История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней - Маршалл Ходжсон

В XIX столетии в Египте была предпринята попытка разработать письменную форму разговорного арабского языка, чтобы заменить им фусху и дать возможность простым людям читать, не получая образование улема. Эта попытка отличалась от параллельных попыток языковой реформы турецкого, поскольку необходимо было не просто очистить язык от архаизмов и литературных излишеств, но и разработать новые языковые структуры. Фактически предстояло не столько реформировать старый язык, сколько облечь в письменную форму новый. При разработке новой литературной среды необходимо было выбрать какой-то один базовый диалект (в данном случае — каирский) и придать ему соответствующую форму, разработать весь комплекс тех стилистических приемов, которые придают языку необходимую гибкость и являются неотъемлемой принадлежностью художественной литературы. Здесь, конечно, возникал вопрос, стоит ли прилагать такие усилия, чтобы сделать аммийя полноценным литературным языком, когда уже есть фусха. Почему бы арабам просто не выучить его?

Фактически попытки создать литературный аммийя шли одновременно с возрождением литературного стиля классического периода, а это означало возрождение активного использования фусхи. Ливанские христиане объединились с теми мусульманами, кто ратовал за очищение ислама в деле возрождении фусхи, так как считали возрождение классического наследия важнее удовлетворения сиюминутных практических нужд народа. Они пытались придать этому языку современную форму, в частности семантика вокабуляра была приведена в соответствие с нормами современных европейских языков (английского и французского), были изобретены новые слова, описывающие те явления и предметы, которых не знал язык древних арабов. Поэты и писатели доказали, что такой адаптированный фусха можно использовать для создания современных художественных произведений, а журналисты для своих целей создали его упрощенную версию. Такой журналистский фусха использовал аналитические грамматические формы аммийя, отказавшись при этом от его других отличительных особенностей. В результате он не обладал особой гибкостью, но его было относительно легко выучить, и написанные на нем статьи можно было без труда перевести на современный французский язык. Таким образом, возрожденный фусха с успехом выполнял в обществе ту роль, которая изначально предназначалась литературному аммийя, поэтому реформаторы отказались от дальнейших экспериментов с разговорными диалектами.

Кроме того что фусха был тесно связан с классическим арабским наследием, существовало еще несколько практических причин его применения. Те писатели, которые получили классическое образование, предпочитали пользоваться именно классическим арабским языком, но самое главное достоинство этого языка заключалось в его универсальности. Диалекты арабского сильно отличались друг от друга, и фактически аммийя разделил арабов на несколько небольших наций. Это изначальное разделение было несовместимо с возрождением общеарабского сознания. Если бы это произошло, под угрозой оказалась бы сама идея национального возрождения, и арабы не могли не считаться с этим. Конечно, национальное единство можно было бы создать и на основе аммийя. Арабские диалекты отличались друг от друга так же, как различаются диалекты итальянского или испанского языка, и в их основе лежит общая основа фусхи. Стандартизированный каирский диалект без особого труда понимали в Дамаске и Багдаде, точно так же, как флорентийский диалект понимают неаполитанцы, что вполне достаточно для создания общего литературного языка. Однако здесь возникало одно весьма существенное препятствие: представители многочисленных этнических групп едва ли согласились бы принять какой-либо чужой диалект, и в этом отношении фусха был географически универсален среди всех тех, кто считал себя арабами.

В конечном итоге культурные связи обеспечили окончательную победу фусхи. Как и в Греции, где консерваторы настаивали на использовании классического греческого вместо разговорных диалектов, фусха ассоциировался с культурной славой и религиозной святостью, которыми нельзя было пожертвовать. Если бы обучение в школах велось на аммийя, вся классическая арабская литература стала бы для молодежи антикварной редкостью, исключительной прерогативой ученых-филологов. Но самое главное — фусха по определению являлся языком Корана. Классический арабский настолько прочно ассоциировался с исламом, что многие христиане отказывались изучать арабский язык в школах под тем предлогом, что Коран не является для них священной книгой. Арабы-мусульмане с гордостью ощущали себя избранной нацией — в отличие от всех других мусульман они разговаривали на священном языке (хотя и несколько искаженном) и поэтому были наиболее компетентны в интерпретации сакральных текстов. Соответственно, модернизация фусхи более соответствовала стремлениям арабов, чем развитие аммийя.

