Нормандцы в Сицилии - Джон Норвич

Гвискар понял, что надо сменить тактику. По числу фигур в тюрбанах, стоявших на крепостных стенах, он понял, что в городе не хватает людей для обороны. Велев Рожеру не ослаблять натиск, он с тремя сотнями отборных воинов отправился на северо-восток. Здесь, между Аль-Касром и морем, располагался новый квартал Аль-Халеса, административный центр Палермо, состоявший главным образом из общественных зданий; здесь находились арсенал, тюрьма, здание, где собирался совет; дворец эмира важно возвышался посередине. Этот квартал также был укреплен, но хуже, чем соседние;[45] теперь, как и предвидел Гвискар, он остался практически без защиты. Снова пошли в ход лестницы, и вскоре нормандские верхолазы, бодрые, хотя и залитые кровью, проникли в город и открыли ворота Роберту и остальным его людям.[46] Но до победы было еще далеко. Защитники крепости, охваченные паникой при известии о вторжении и разгневанные оттого, что дали себя провести, бросились в бой. Началась еще одна жестокая битва; сарацины были бессильны против нормандских мечей, но только в сумерках последние уцелевшие воины отступили по узким устланным телами улочкам, к все еще неприступной темной громаде Аль-Касра.

В эту ночь защитники Палермо поняли, что они проиграли. Некоторые даже теперь хотели продолжать борьбу во имя своей веры, но благоразумие взяло верх, и ранним утром следующего дня делегация знатных горожан явилась к герцогу Апулийскому, чтобы обсудить условия сдачи города. Снова Роберт показал себя великодушным победителем. Он обещал удержать своих воинов от мести и дальнейших грабежей, сохранив горожанам их жизни и собственность. Сам он желал их дружбы и требовал от города только лояльности и выплаты ежегодной дани; в обмен на это нормандцы воздержатся от вмешательства в дела мусульманской религии и не будут препятствовать соблюдению исламских законов.

Невзирая на крестоносный характер всей сицилийской экспедиции — который Гвискар подчеркивал с самого начала, — его терпимость не должна нас удивлять. Он не желал пробуждать в сарацинах враждебность к их новым повелителям. Кроме того, ему нужно было как можно скорее вернуться на материк, и он не хотел затягивать переговоры. Аль-Каср до сих пор не сдался и грозил доставить нормандцам немало хлопот в течение ближайших дней и даже недель. Кроме того, Роберт не был мстителен по натуре — Годфри из Конверсано и все греческое население Бари могли это подтвердить — и предоставил теперь мусульманам те же права, которыми пользовались христианские общины при господстве мусульман. Тем не менее такая терпимость становилась все более редкой — двадцать семь лет спустя воины Первого крестового похода, войдя в Иерусалим, перерезали всех мусульман, а евреев сожгли в главной синагоге — так что сарацины, вероятно, ожидали более сурового обращения. С тем большим облегчением они, проведя для вида переговоры в течение пары дней, приняли условия нормандцев. Тогда ни они, ни Роберт Гвискар не понимали всей важности заключенного соглашения. Для сарацин Сицилии оно означало потерю политической независимости, но также начало эпохи порядка и мира при твердом, но гуманном и щедром правлении, которого они сами никогда не могли создать; в эти спокойные времена артистические и научные дарования поощрялись и расцветали, как никогда прежде. Для нормандцев оно стало краеугольным камнем их новой политической философии, позволившей им построить государство, которое в следующее столетие являло всему миру пример высокой культуры и просвещения и давшее им мудрость и широту взгляда, которые вызвали зависть цивилизованной Европы.

В январе 1072 г. состоялась официальная церемония вступления герцога Апулийского в Палермо. Его сопровождали брат Рожер, жена Сишельгаита, шурин Ги Салернский, а также все нормандские предводители, которые сражались вместе с ним в военной кампании. Они проехали через город до древней базилики Святой Марии, поспешно освященной, после того как она двести сорок лет использовалась в качестве мечети.[47] Там архиепископ Палермо — который, как пишет убежденный латинянин Малатерра, "будучи пугливым греком, сохранял приверженность христианской религии, насколько мог" — отслужил благодарственный молебен по греческому обряду, и, если верить Аматусу, сами ангелы небесные присоединили свои голоса к голосам паствы.

Главная цель была достигнута, у нормандцев имелись все поводы для радости, тем более что весть о падении Палермо привела к спонтанной капитуляции многих других городов и областей, наиболее важной из которых являлась Мазара на юго-западе. Но покорение острова еще не завершилось: Трапани и Сиракузы продолжали отстаивать свою независимость, не говоря уж о Энне, где молодой Серло в течение шести месяцев изматывали местных властителей постоянными набегами и вылазками, мешая им послать войско на помощь Палермо. Но теперь окончательное примирение стало только вопросом времени. Пока же предстояло решить вопрос о владениях. Это не вызвало особых затруднений. Роберт Гвискар, которому папа Николай уже даровал титул герцога Сицилии тринадцатью годами раньше, провозгласил себя верховным властителем всего острова. Он оставил, однако, под своим непосредственным правлением только Палермо, половину Мессины и половину Валь-Демоне — гористой области на северо-востоке, в завоевании которой он сам принимал участие. Остальные земли были переданы в держание Рожеру, ставшему теперь великим графом Сицилийским, ему же отходило все, что он захватит в будущем; то же правило действовало в отношении двух его главных военачальников Серло де Отвиля и Арисгота Поццуольского.

