Фрейд - Питер Гай

Фрейд неизменно находил удовольствие в произведениях Шницлера и в письме, которое было не просто вежливой лестью, говорил, что завидует его «тайному знанию» человеческой души. Однако по большей части основатель психоанализа, как мы уже видели, держался в стороне от современных поэтов, художников и философов из кафе – он проводил свои исследования в аскетической изоляции врачебного кабинета.

Одно неопровержимое открытие, которое образует основу «Толкования сновидений» и психоанализа в целом, заключается в том, что устойчивые желания людей имеют инфантильное происхождение, недопустимы в обществе и в большинстве случаев так искусно спрятаны, что остаются практически недоступными сознательному анализу. Фрейд связывал эти «живые, так сказать, бессмертные желания нашего бессознательного» с мифическими титанами, которые держат на своих плечах тяжелые горные массивы, некогда взваленные на них торжествующими богами, но временами потрясаемые подергиваниями их членов. Эти глубоко запрятанные силы лежат в основе всех сновидений. Фрейд сравнивал дневную мысль, которая провоцирует сон, с предпринимателем, у которого есть идеи, но нет капитала; капиталист, который предоставит средства для его предприятия, – это «желание из бессознательного». Роли не всегда строго разграничены – капиталист сам может стать предпринимателем. Суть в том, что для запуска сновидения нужен и возбудитель, и источник энергии.

В связи с этим возникает вопрос, почему капиталист вынужден инвестировать свою прибыль. Ответ, который дает Фрейд, заставляет вспомнить его неудачный проект 1895 года: человеческий организм стремится избавиться от возбуждения, но также активирует память, дабы вспомнить предыдущие удовольствия, – возможно, чтобы обеспечить их повторение. Именно так рождаются желания. Они генерируют конфликты в подсознании, поскольку ничем не сдерживаются и вступают в противоречие с общественными институциями, среди которых растет ребенок. Они подавляются, но не исчезают: «Бессознательные желания всегда остаются активными». Фактически, приходит к выводу Фрейд, «они остаются нерушимыми. В бессознательном ничего не кончается, ничего не пропадает и не забывается». Однако со временем эти желания усложняются. То, что Фрейд называл первичным процессом, то есть набор примитивных и неприрученных психических сил, имеющихся в душе с самого начала, по-прежнему подчиняется принципу удовольствия: он стремится к удовлетворению, неосторожно, откровенно грубо, не обладая терпением для размышлений или отсрочки. Однако за долгие годы своего развития психика учится накладывать на него вторичный процесс, учитывающий реальность; он регулирует работу психики менее страстно и более эффективно – при помощи размышлений, расчетов и откладывания удовольствия, чтобы насладиться им позже. Основатель психоанализа предостерегал от переоценки влияния вторичного процесса, поскольку первичный сохраняет свою жадность на протяжении всей человеческой жизни. Таким образом, как лаконично сформулировал сам Фрейд в последующих изданиях книги, исследователь сновидений обязан признать, что «психическая реальность представляет собой особую форму существования, которую нельзя путать с материальной реальностью». Завершая книгу на этой ноте, он триумфально утверждал амбициозную программу, которую только что начал. Если, с надеждой писал Фрейд в 1910 году, «Толкование сновидений», его самый главный труд, сумеет завоевать признание, то поставит и нормальную психологию на новую основу.

От Рима к Вене: прогресс

Возможно, самой интригующей – во всяком случае, среди наиболее пикантных ключей к подсознанию Фрейда, которые он разбросал по книге «Толкование сновидений», – была тема Рима, сияющего вдали как желанная награда и непостижимая угроза. Это был город, который Фрейду очень хотелось посетить, но его желание странным образом разрушалось чем-то вроде похожего на фобию запрета. Он неоднократно проводил отпуск в Италии, но не приближался к Риму ближе Тразименского озера, примерно в 80 километрах от города. Именно там карфагеняне под командованием Ганнибала нанесли поражение римлянам, которых возглавлял консул Гай Фламиний. В конце 1897 года Фрейд мечтал, что они с Флиссом проведут один из своих «конгрессов» в Риме, а в начале 1899-го обдумывал идею встретиться там на Пасху. Ему показалось превосходной идеей, писал Фрейд в конце этого же года, «впервые услышать вечные законы жизни в Вечном городе». Основатель психоанализа изучал топографию Рима в, как он сам говорил, мучительном томлении, понимая, что в его одержимости явно есть нечто странное. «Несомненно, – признавался он Флиссу, – моя жажда побывать в Риме глубоко невротична. Она связана с моим юношеским почитанием героя-семита Ганнибала». Нам известно, что Фрейд истолковывал свое Gymnasialschwärmerei как выражение страстного желания дать отпор антисемитам и сокрушить их… Завоевание Рима означало триумф в самом сердце – штаб-квартире – непримиримых врагов: «Ганнибал и Рим символизировали для юноши противоречие между упорством еврейства и организацией католической церкви». Но это было еще не все. Желание попасть в Рим, отмечал Фрейд, стало «маской и символом многих других страстных желаний». Эти желания, намекал он, эдиповы по своей природе; Фрейд вспоминал, как древний оракул предсказал Тарквиниям: тот из них, кто первый страстно поцелует мать, будет властвовать над Римом[74]. Исполненный смысла и амбивалентный символ, Рим для Фрейда олицетворял скрытую эротику и чуть менее скрытые агрессивные желания, раскрывая их тайную историю.

