Нормандцы в Сицилии - Джон Норвич

Малатерра уверяет — хотя это кажется неправдоподобным, — что греки приняли нормандские корабли за корабли своих соотечественников, которые вышли, чтобы их приветствовать, и были застигнуты врасплох. Так или иначе, шансы были неравные. Даже большое несчастье, постигшее нормандцев, когда сто пятьдесят воинов, все в тяжелых доспехах, столпились у одного борта корабля, перевернули судно и утонули, не помогло византийцам. Основной удар нормандцы направили на флагманский корабль — его легко было отличить по двум фонарям на мачте, — и вскоре несчастный Жоселин оказался пленником на судне Рожера, спешившего назад в нормандский лагерь, где его поджидал Роберт Гвискар. Роберт, пишет далее Малатерра, "очень волновался за Рожера… и, когда он услышал, что граф вернулся невредимым и с победой, он не мог в это поверить, пока не увидел его собственными глазами, но затем он разрыдался от радости, убедившись, что его брату не причинено никакого вреда. Рожер тогда нарядил Жоселина в роскошные греческие одежды и передал его в качестве пленника герцогу".

Нормандцы дорого заплатили за свою первую морскую победу, но она была решительной и полной. Из двадцати византийских кораблей, в ней участвовавших, девять было потоплено и ни один не смог проникнуть в залив Бари. Спустя несколько недель, в течение которых горожане постепенно приходили в отчаяние, военачальники, руководившие обороной, поняли, что они не могут держаться дальше. Арджириццо и его последователи захватили одну из главных башен и, не вняв мольбам тех горожан, которые боялись мести нормандцев больше, чем голода, сдали ее Роберту Гвискару; 16 апреля 1071 г. герцог вместе с Рожером проехал триумфально по улицам Бари. К большому удивлению барийцев, с ними обошлись милосердно. Мир был заключен на разумных условиях, и Роберт даже возвратил горожанам часть земель в окрестностях города, ранее захваченных нормандцами. Впрочем, он мог позволить себе проявлять великодушие. Со временем Юстиниана Бари был греческим — иногда столицей большой и процветающей провинции, иногда последним оплотом, чьи византийские знамена реяли в гордом одиночестве над беспокойной и враждебной страной. Но в этот день, в субботу накануне Вербного воскресенья, знамена взвились в последний раз.

Глава 13

ПАЛЕРМО

Восплачьте кровавыми слезами,

О, могила арабского величия.

Некогда эту землю насеяли люди пустыни

И океан был ристалищем для их судов

О, Сицилия — ты слава океана…

Ты была колыбелью мудрости этого народа,

Чей огонь, словно красота, воспламенял мир;

Саади, соловей Шираза, оплакал разрушение Багдада,

Дэг лил кровавые слезы, когда пал Дели,

Когда небеса обрушились на Гранаду,

Печальное сердце Ибн Бадруна рыдало над нею;

Несчастному Икбалу суждено писать элегию о тебе…

Поведай мне о своих горестях, я тоже горюю,

Я пыль того каравана, что направлялся к тебе.

Рацветьте картины минувшего и покажите мне;

Заставьте меня плакать, рассказывая повести ушедших дней.

Икбал Банг-и-Дара

Основное ядро нормандской армии к этому моменту сражалось без передышки более трех лет. Сразу после взятия Монтепелозо, ознаменовавшего конец бунта в Апулии, в Бари начался последний победный раунд борьбы против византийцев. Теперь, после тяжелейшей в итальянской истории осады, завершившейся капитуляцией их старейшего и упорнейшего врага, нормандские воины могли рассчитывать на передышку. Если так, их ждало разочарование. Приближалось лето, а лето для Роберта Гвискара всегда было временем походов и завоеваний. Ему удалось, наконец, восстановить мир в южной Италии, теперь он мог, наконец, заняться Сицилией. Нормандцы разделались с греками, теперь пришла очередь сарацин.

Одним из главных дарований Роберта была способность заражать тех, кто находился под его командованием, собственной энергией и энтузиазмом. Приготовления к походу начались сразу. Они разительно отличались по масштабу и содержанию от тех, которые предпринимал Роберт, готовя предыдущую сицилийскую экспедицию семью годами ранее, поскольку за это время у нормандцев появился флот. Любопытно было бы проследить за тем, как их предки, жившие в предшествующем столетии, в процессе превращения из викингов во французы полностью и очень быстро предали забвению скандинавские традиции кораблестроения и мореходства. Даже в Нормандии, похоже, не представляли себе те возможности, которые дает сильный флот; а те, кто обосновался в Италии, добирались туда через горы — пешком или верхом — и в течение первых пятидесяти лет на новой родине, похоже, вовсе не выходили в море. Внезапно все изменилось. В Сицилии Роберт и Рожер поняли, что без мощного флота, не уступающего в умениях и дисциплине нормандской сухопутной армии, дальнейшие завоевания невозможны. Опыт Бари доказал, что, имея флот, можно совершить деяния, прежде казавшиеся немыслимыми. В осознании этого факта и новых широких перспективах, которые предоставлял флот, лежит основа величия Сицилийского королевства, которое вскоре было основано.

