь изысканного яства, как эта каша на болотистом берегу сонной речки Ижоры. И редко когда будет спать он так крепко, как в эту ночь — первую ночь своей более чем полувековой службы России…

А утром закричала труба, и тотчас же ударили барабаны, и дежурный капрал заорал специально для них, новеньких, еще не понимающих военного языка горнов и барабанов: «Слушай! Повестка!» — и они, быстро одевшись в последний раз в домашнее свое, остывшее за ночь платье, выбежали из палаток и стали неловко строиться в ряд, вдоль невидимой линии, которую указывал им все тот же крикливый капрал.

Выстроившись с грехом пополам, пошли они под другой уже барабан на молитву, под третий барабан — с молитвы и так час за часом, по всем пунктам устава до «Зори вечерней» — отхода ко сну.

Против других дней было в этот день и нечто неповторимое — первая баня и первая подгонка формы, торжественность и приятность чего не могли испортить даже бесконечные придирки и указания юнца–капрала.

А потом пошли чередой дни и ночи, и один день сменял другой, и все они были наполнены трудом, трудом и трудом…

* * *

— Летние месяцы для кадет не вакации, но — служба. И в оные месяцы, отставив всяческую книжную премудрость в сторону, данным нам господином генерал–фельдцейхмейстером планом, прежде всего прочего предписывается кадетов обучать всяческой экзерциции, — говорил на первом с ними занятии капитан Мордвинов. — Кадету надлежит знать: экзерцицию конную и пешую, солдатскую и унтер–офицерскую, а особливо маршировать — вперед, вбок, накось и назад, тихо, посредственно, скоро и весьма скоро.

Всякой кадет должен уметь без замешкания и проворно заполнить во фрунте места упалые во время сражения, и все то, что до действа принадлежит с неприятелем, исполнять скоро и безо всякого замешательства. Он также обязан знать, как следует разводить на часы и сменять, знать различие барабанных боев, быть хорошо осведомленну, как солдатам жить в артелях, и до тонкостей знать ефрейторскую, капральскую и унтер–офицерскую должности.

И все сие, должен заметить, кадету надлежит знать к концу первого года службы. А к концу второго года должен он сверх экзерциции знать и начала художества воинского, кое состоит из того, каким образом офицеру во всяком фронте обращаться, и как в роте и полку повеления давать, и как стрельбу всякую производить, и как солдату одету быть.