Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти 1953-1985 гг. - Владимир Козлов

Прибывшие для восстановления порядка работники милиции были избиты палками, камнями, а при попытке укрыться от избиения — обстреляны. Вызванные к месту происшествия представители военных комендатур Тбилиси и Рустави также были обстреляны. Бесчинства военнослужащих удалось прекратить только утром следующего дня. Во время беспорядков, кроме двух милиционеров, получивших тяжкие телесные повреждения, было избито 8 человек из числа местных жителей.[270]

Тема «раненого солдата» — на этот раз действительного, а не мнимого — стала катализатором упомянутых ранее волнений «стройбатовцев» и в городе Усолье-Сибирское в августе 1953 г. В ночь на 9 августа неизвестные ранили ударом ножа в шею возвращавшегося в часть из городского увольнения военнослужащего. Двое друзей, навестивших пострадавшего в больнице, сказали в батальоне, что сослуживца порезали «гражданские», и надо им за это отомстить. Местом сбора выбрали городской сад, а сигналом к началу драки — команду «воздух» (применяется при налете авиации противника).

12 августа в 22 часа, когда военные строители смотрели кино в батальоне, некий солдат, приехавший из городского сада на велосипеде, сообщил: «Ребята, наших бьют в саду». Кто-то крикнул «воздух», остальные подхватили условленный сигнал. Около половины присутствовавших солдат бросились к городскому саду, часть выехала на грузовике. В пути к ним присоединились военнослужащие отдельного строительного батальона (бывший батальон МВД).

Солдаты с поясными ремнями, палками и ножами в руках, ворвались в городской сад. Они, отламывали рейки от забора и скамеек сада, группами бегали по прилегающим к саду улицам, набрасывались на местных жителей и избивали их. Попутно разбили окна в городском кинотеатре и магазине. Дважды толпа солдат пыталась ворваться в помещение городского отдела МВД, куда бежали люди, искавшие защиты. Всего в беспорядках участвовало примерно 350–400 человек. Шесть местных жителей получили тяжкие ножевые ранения (один — директор вечерней школы рабочей молодежи — от полученного ранения умер). Сорок пять человек отделались легкими телесными повреждениями.

Последующие события позволяют дать более детальный психологический портрет «отпетых» зачинщиков беспорядков. 15 августа военное командование отправило группу «наиболее недисциплинированных солдат» (50 человек) в лагеря отдельной гвардейской стрелковой бригады. Однако и там бунтовщики не смирились. Стремление «отпетых» и «беспредельщиков» сохранить высокий внутригрупповой статус в неформальном сообществе подавило даже естественное желание избежать дальнейших неприятностей. Двое вновь прибывших солдат нахально обратились к временно исполняющему обязанности командира бригады и начальнику особого отдела (военная контрразведка) с «заявлением», «что принимать их в бригаду не следует, так как они принесут много неприятностей, что их дело не служить, а воровать и «подрезать», чем они и займутся, если их оставят в бригаде».

Даже оказавшись на гауптвахте, неформальные лидеры беспорядков не успокоились. Они стали ломать перегородки и окна, выламывать решетки и призывать солдат караула присоединиться к ним. Чувствуя, что отключить механизмы психологической самозащиты и законопослушания у «нормальных солдат» не Так-то просто, «отпетые» попытались использовать нехитрый, но эффективный психологический прием, построенный на импровизации образа «врага»: «Не слушайте офицеров, бейте их, они предатели, бандеровцы, только замаскировались в офицерские погоны». После этого арестованные подожгли гауптвахту.[271]

В нападение на представителей власти перерос в ноябре 1953 г. конфликт пьяных военных строителей с жителями Владивостока. Скандал с местными подростками закончился избиением тех, кто вступился за молодежь. Военный наряд и работники милиции задержали двух хулиганов. Остальные убежали и привели на подмогу около 60 солдат. Толпа потребовала освобождения задержанных. Вооружившись камнями, она окружила отделение милиции и напала на милиционеров. Водворить порядок удалось только с помощью дополнительного воинского наряда и работников особого отдела.[272]

После бурного 1953 г. серьезных столкновений «стройбатовцев» с милицией долгое время не было. Однако в июле 1958 года в непосредственной близости от Москвы, в поселке Перово Московской области (ныне в черте города), вспыхнул очередной конфликт между солдатами-строителями, занятыми на сооружении военных объектов, и рабочими Карачаровского механического завода. Пьяные солдаты самовольно отлучились из части и направились к рабочему общежитию. Там они затеяли между собой ссору. Рабочие попытались вмешаться. Завязалась драка. Оказавшиеся в меньшинстве солдаты послали в казармы за подмогой. Вскоре группа военных численностью 60–70 человек окружила четырехэтажное здание общежития, стала кидать камни в окна и ломиться в закрытые двери. Семеро рабочих получили телесные повреждения, одного из них с сотрясением мозга доставили в больницу.

