История обыкновенного безумия - Чарльз Буковски

мальчишкой я ходил на так называемый авиационный праздник, там демонстрировали высший пилотаж, воздушные гонки, прыжки с парашютом, помню, особенно хорош был один трюкач, на крючке, у самой земли, вешали носовой платок, а он, очень низко пролетая на своем стареньком немецком «фоккере», подбирал крылом платок вместе с крючком, потом он делал «бочку», опускаясь почти до самой земли, он отлично управлял своим самолетом, но лучше всего были воздушные гонки — для детей, а может, и для всех прочих, — столько крушений! все самолеты были разной конфигурации и весьма странные с виду, ярко раскрашенные, и они падали, падали, падали, падали, это было страшно интересно, моего приятеля звали Фрэнк, ныне он заседает в одной из судебных инстанций.

— эй, Хэнк!

— что, Фрэнк?

— пойдем со мной, мы идем под трибуну.

— отсюда можно женщинам под платье заглядывать.

— да?

— ага, смотри!

— боже!

трибуна была сколочена из досок, и сквозь щели все было видно.

— эй, а на эту погляди!

— вот это да!

Фрэнк ходил туда-сюда.

— тсс! вон там!

я подошел.

— ага.

— смотри, смотри! я вижу мохнатку!

— где? где?

— да вот же, смотри, куда я смотрю!

мы стояли и смотрели на ту штуковину, мы смотрели на нее очень долго.

потом мы вышли оттуда и стали досматривать праздник.

за дело взялись парашютисты, они старались приземлиться поближе к кругу, нарисованному на земле, им это не очень-то удавалось, потом один малый прыгнул, а парашют у него раскрылся не полностью, в нем было немного воздуха, поэтому парень падал не так быстро, как падают без парашюта, и за ним можно было уследить, казалось, он дрыгает ногами и дергает руками за стропы, пытаясь их распутать, но у него не получалось.

— кто-нибудь может ему помочь? — спросил я.

Фрэнк не ответил, у него был фотоаппарат, и он делал снимки, многие снимали происходящее, кое у кого были даже кинокамеры.

человек приближался к земле, все еще пытаясь распутать стропы, когда он упал, видно было, как его отбросило от земли, его накрыл парашют, дальнейшие прыжки отменили, авиационный праздник почти подошел к концу.

это было нечто особенное, все эти крушения, парашютист и мохнатка.

домой мы ехали на велосипедах и всю дорогу только об этом и говорили.

жизнь представлялась стоящей штукой.

Заметки по поводу чумы

чума, pest, сущ. (фр. peste от лат. pestis, чума, моровая язва, зараза, отсюда «чумовой», «заразный», то же, что «разрушение», «гибель», «погибель»): моровая язва, чума бубонная, смертельное эпидемическое заболевание; что-либо пагубное, очень вредное; вредный или злой человек.

в некотором смысле чума — существо высшее по сравнению с нами: он знает, где и как нас найти, — чаще всего в ванне, во время половых сношений или во сне. кроме того, ему не составляет труда застать вас в сортире в самый разгар опорожнения кишечника, если он уже на пороге, вы можете кричать: «боже мой, подожди минутку, какого черта, подожди минутку!» — однако звучащие в человеческом голосе нотки страдания лишь распаляют чуму — его стук, его звонок делаются еще более возбужденными, как правило, чума и стучит, и звонит, вам приходится его впустить, а когда он уйдет — наконец-то, — вы заболеете и сляжете на неделю в постель.

чума не просто ссыт вам в душу — он еще и проявляет незаурядную способность оставлять свою желтенькую мочу на сиденье вашего унитаза, причем оставлять таким образом, что невооруженным глазом ее трудно заметить; о ее наличии вы не будете подозревать до тех пор, пока туда не сядете, пока не станет слишком поздно.

в отличие от вас, чума располагает уймой времени и может спокойно морочить вам голову, причем все его представления прямо противоположны вашим, но об этом он никогда не узнает, поскольку непрерывно говорит, и даже когда вы улучите момент, чтобы выразить несогласие, чума вас не услышит, он и вправду никогда не слышит ваш голос, для него это всего лишь ничего не значащая, неуместная пауза, после которой он возобновляет свой монолог, а пока чума продолжает, вы не перестаете удивляться тому, какому вообще удалось сунуть в вашу душу свое грязное рыло, чума также прекрасно осведомлен о том, в какое время вы обычно спите, и раз за разом звонит вам именно в эти часы, первым делом задавая вопрос: «я тебя не разбудил?» — или же он подкрадывается к вашему дому и, видя, что все шторы задернуты, тем не менее стучит и звонит — исступленно, в исступлении оргазма, если вы не открываете, он орет: «я знаю, что ты дома! я же вижу твою машину!»