После взятия Бари Роберт сразу отправил брата в Сицилию, а сам поскакал на юг, в Отранто, где уже начал собираться его флот. Сведения об этом вызвали панику на противоположном берегу Адриатического моря, герцог Перенос в Дураццо стал спешно готовиться к отражению атаки с моря. Но в конце июля пятьдесят восемь полностью снаряженных кораблей, ведомые, как всегда, греками, отплыли в Калабрию. Гвискар со своей армией шел по суше, чтобы по дороге загасить искру бунта в Сквиллаче. Он встретил свой флот неделей позже в Реджо, и оттуда в первые дни августа 1071 г. объединенное войско отправилось в Сицилию.

Рожер поджидал брата в Мессине, чтобы обсудить планы. Первейшая цель нормандцев заключалась, естественно, в том, чтобы с суши и с моря атаковать Палермо, но у Рожера возникла одна побочная идея, которая, как он думал, заинтересует его брата. Речь шла о Катании. В силу своего расположения почти посередине восточного побережья она представляла собой стратегически важный порт, находившийся в пределах досягаемости от Мессины; кроме того, она до недавнего времени была резиденцией Ибн ат-Тимнаха, и ее жители, возможно, все еще сохраняли пронормандские симпатии, так что нормандцы могли рассчитывать на то, чтобы получить ее в свои руки без особых усилий. План Рожера был прост. Он отправится в Катанию, где ему наверняка окажут радушный прием, и попросит разрешения для нескольких нормандских судов зайти в гавань по пути на Мальту. В такой просьбе катанцы вряд ли ему откажут. Роберт приведет флот, который без помех войдет в гавань. А уж после этого захватить город не составит труда.

Это было, наверное, не очень честно, но Рожер знал, что подобное предложение вдохновит Гвискара. План сработал. Катанцы были захвачены врасплох и поняли, что их обманули, только когда сопротивляться было совершенно бесполезно. Они сражались доблестно, но спустя четыре дня вынуждены были сдаться. Нормандцы укрепили Катанию и, оставив там сильный гарнизон, чтобы гарантировать на будущее покорность горожан, двинулись к Палермо. Рожер, которому хотелось увидеться с Юдифь в Тройне, путешествовал по суше с основной частью армии. Роберт не пошел с ним. Хотя он был силен и энергичен, как всегда, ему перевалило за пятьдесят, а путь из Катании в Палермо был долгим и тяжелым, особенно в разгар сицилийского лета. Воспоминания о прошлом наступлении на Палермо все же причиняли боль. Вдобавок кто-то должен был командовать новым флотом. На сей раз он решил странствовать морем.

В середине XI столетия Палермо являлся одним из крупнейших торговых и культурных центров мусульманского мира. Каир, несомненно, превосходил его по размерам, Кордова затмевала его величием; но по красоте окружающего ландшафта, приятности климата и разнообразию всевозможных удовольствий, которые составляют арабский идеал "сладкой жизни", с Палермо не мог сравниться ни один другой город. У нас нет детального описания города, каким он был ко времени взятия его нормандцами, но в Средние века все менялось медленно, и мы можем положиться на описание, оставленное арабским географом Ибн Хакалем, который посетил Палермо столетием раньше. Он рисует картину оживленного торгового города, гордящегося по меньшей мере тремя сотнями мечетей — самая большая из них прежде была христианским храмом, и в нем, по слухам, находились бренные останки Аристотеля, подвешенные в гробу под крышей, — бесчисленными рынками, меняльными лавками, улицами мастеров и ремесленников и одной из первых бумажных фабрик в Европе.[42] Вокруг раскинулись парки и сады с журчащими фонтанами и бегущими ручьями. У нас нет точных сведений о количестве населения, но усердный аббат Деярк, основываясь на утверждении Ибн Хакаля, что в гильдию мясников входило семь тысяч человек, оценивает численность населения Палермо XI в. примерно в четверть миллиона.