Те, кто любит. Книги 1-7 - Ирвинг Стоун

Джон через день вернулся. Абигейл увидела из окна гостиной, как он шел через площадь, не обращая внимания на красномундирников, будто их не существует, солдаты тоже старались не видеть его, а он шел через их ряды, поднялся на тротуар, а затем вошел в дом. Он был красным от злости.

— Я вижу, у тебя компания.

— Да. Они привезли свое собственное музыкальное развлечение.

— Они очень добры. Доставили ли они тебе неприятности?

— Нэб и Джонни думают, что ты прислал их для развлечения.

Упоминание о детях смягчило выражение его лица.

— Прости меня, я был так расстроен, что не поздоровался. Как малыши?

— Джонатан Сиуолл предупредил меня, что наступит день, когда ты предпочтешь поцелую жены нападение на Англию.

— Одно не исключает другого. — Он обнял ее.

Барабанщики и флейтисты на площади в этот момент заиграли мелодию «Прекрасной Розамунды». Радость Адамсов от воссоединения семьи была испорчена похожими на лай командами офицеров, направлявших несколько сот солдат на постой в Фанейл-Холл.

Абигейл прокомментировала:

— Джон, солдаты настроены вовсе не враждебно. Они стараются казаться дружественными, когда у них есть такая возможность.

— Они здесь не из-за любви к нам, Нэбби, — сказал он хриплым голосом. — Они здесь, чтобы раздавить нас, как только поступит приказ.

— Но ведь мы англичане и эти войска — английские, то же самые, вместе с которыми мы сражались против французов на равнине Авраама.

— Согласен. Но эта война не за нас, а против нас. Я никогда не предполагал, что министерство окажется таким глупым и превратит Бостон в оккупированный город.

— Губернатор Бернард уверяет, что войска здесь исключительно для поддержания мира.

— А как он определяет мир? Делая то, что от нас требуют он и парламент?

— Подойди, дорогой, выпей стакан портвейна и успокойся. Объезд был успешным?

— Пища была несъедобной. Постели мятые. Я промок, пересекая реки. Однажды ночью я заблудился в лесу. Короче говоря, мне не хватало жены и детей, своей постели и еды. В остальном поездка была успешной. Была груда дел и постановлений в каждом суде. — Он усмехнулся. — Я получил свою долю, более того, привез домой не пустой кошелек, достаточный, чтобы выдержать дело «Либерти».

Под окнами гостиной послышалась песня, сопровождаемая звуками скрипки и флейт. Джон стоял позади Абигейл, раздвигавшей занавеску.

— Боже мой, кто это такие?

— Друзья. Догадываюсь — «Сыны Свободы». Там доктор Томас Юнг и Уильям Молине.

— И посмотри, кто мелькает позади певцов. Кузен Сэм!

Группа пела «Мы рождены свободными и живем свободными», «Песню свободы» и «Песню янки»:

Вскружит голову и дылдамОзорная карусель,Сверкнет огненным драконом,А затем сотрет вас в пыль.

После третьего мадригала Абигейл воскликнула:

— Пригласи их в дом, Джон! Принеси новый бочоночек из кладовки под лестницей. Я достану стаканы.

Их дом заполнили «Сыны Свободы»; они смеялись, хлопали друг друга по спине, спрашивали:

— Миссис Адамс, ведь наша музыка приятней британской? Каждый день они истязают ваши уши барабанами, а мы будем приходить по вечерам и ласкать вас нашими медоточивыми голосами. Только так мы можем одолеть их.

5

В ночь перед началом процесса Абигейл плохо спала. Джон ворочался в постели, вновь и вновь повторяя свое завтрашнее выступление. Она выглядела слегка бледной утром, когда зазвонил колокол, призывая в суд противостоящие стороны. Джон с трудом проглотил завтрак — так он торопился к началу. Его глаза горели. Он надел свой лучший костюм, приладил белый парик, кружевной воротник белой сорочки туго стягивал шею. Белизну сорочки подчеркивали черный жилет и сюртук с крупными пуговицами, бриджи и темные чулки. Парикмахер пришел еще до завтрака, он побрил Джона и напудрил его парик; во время этой процедуры Джону пришлось дышать через бумажный конус.

— Сегодня утром, адвокат, вы выглядите прекрасно, — пошутила Абигейл.

— Я выигрываю дела не внешним обликом. Именно поэтому я читаю больше книг по праву, чем кто-либо после Джеремии Гридли. И сегодня утром мне потребуется каждое малейшее положение права, ведь я должен противопоставить мое толкование конституции толкованию короля, министерства и парламента. Это непростые противники для моего первого публичного дела.

