Опричнина. От Ивана Грозного до Путина - Дмитрий Винтер

Н. И. Костомаров, перечислив все упоминавшиеся уже бедствия 1570 г. – Опричнину и ее террор, голод, чуму, «запустение» страны от опричных грабежей и переселений в Ливонию, добавляет, что недоставало только давнего бича русского народа – татарского нашествия (мы-то видели, что еще как «доставало», сам Батый бы не постыдился, но у Костомарова речь явно идет об открытом, внешнем нашествии, которое в конкретной обстановке начала 1570-х гг. мог осуществить только крымский хан. – Д. В.), и это суждено было испытать русскому народу»[662].

Собственно, возникла проблема, как мы видели, еще за десять лет до того, когда был упущен случай уничтожить Крымское ханство как таковое. В течение 1560-х гг. Крымская Орда, прежде бывшая в расстройстве, поправилась. А обострилась крымская опасность в конце 1560-х гг. 12 декабря 1567 г. Боярская Дума отвергла требование хана об уходе русских с Терека[663]. В ответ на это требование Москва стала готовиться к войне с Крымом и соответственно делать мирные предложения Литве, которые, однако, тогда были отвергнуты, и 20 сентября 1568 г. литовцы взяли Уллу, захватив в плен 300 детей боярских, 800 стрельцов и двух воевод; после того литовцы оказались в 40 верстах от Полоцка[664].

Между тем крымчакам смогли оказать помощь турки, у которых наступил короткий перерыв в войне 1566–1574 гг. с Габсбургами. Гроза с юга первый раз разразилась весной 1569 г., когда 17 тыс. турок и 40 тыс. крымских татар двинулись на Астрахань. Их подержала Большая Ногайская Орда[665], а также некоторые кавказские владетели, например, шамхал кумыкский (район нынешней Махачкалы)[666].

Впрочем, поход был организован крайне неудачно, по большому счету, его исход был предопределен уже тем, что турки не смогли переправить тяжелую артиллерию через Волго-Донской перешеек, а без нее не решились штурмовать Астраханский кремль. Осада города продолжалась десять дней (16–26 сентября), и после янычарского бунта турки отступили, причем отступали они не по речной системе Волги и Дона, как пришли, а через степи прямо на Азов; по пути многие из них погибли от голода и жажды.

Не последней причиной неудачи похода были разногласия между турками и татарами – последние отнюдь не хотели турецкого господства на Каспии[667]. Тем не менее уже весной 1570 г. (в мае) крымчаки опустошили рязанскую окраину, дойдя до Каширы[668]. Возможно, этот набег был разведкой, поскольку крымчаки, не появлявшиеся в Центральной России с 1565 г., просто не знали состояния русской обороны[669]. Так что Иван Грозный, легко отбивший этот набег, рано радовался.

В следующем, 1571 г. уже Центральная Россия испытала нашествие крымского хана. Сорокатысячное крымское войско обошло приокские укрепления с запада и стремительно двинулось на Москву со стороны Кром. Добавим еще, что к тому времени недовольство Опричниной среди земских было таким, что некоторые земские видели избавителей не только в литовских людях, но и в крымчаках, как, например, галичанин Башуй Сумароков или сын боярский Кудеяр Тишенков[670]. Эти лица сообщили хану о плачевном состоянии Русской земли, о всеобщем унынии народа, указывали ему, что теперь самое время напасть на Москву[671].

Впрочем, есть мнение, что Кудеяр Тишенков был специально засланным агентом, который специально завлекал хана на нужный царю путь[672]. Но если это и так, то план царя провалился, и я, кажется, понимаю, почему– из-за настроения московских людей. Так, есть сведения, что «множество русских дезертировало в армию Девлет-Гирея», а царь боялся вступать в бой с татарами, опасаясь, что свои же выдадут его им[673]. Именно этим объясняет Б. Н. Флоря и бегство самого царя – неуверенностью в «земских» и стремлением спасти от уничтожения опричное войско[674].

Но если это правда, то была ли тут банальная измена? Если Опричнина действительно была новым игом новой Орды, то ведь многие на Руси еще могли помнить, что при Иване III тогдашний крымский хан Менгли-Гирей был союзником Москвы в борьбе с Сараем. Более того, именно крымское войско покончило с самим существование Золотой Орды в 1502 г. А поскольку на поляков и шведов как на помощников в освобождении от нового ига по состоянию на начало 1570-х гг. надежды было мало, то кое-кто и обратил взоры на Крым. Можно еще добавить, перефразируя известную пословицу, что царь своими бесконечными разговорами об изменах многократно называл русских людей «свиньями», и теперь ему в ответ «хрюкнули»!