Ко времени выхода в свет «Толкования сновидений» Фрейд еще не завоевал Рим. Тем не менее он нашел это вполне уместным – сие соответствовало чувству одиночества и разочарования, которое преследовало его в эти неспокойные годы внутреннего освобождения и смелого теоретизирования. Книга созревала давно, и ее завершение Фрейд воспринял как утрату. Какое-то время он пребывал в подавленном настроении и в начале октября 1899 года согласился с замечанием Флисса, что при расставании с чем-то очень близким твоему сердцу испытываешь мучительные чувства. Он отбросил самокритику и теперь признавался, что книга ему нравится гораздо больше. Публикация должна была протекать еще мучительнее, полагал он, поскольку он «…оторвал от себя не какое-то абстрактное достояние, а собственные переживания». Не улучшали настроения и слабые, все еще далекие предчувствия, что ему, возможно, предстоит расстаться с Флиссом, с которым были связаны дорогие сердцу переживания тех лет. Не способствовало умиротворению и известие, что ему отказали в профессорском звании – уже не в первый раз. Фрейд отправил один из двух первых экземпляров своей книги о сновидениях Флиссу в качестве подарка на день рождения и приготовился к откликам читателей: «Я уже давно примирился с этим и жду встречи с судьбой – с покорностью и смирением».

Ожидания Фрейда были реальными – в отличие от смирения. Его приводили в уныние, расстраивали и раздражали первые читатели книги о сновидениях, которые вместо того, чтобы хвалить целое, указывали на мелкие ошибки. Протестующих криков, к которым он приготовился, не последовало, однако первый отзыв о «Толковании сновидений», появившийся довольно скоро, уже в декабре, ему не понравился. С точки зрения критики он был просто бессмысленным, жаловался Фрейд Флиссу, и как рецензия неудовлетворительным. Рецензент, некто Карл Мецентин, отчасти реабилитировал себя в глазах Фрейда одним-единственным словом – труд «эпохальный». Но этого было недостаточно. Фрейд считал, что отношение жителей Вены к его идеям крайне отрицательное, и пытался подбодрить себя мыслью, что они с Флиссом – отважные первооткрыватели: «Как бы то ни было, мы ушли ужасно далеко». Но плохое настроение не рассеивалось. «Теперь у меня совсем нет сил для теоретической работы. Поэтому вечером мне ужасно скучно».

Не принес облегчения и новый век. В начале января 1900 года обзор в Die Zeit, популярной венской ежедневной газете, произвел на Фрейда впечатление бестолкового, крайне нелицеприятного, необыкновенно необъективного. Другая статья, в Nation, написанная его знакомым – поэтом и драматургом Якобом Юлиусом Давидом, была, по словам основателя психоанализа, доброжелательной и чуткой, хотя и несколько расплывчатой. Она не смогла его утешить. «Я нахожу научные изыскания все более утомительными. Вечером я бы предпочел отвлечься и повеселиться. Но я всегда один». Это подозрительно напоминает жалость к самому себе. Похоже, Фрейд был решительно настроен считать, что окружен пустотой, и не ждать ничего, кроме непонимания и пренебрежения. «Я буквально отрезан от внешнего мира, – сетовал он в марте 1900 года. – Ни один маленький листок не пошевелился, открывая, что «Толкование сновидений» кого-то заинтересовало. Лишь вчера я был удивлен довольно доброжелательным абзацем в обзоре ежедневной газеты Wiener Fremdenblatt». Теперь его удивляли только хорошие новости. «Я даю волю своим фантазиям, играю в шахматы, читаю английские романы; все серьезное остается под запретом. За два месяца ни строчки о том, что я исследую или над чем размышляю. Таким образом, свободный от своей профессии, я живу сибаритствующим обывателем. Ты знаешь, насколько ограничены мои удовольствия; курить мне вредно, алкоголь вообще на меня не действует, я перестал производить на свет детей, мои связи с людьми оборваны. Таким образом, я прозябаю, безвредный, следя за тем, чтобы отвлекать свое внимание от темы, над которой работаю в течение дня». Казалось, у него закончились силы.