На площади перед ратушей уже собралась толпа. Поначалу Абигейл удивилась, почему люди стоят снаружи, а не в зале совета наверху. И быстро нашла ответ: губернатор Бернард перехитрил их, перенеся судебное заседание в небольшое помещение внизу, обычно используемое клерками Адмиралтейского суда. Была поставлена временная трибуна и за ней мешок с шерстью, рабочий стол для совета и около сотни стульев… и все были уже заняты. Абигейл заметила Эстер Сиуолл, она сидела рядом с женами нескольких королевских чиновников. Поскольку Джон отказался от поста прокурора и никто не был назначен на это место, Джонатану Сиуоллу было поручено предъявить от имени короля обвинение Джону Хэнкоку по делу «Либерти». Абигейл подошла к Эстер, та подвинулась, освободив ей место. Джон сел рядом с Сиуоллом на платформе под судейской трибуной.

Судебный хранитель выкрикнул:

— Встаньте все присутствующие, встаньте! Его честь, судья Адмиралтейского суда его величества. Да поможет вам Бог!

Абигейл увидела, что судья в длинном белом парике — Роберт Окмюрти, член первого общества, организованного Джоном. Перед тем как Окмюрти неловко уселся на мешок с шерстью, Абигейл заметила два дорогих ей знакомых затылка. Это были преподобный Уильям Смит и доктор Коттон Тафтс. Они совершили длительную поездку от Уаймаута, выехав до восхода солнца, чтобы присутствовать и следить за ходом дела, послушать выступление Джона Адамса, представлявшего Массачусетс.

Джонатан Сиуолл изложил иск от имени короны. Его жесты и тон были сдержанными. Но он твердо отстаивал интересы своей стороны, и некоторые его выпады против Джона Хэнкока были весьма болезненными.

Согласно его заявлению, основные права англичанина вытекали из основных обязанностей подчиняться закону. Если Массачусетс не одобряет акты Тауншенда, то тогда колонии надлежит добиваться их отмены, как неизменно действовали англичане со времен Великой хартии вольностей, дарованной английским королем Иоанном Безземельным,[19] для охраны интересов крупных феодалов-баронов от королевской власти.

— Мы пользовались защитой нашего милостивого государя, а также его чувством справедливости. Да будем же действовать как уважающие самих себя члены величайшей нации на земле, а не как дикие толпы с северных и южных окраин города.

Империя разработала наилучшие способы принятия законов и их отмены. Такие решения должен принимать парламент, а не отдельный купец, который может подменить свою сознательность бухгалтерской книгой… Дни контрабандного ввоза товаров в колонию должны уйти в прошлое. Наступило время, чтобы Массачусетс стал бриллиантом в короне Британской империи.

Так будем вести себя как англичане, гордые за свое правовое наследие и несущие свои обязанности на равных правах в самой благородной империи на земле.

Сиуолл задал тон. Абигейл наблюдала, как люди шевелились на своих местах, словно их отхлестали батогами.

Царила тишина, когда Джон Адамс перебирал свои бумаги, явно не спеша обнародовать свое первое выступление. Судья Окмюрти выждал сколько можно, затем попросил адвоката встать и изложить свое дело. Но и после этого Джон медлил, желая сгладить впечатление от слов Сиуолла. Начало речи Джона Абигейл слышала с трудом, хотя до трибуны было всего около десятка ярдов. Но после нескольких фраз голос Джона зазвучал громко и уверенно. Он начал с того, что назвал устав Георга III, на основании которого выдвигается обвинение, «уставом трудностей». Затем, откинув голову назад, авторитетным тоном изложил суду, судье Окмюрти, Массачусетсу, другим двенадцати колониям, королю, министерству и парламенту, отстоящим на три тысячи миль и два месяца неспокойной погоды, собственный анализ сути рассматриваемого дела в свете сложившейся обстановки.

— Среди трудностей, связанных с этим уставом, первые, о которых следует всегда помнить, это… — он повернулся к сотне мужчин и женщин, сидевших в помещении, прежде чем повернуться к судье Окмюрти, — то, что он составлен без нашего согласия. Мой клиент, мистер Хэнкок, никогда с ним не соглашался. Он никогда не голосовал за него и никогда не голосовал за кого-либо, составившего этот закон. Поэтому мистер Хэнкок лишен величайшего утешения, доступного англичанину, пострадавшему от закона. Я имею в виду сознание того, что закон сотворен собственными руками. Действительно, согласие подданного с законами столь необходимо, что до сих пор никто не отважился отрицать справедливость такого положения.