Как бы то ни было, весной 1571 г. хан Девлет-Гирей двинулся в поход. Земские войска, как считается, не успели (но с учетом всего сказанного об Опричнине как о новой Орде, возможно, и не захотели. – Д. В.) загородить ему путь, и он бросился к Серпухову, где стоял царь с опричным войском. Допустим, что земское войско не смогло и/или не захотело останавливать крымчаков.

Но ведь было еще и опричное? Так вот, «доблестные» опричники, столь храбро воевавшие со своим народом, просто разбежались, отдав столицу на разгром.

Отметим, что примерно так же вели себя опричники и при упоминавшейся осаде русскими Ревеля с августа 1570 по март 1571 г. – не проявляли особой доблести на поле боя, зато грабили и жгли беззащитные села в ревельской округе[675]. Дм. Володихин также отмечает, что зверства опричников лишь усилили желание ревельцев сопротивляться[676].

Показал себя и царь – удрал в Углич, бросив Москву на произвол судьбы. Интересно, что К. Валишевский отвергает обвинение Ивана в трусости в связи с тем, что при штурме Казани царь не руководил войском лично – мол, не царское это дело[677]. Однако отрицание обвинения в трусости со ссылкой на слова «Скоро огнем и мечом будет сокрушать («изменников», враждебных своей политике представителей всех сословий. – Д. В.), несмотря на их ненависть» – выглядит просто смешно! История дает нам немало примеров того, как «крутые» палачи, беспощадно уничтожавшие других, превращались в «мокрых куриц», столкнувшись с аналогичным обращением сами. Правда, лично вести в бой войска – к тому времени действительно было «не государево дело», однако теперь царь вовсе бросил армию!

24 мая 1571 г. крымчаки сожгли московские посады, взорвали пороховые погреба, так что от взрывов в двух местах обрушились стены Кремля и Китай-города. Н. И. Костомаров пишет, что земские воеводы «приготовились было отстаивать столицу», однако, спасаясь от огня и крымских сабель, москвичи, по свидетельству очевидцев, рвались в Кремль в три ряда по головам друг друга, так что «верхние давили тех, которые были под ними». При этом в Кремль, где сидел митрополит Кирилл и находилась государева казна, народ не пустили. Кстати, «отличился» тут и новопожалованный «фон-барон»

Генрих Штаден – он со своим отрядом спрятался в подвал, выгнав половину спрятавшихся там гражданских[678].

Возникает вопрос: а почему 80 тысяч москвичей (или больше? – о численности населения Москвы в конце книги, пока же отметим, что 80 тысяч погибших – явно не все население столицы) не отстаивали свой город? С учетом того, что крымчаков было максимум 40 тысяч, а русских – от 35 до 40 тыс.[679], хотя бы тысяч десять вооруженных горожан могли бы оказаться неплохой помощью земской рати! И ведь враги осаждали Кремль не в первый раз за несколько веков! Вспомним хотя бы Тохтамыша, который за 189 лет до того не смог взять Москву силой и вынужден был прибегнуть к хитрости. Может быть, потому, что население уже было деморализовано двумя волнами «московского разорения» – 1567 и 1570 гг? Это не говоря уже о вполне возможных «прокрымских» настроениях, о которых уже говорилось.

Бегущее население смешалось с войсками, сделав их небоеспособными и изрядно помяв и потоптав, а многие, как, например, главный воевода князь Иван Бельский, задохнулись от дыма и жара[680]. По некоторым сведениям, на всю Москву осталось не более 300 боеспособных воинов[681]. Однако это (как и вообще масштабы поражения русского войска крымчаками) явно преувеличено: земская рать не только готова была драться за Москву, но воевода Бельский даже оттеснил было татар за Москву-реку, и только его ранение дезорганизовало русских[682].

Москва была разгромлена и сожжена. Всего трупов было столько, что, по свидетельству летописей, «Москва-река мертвых не пронесла». М. Н. Покровский говорит о 800 тыс. погибших и 150 тыс. уведенных в плен во время этого нашествия[683]; лично я считаю это сильным преувеличением, возможно, достаточно обычным для древних и средневековых источников десятикратным. Н. И. Костомаров, ссылаясь на современников, прямо говорит о 80 тысячах. Однако ясно, что счет шел если не на сотни, то на десятки тысяч. Вот только пограбить победителям было нечего – все имущество москвичей сгорело…