Разгадка 1937 года - Юрий Емельянов

Ягода не желал отмены чрезвычайщины, которая не ограничивала его наркомат в действиях. Партийные деятели боялись, что их бессменному с 1917 года пребыванию у власти придет конец после введения тайных и равных выборов. Против перемен во внешнеполитической ориентации СССР, в результате которой его союзниками стали бы страны Антанты, выступали многие военные руководители, которые начали свою карьеру с военных действий против сил Антанты и их ставленников.

Еще в середине 30-х годов усилились оппозиционные настроения в руководстве Красной Армии, среди которого было немало выдвиженцев Троцкого. Борьба различных группировок среди советских военачальников, которую подробно описал в своем исследовании «Сталин и заговор генералов» Сергей Минаков, первоначально представляла собой противостояние между руководством наркомата обороны во главе с К. Е. Ворошиловым и рядом лиц, во главе которых стояли М. И. Тухачевский, начальник Политического управления Красной Армии и член Оргбюро ЦК ВКП(б) Я. Б. Гамарник, командующий Украинским военным округом И. Э. Якир, командующий Белорусским военным округом И. П. Уборевич и другие. Это противостояние усиливалось, по словам Минакова, «перед лицом надвигающейся катастрофической для страны угрозы войны „на два фронта“.»

С самого начала создания антиправительственного заговора военная составляющая играла в нем всё возрастающую роль. Сергей Минаков подчеркивал: «Всем своим поведением военная элита, сложившаяся в 1931 г., обнаруживала неповиновение, оказывала давление как на внутриполитические процессы, так, в особенности, на внешнеполитические, настаивая, по существу, на изменении политического курса». Одновременно, как отмечал Минаков, военная элита «пыталась заставить Сталина и его властное окружение пойти на кардинальное изменение системы и структуры высшего руководства страной: передать один из ключевых постов — наркома обороны — своему представителю, военному профессионалу… Сложившаяся обстановка провоцировала поиск альтернативных Сталину лидеров, гальванизируя интерес политической и военной элит к бывшим „вождям“, все внимательнее присматриваясь в условиях надвигающейся войны к „вождю“ военному, „угадывая“ такового прежде всего в Тухачевском».

Впоследствии о военных заговорщиках было немало рассказано различными деятелями Третьего рейха. Это было вызвано тем, что им было известно о сотрудничестве между рейхсвером и Красной Армией, начиная со времени подписания тайного советско-германского соглашения, заключенного К. Радеком с генералом Сектой в 1923 году. Об этом, в частности, поведал один из самых информированных людей нацистской Германии личный переводчик А. Гитлера Пауль Шмидт, который писал свои книги под псевдонимом Пауль Карелл. (В своей знаменитой книге «Подъем и падение Третьего рейха» Уильям Ширер не раз восхищался информированностью Шмидта и не раз цитировал его, описывая историю гитлеровской Германии.) В своей книге «Гитлер идет на восток» Пауль Шмидт-Карелл подробно описал, как после 1933 года Тухачевский, Якир и другие постарались сохранить те связи, которые были установлены с германскими военачальниками в период действия соглашения Радека — Секта. Об этом же писал в своих воспоминаниях и знаменитый руководитель внешней разведки Германии Вальтер Шелленберг.

Как и заговор Ягоды, Тухачевский и другие вступили в сговор в начале 30-х годов, когда в стране в период обострения возникли трудности в продовольственном снабжении населения, а кое-где — голод. Однако с 1933 года положение в сельском хозяйстве и соответственно в продовольственном снабжении населения стало быстро улучшаться. Сказывались последствия механизации сельского хозяйства и использования техники в крупных коллективных и советских хозяйствах.

На состоявшемся 25–28 ноября 1934 года пленуме ЦК ВКП(б) на основе доклада В. И. Молотова было принято решение: «Отменить с 1 января 1935 года карточную систему снабжения хлебом, мукой и крупой и установить повсеместно широкую продажу хлеба и других продуктов населению из государственных и кооперативных магазинов». Одновременно было принято решение «повысить заработную плату рабочих и служащих, стипендии студентов и пенсии пенсионеров». Эта мера стала следствием производственных достижений первой пятилетки и начала второй пятилетки, начавшейся с 1933 года.