Однако многие писатели не могли свободно писать на фусхе, и к середине XX столетия некоторые молодые левые писатели подняли своего рода восстание против классического арабского. Помимо всего прочего классический арабский оказался непригоден как для документооборота, так и для повседневного общения. Если в аммийя не было соответствующего литературного стиля, то в фусхе отсутствовали стилистические средства, необходимые для повседневного общения. Фактически один стал разговорным языком, а второй — исключительно литературным[421].

Арабское наследие и современная литература

Все эти причины способствовали тому, что арабы сделали свой выбор в пользу фусхи как литературного языка, а это означало, что фундаментом современной арабской культуры стало классическое наследие, вместо «вестернизации» с нуля, как это было у турок. Фусха в частности и классическое наследие в целом были близки всем арабам и обладали большим потенциалом. Они помогали опереться на религиозные и культурные традиции перед опасностью культурной экспансии западной цивилизации. Они были широко распространены среди населения крупных и потенциально богатых стран, солидарность которых способствовала взаимному укреплению. Фактически объединить множество этнических групп, считавших себя арабами, было возможно только по языковому принципу, признав все существующие разговорные арабские диалекты разновидностью фусхи, который в сознании большинства людей тесно ассоциировался с понятием «арабский»: во-первых, идея этнического происхождения от бедуинов, во-вторых, использование языка Корана — эти признаки стали основными для самоидентификации арабов.

В то же время следует отметить, что и фусха, и классическое арабское наследие в целом в современных условиях зачастую оказывались несостоятельными. Связывая себя со средневековым классическим арабским и пытаясь использовать литературный язык, на котором теперь никто не говорит, человек оказывался связанным стандартами, которые не позволяли ему свободно действовать в реальной жизни. Прежде всего возникал вопрос, насколько такие культурные нормы, как фусха, смогут придать все более беспокойным массам позитивный импульс, требуемый для национального строительства?

Писатель Таха Хусейн, чьи мемуары являются наиболее выдающимся произведением прозы межвоенного периода[422] (впоследствии он стал министром просвещения Египта), в 1938 г. написал очерк, где подробно анализировал египетскую систему образования, в которой культурная политика Мухаммада Абдо получила более современное воплощение. Образование — это та сфера, в которой культурная составляющая проявляет себя особенно ярко. Образование формирует индивидуальную самоидентификацию, которая выходит за рамки родной деревни, а также рамки дискурса, которым он хотел бы поделиться со своими товарищами в своих попытках общего понимания и действия. Поскольку данная цель предполагает более демократические и гибкие методы, Хусейн разработал свою собственную теорию. Он полагал, что Египет на протяжении всей своей истории являлся неотъемлемой частью Европы, то есть европейского культурного пространства, в противовес индийскому культурному пространству. По его мнению, османское господство помешало Египту своевременно интегрироваться в современную европейскую цивилизацию.

Таха Хусейн. Фото сер. XX в.

Такая идеологическая позиция позволяла провести жесткую «вестернизацию» по образцу Ататюрка. Разница, однако, заключалась в том, что такое понятие, как «культура», у Тахи Хусейна имело совершенно другое значение. Если Гёкальп проводил четкое различие между культурой и цивилизацией, то Хусейн считал классическую арабскую цивилизацию неотъемлемой частью западной цивилизации, а арабскую культуру он рассматривал как одну из кульминационных точек развития западной культуры, и это обстоятельство, по его мнению, лишь увеличивало ценность классического наследия арабской цивилизации. Хусейн полагал, что школы должны уделять особое внимание изучению классического арабского языка и классической литературы, а также религиозному воспитанию. Что касается коптов, то для этой категории населения Хусейн предусматривал христианское воспитание, однако главное внимание при этом все же уделялось исламу. Он полагал, что только религия делает существование человека осмысленным, поэтому последние годы жизни он посвятил написанию истории раннего ислама на прекрасном фусхе. Его сочинение представляло собой не сухой академический труд, а яркое, образное описание жизни первого поколения мусульман. Он считал, что на этой основе можно будет построить новый Египет.