Серло, увы, не смог воспользоваться данными ему правами. Однажды летом 1072 г. он с горсткой рыцарей попал в засаду около Никозии, у слияния рек Мерами и Сальсо. Сарацинские всадники во много раз превосходили их числом, и Серло понимал, что он сам и его соратники обречены, но они, взобравшись на большой камень, храбро сражались до конца и дорого продали свои жизни. Малатерра утверждает, что сарацины, убившие Серло, вырвали его сердце и съели, надеясь, что к ним перейдет его доблесть, а его голову послали в дар "африканскому царю", дабы засвидетельствовать свою преданность. Когда печальная весть достигла Палермо, Рожер, который знал своего племянника лучше всех и столько раз сражался с ним бок о бок, был неутешен, Роберт, как нам сообщают, "сдерживал слезы, не желая усиливать горе своего брата". Серло был самым любимым и самым храбрым из молодых нормандских рыцарей. Он не успел полностью раскрыть свои блестящие дарования, и даже память его теперь незаслуженно оскорблена. Когда эта книга готовилась к печати (60-е гг. XX в.), бригада наемных рабочих методически разбивала камень, на котором он погиб, — Пьетра-Ди-Серлоне (камень Серло). На поверхности этого камня вырезан большой крест; он возвышался над окружающей его равниной девять веков как монумент храброму рыцарю.

Роберт Гвискар вернулся на материк только осенью. Наиболее правдоподобное объяснение этого факта заключается в том, что, согласно свежим сведениям, поступившим из Апулии и Калабрии, ситуация там была менее серьезной, чем он ранее предполагал, и, похоже, стабилизировалась — подобное предположение кажется наиболее вероятным, если учесть, с какой быстротой он навел порядок в своих владениях в начале следующего года. Во всяком случае, Роберт оставался в Палермо все лето 1072 г., трудясь вместе с братом над постройкой цитаделей — одной в Аль-Касре и другой, меньшей, защищающей вход в гавань в Аль-Халесе, — и формированием нормандской администрации в дополнение к уже существующей сарацинской. Ее главой должен был стать наместник Роберта в Палермо, один из его ближайших соратников, взявший титул эмира. Здесь мы впервые сталкиваемся с примером того, насколько легко нормандцы, обосновавшиеся в Сицилии, принимали местные обычаи, что порождало тот легкий эклектизм, который в итоге придал их новой стране такое своеобразие и силу.

За несколько дней до отъезда герцог собрал всю сарацинскую знать. Осада и взятие Палермо были, сказал он, долгим и дорогим предприятием, которое стоило ему многих денег, а особенно большого количества лошадей. Слушатели поняли направление его мыслей. Не дожидаясь конкретных повелений, которые, как они знали, последуют за этой речью, они преподнесли Роберту свои дары: в том числе золото и лошадей, которые ему требовались; некоторые пошли даже дальше, отправили с ним своих сыновей, чтобы они жили при герцогском дворе в доказательство верности и благорасположения отцов. Итак, в конце 1072 г. нагруженный богатыми подношениями своих новых подданных, в сопровождении своей победоносной армии, которая уже включала представителей всех народов Южной Европы, а теперь пополнилась самыми знатными и благородными из сарацинских юношей, Роберт Гвискар направился назад в Италию. Из всех его достижений завоевание Сицилии было, наверное, самым великим. С первой половины IX в. Сицилия находилась полностью или по большей части в руках мусульман и являлась форпостом ислама, откуда участники набегов, пираты, военные силы постоянно вели наступление на южные бастионы христианства. Задача покорения сарацинской Сицилии, которую не сумели решить две величайшие империи мира по отдельности и совместно за двести пятьдесят лет, была возложена на него, и он ее выполнил, не считая двух последних очагов сопротивления, которые его беспокоили мало, а Европу вовсе не беспокоили, — с горсткой людей едва за десять лет. Наверняка Роберт был доволен, но его радость и гордость стали бы еще больше, если б он мог заглянуть в будущее и оценить, какой важный вклад в историю он внес. Ибо завоевание Сицилии было, вместе с начавшейся реконкистой в Испании, первым предвестьем того мощного наступления христиан на мусульманские владения в Южном Средиземноморье — наступления, которое было одним из отличительных признаков позднего Средневековья и которое вскоре вылилось в колоссальную и в конечном счете пустую эпопею Крестовых походов.