Объясняя публицисту В. Бережкову, каким образом удалось перейти от карточной системы без очередей и ажиотажной закупки продуктов, А. И. Микоян говорил: «Прежде всего… путем строжайшей экономии и одновременного наращивания производства удалось накопить большие запасы продуктов и товаров народного потребления. Сталин лично следил за этим и строго наказывал нерадивых производственников. Провели огромную работу по доставке всего этого к местам назначения, оборудовали склады и холодильники, обеспечили транспорт для развоза по магазинам, особенно в пиковый первоначальный период, когда люди еще не поверили в стабильность рынка. Заранее отремонтировали и красиво оформили магазины, мобилизовали продавцов на специальные курсы. И строго предупредили работников торговли, что за малейшее злоупотребление, сокрытие товаров и спекуляцию те ответят головой».

После долгих тягот первых лет индустриализации и коллективизации страна вступала в период предвоенного процветания, который запомнился многим советским людям обилием продовольственных продуктов и их доступностью. Описывая бытовые условия тех лет, Валентин Бережков, отнюдь не склонный к идеализации сталинского времени, признавал, что трудные годы первой пятилетки быстро сменились периодом относительного процветания, когда удовлетворялись потребности людей в основных продуктах питания. В своей книге, которую он писал в конце горбачевской перестройки, когда пустые полки наглядно демонстрировали провал политики тогдашнего руководства, В. Бережков писал: «Если перечислить продукты, напитки и товары, которые в 1935 г. появились в магазинах, то мой советский современник, пожалуй, не поверит. В деревянных кадках стояла черная и красная икра по вполне доступной цене. На прилавках лежали огромные туши лососины и семги, мясо самых различных сортов, окорока, поросята, колбасы, названия которых теперь никто не знает, сыры, фрукты, ягоды — все это можно было купить без всякой очереди и в любом количестве. Даже на станциях метро стояли ларьки с колбасами, ветчиной, сырами, готовыми бутербродами и различной кулинарией. На больших противнях были разложены отбивные и антрекоты. А в деревнях в любом дворе в жаркий день… вам выносили кружку молока или холодной ряженки и не хотели брать деньги». Для современного читателя постсоветского времени к этому можно добавить, что все эти продукты были отечественного производства, экологически чистые и без содержания консервантов, которыми напичканы нынешние импортные продукты питания, и все они были по доступным ценам.

Переход от скудных норм питания и даже голодания в ряде областей и республик к сытой жизни свидетельствовал о том, что напряженные усилия советских людей в годы индустриализации и коллективизации принесли им реальные результаты. А это обстоятельство резко сокращало питательную почву для оппозиционных настроений и ослабляло поддержку заговорщикам, если бы они выступили против сталинского руководства. Для того чтобы доказать правоту своего сопротивления демократическим реформам внутри страны и созданию блока с бывшими участниками Антанты, заговорщикам надо было отравить атмосферу доверия и создавать обстановку всеобщего страха и подозрительности. Кроме того, в такой обстановке всегда легче всего осуществлять политические перевороты, предпринимаемые якобы во имя сохранения основ государства.

Из опыта первых лет советской власти руководители заговора помнили, что в ответ на покушение на В. И. Ленина 30 августа 1918 года, в стране был введен «красный террор», резко изменивший обстановку внутри страны. В обстановке «красного террора» председатель Петроградской коммуны Г. Е. Зиновьев объявил несколько тысяч жителей Петрограда заложниками. Во многих городах были расстреляны без суда и следствия «классовые враги». Известно, что, несмотря на тяжелое состояние, Ленин выражал несогласие с репрессивными мерами, принятыми в ответ на покушение на его жизнь. Совершенно очевидно, что Ленину, осознававшему отчаянное положение советской власти в 1918 году, террор был не нужен. Сталину, стремившемуся покончить с последствиями Гражданской войны и наследниками методов Гражданской войны, нарушение политической стабильности и прекращение движения страны к демократическим конституционным реформам, были также не нужны. В то же время Ягода помнил, насколько возросла роль карательных органов Советской страны и ее руководителей после 30 августа 1918 года.