Прибывшим на место происшествия 15 работникам милиции солдаты оказали сопротивление и угрожали расправой. Пришлось поднять по тревоге весь личный состав городского отдела милиции, вызвать дежурные подразделения из ближайшей воинской части и из города Балашиха. Только после этого удалось прекратить бесчинства солдат. Большинство задержанных при ликвидации беспорядков военнослужащих оказались пьяными.

В «стройбатовских» волнениях на станции Перово в 1958 г. впервые обнаруживается намек на некие политические обстоятельства. Как следует из сообщения МВД СССР ЦК КПСС, во время разгрома общежития «в ленинской комнате сорваны и разбиты картины и портреты». (Очевидно, речь идет о каких-то произведениях советского пропагандистского искусства и портретах Ленина, «руководителей партии и правительства»). По другим источникам нам известно, что «осквернение» портретов было обычной формой стихийного протеста против власти. Особенно доставалось в то время портретам Хрущева, которые вывешивали в дни революционных праздников и над которыми немало потрудились безвестные «осквернители», украшая их оскорбительными надписями или, если позволял художественный талант, превращавшими эти портреты в карикатуру. Подобные символические действия, оскорбляющие власть, в конце 1950-х гг., как мы видим, начинают сопутствовать и заурядным межгрупповым конфликтам. В вульгарном хулиганстве обнаруживается редкий намек на анархический протест против власти и ее политических символов.

1955 Год: волнения мобилизованных рабочих

Юридический статус и состав мобилизованных рабочих.

Специфическое место в общем ряду солдатских беспорядков занимают волнения, случаи массового хулиганства и групповых драк, в которых участвовала особая категория военнослужащих — мобилизованные через военкоматы рабочие призывного возраста или переданные из строительных частей для работы на стройках или в промышленности солдаты. Локализованные по времени (все 9 известных нам эпизодов имели место в 1955 г.) и составу участников эти события стали достаточно серьезной социально-политической проблемой для хрущевского руководства, поскольку их спровоцировали (и даже предопределили) не только конкретные обстоятельства места и времени, но и целый букет неуклюжих административных действий власти. В высшей точке своего развития (массовые многодневные беспорядки в Кемерово) события 1955 г. наглядно продемонстрировали Москве, насколько значительным может быть «бунтарский» потенциал и как далеко может зайти стихийная самоорганизация толпы в социально значимом массовом протесте.

Специальные постановления Совета Министров СССР, в соответствии с которыми военкоматы призывали рабочих и направляли их для работы на конкретных предприятиях и стройках, были достаточно распространенной практикой сталинского и послесталинского времени. Этот типичный для советского руководства метод «латания дыр» в трудовом балансе приоритетных стратегических отраслей народного хозяйства с помощью экстраординарных мер породил массу юридических казусов и разноголосицу правовых интерпретаций. Не ясно было, какие формы уголовного наказания и дисциплинарного воздействия вообще могут применяться по отношению к мобилизованным рабочим. Можно ли, например, рассматривать их самовольный уход с работы как дезертирство, а прогул — как уклонение от военной службы? Или же в данном случае предполагаются более мягкие, «гражданские», меры ответственности?[273]

Военкоматы, вынужденные заниматься несвойственным им делом, фактически, вербовкой рабочей силы, относились к этому занятию как к второстепенному и, поскольку речь шла о «ненастоящей» армии, отбором призывного контингента особенно себя не утруждали, призывали людей с судимостями, больных и т. п.[274] А кроме того, послесталинское руководство занялось новыми бюрократическими импровизациями. Задыхаясь от дефицита рабочей силы в районах нового стратегического строительства, оно стало расформировывать строительные батальоны и передавать солдат срочной службы в распоряжение строительных организаций «для использования на работах до окончания срока обязательной военной службы».[275] Военнослужащие при этом приобретали формальный статус демобилизованных, получали зарплату, могли располагать своим свободным временем. Предполагалось, что они смогут вернуться домой одновременно с окончанием срока службы своих сверстников в Советской армии.[276]