несмотря на то что эти разрушители не имеют ни малейшего представления о вашем мыслительном процессе, они все-таки чувствуют вашу к ним неприязнь, и это, в свою очередь, тоже их распаляет, они также отдают себе отчет в том, что вы человек определенного склада, то есть предпочитаете страдать, лишь бы не причинять боли другому, поэтому все они благоденствуют за счет высших проявлений человеколюбия; они знают, где можно как следует поживиться.

чума всегда напичкан пресным стандартным вздором, который он принимает за собственные мудрые сентенции, вот некоторые из его любимых высказываний:

«не бывает так, чтобы ВСЕ оказывалось плохим, вот ты говоришь, что все полицейские плохие, но это не так. я встречал и хороших, бывают и хорошие полицейские».

вам никогда не удастся объяснить ему, что, надев полицейскую форму, человек становится платным защитником нынешнего положения вещей, его задача — проследить, чтобы все оставалось так, как есть, если вам нравится то, как обстоят нынче дела, тогда все копы — хорошие копы, если вам не нравится то, как обстоят нынче дела, тогда все копы — плохие копы, бывает и так, что ВСЕ оказывается плохим, но чума насквозь пропитан этими путаными и примитивными философскими основами и ни за что от них не откажется, будучи лишен способности мыслить, чума примазывается к людям — неумолимо, раз и навсегда.

«мы не осведомлены о том, что происходит, у нас нет подлинных решений проблем, мы должны доверять нашим руководителям».

эту дикую ахинею я даже не намерен комментировать, мало того, поразмыслив, я решил не приводить больше высказываний чумы, поскольку начинаю заболевать.

ну так вот. чума не обязательно должен быть субъектом, знающим ваше имя или местонахождение, чума везде и всегда готов поразить вас своим ядовитым, вонючим смертоносным лучом, помню один замечательный период, когда мне везло на скачках, я был в Дель-Маре и ездил на новой машине, каждый вечер после скачек я выбирал себе новый мотель и, приняв душ и переодевшись, садился в машину и ехал вдоль побережья в поисках места, где можно хорошо поесть, под местом, где можно хорошо поесть, я подразумеваю место, где не слишком много народу и подают хорошую еду. эти вещи кажутся несовместимыми, то есть там, где хорошая еда, должен быть и народ, но, как и всякая мнимая истина, эта истина совсем не обязательно соответствует действительности, бывает, толпа собирается там, где подают явные отбросы, вот я и странствовал каждый вечер, разыскивая место, где подают хорошую еду, но не переполненное сводящим с ума народом, это отнимало некоторое время, в один из вечеров, прежде чем обнаружить цель, я катался часа полтора, поставив машину, я вошел туда, я заказал вырезку по-нью-йоркски с жареным картофелем и прочее, а пока не принесли еду, сидел и пил кофе, ресторанчик был совершенно пуст; вечер был чудесный, и тут, одновременно с появлением моей нью-йоркской вырезки, открылась дверь и вошел чума, правильно, вы угадали, в заведении было тридцать два табурета, но он НЕ МОГ не занять табурет рядом с моим и не затеять с официанткой беседу о своем жареном пирожке, он был настоящей плоской рыбиной, его разговор ножом врезался мне в самое брюхо, гнусная тупая скотина — воздух пропитывался смрадом его души, все и вся разрушавшим, и еще он успешно лез локтем мне прямо в тарелку, чума наделен незаурядной способностью успешно лезть в тарелку локтем, я наспех проглотил нью-йоркскую вырезку, а потом уехал оттуда и так напился, что на другой день пропустил первые три скачки.

чума находится всюду, где бы вы ни работали, всюду, куда бы ни нанимались, я для чумы — лакомый кусочек, некогда я устроился на работу, где был человек, который ни с кем не разговаривал пятнадцать лет. на второй день он проболтал со мной тридцать пять минут, он был абсолютно ненормальный, одна фраза касалась одного предмета, другая — другого, никак с ним не связанного, что, в общем-то, не страшно, только вся эта чушь состояла из разнообразной нуднейшей и злобной вони, там его держали потому, что он был хорошим работником, «по труду и расплата», на каждом месте службы есть по крайней мере один безумец, чума, и все они неизменно находят меня, «тебя любят все психи в заведении» — вот фраза, которую мне приходится выслушивать на одном рабочем месте за другим, она не воодушевляет.