Нормандцы в Сицилии - Джон Норвич

На Григория письмо произвело глубокое впечатление. Невзирая на схизму, он считал себя ответственным перед Богом за весь христианский мир. Кроме того, он воспринял это письмо как ниспосланную свыше возможность вернуть византийцев под власть Рима и не хотел упускать ее. Однако он не мог начать крестовый поход на Восток, пока дома ему угрожал Роберт Гвискар и его нормандцы. Их следовало убрать с дороги раз и навсегда. Но как? Григорий не возлагал особых надежд на союз с Ричардом Капуанским, который он заключил в основном для того, чтобы не дать объединиться двум нормандским предводителям. Роберт Гвискар, безусловно, превосходил в могуществе своего соперника, но после трех лет непрекращающегося военного противостояния стало ясно, что ни один из них не сможет окончательно победить другого. На единственного союзника папы на юге Гизульфа из Салерно также рассчитывать не приходилось. Нормандцы уже отобрали у него большую часть территорий, которые некогда делали его княжество самым могущественным на полуострове, а теперь, с приближением зимы 1073 г., его ждала новая неприятность: Амальфи добровольно перешел под покровительство герцога Апулии. Виноват в этом был сам Гизульф. Он так и не простил жителям Амальфи ту роль, которую они сыграли в гибели его отца двадцать один год назад. Хотя у него не хватало сил, чтобы взять город, но он всеми возможными способами отравлял амальфийцам жизнь; много душераздирающих истории ходило о тех несчастных альфийских купцах, которых угораздило попасть в его руки.[52] Когда в 1073 г. герцог Сергии Амальфийский умер, оставив малолетнего наследника, его подданные поступили единственно разумным способом. Роберт, естественно, принял их предложение. Он ненавидел своего шурина Гизульфа и давно положил глаз на Салерно — если бы не родственные чувства Сишельгаиты, он нанес бы удар гораздо раньше. Подчинение Амальфи упрощало его задачу — оставалось только выбрать подходящий момент.

Новый и неожиданный успех Гвискара еще больше встревожил папу, и он немедля стал собирать армию. В начале 1074 г. папские посланники отправились из Рима на север к Беатрисе Тосканской и ее дочери Матильде, к мужу Матильды Годфри Горбатому Лотарингскому,[53] к Аццо, маркизу Эсте, и Вильгельму, герцогу Бургундии, который должен был передать просьбу папы также графам Раймонду Тулузскому и Амадею Савойскому. Папа ясно выразил свои намерения и разъяснил, в каком порядке он собирается их исполнять. Он всячески подчеркивал, что собирает такую большую армию не для того, чтобы проливать христианскую кровь; он надеется, что само существование подобного войска устранит его врагов. Кроме того, добавлял он, "мы видим еще одну благую цель: как только нормандцы будут покорены, мы отправимся в Константинополь на помощь христианам, которые страдают от постоянных нападений сарацин, и умоляют нас о помощи".

Судя по всему, адресаты этого послания откликнулись быстро. В марте папа смог объявить, что его армия соберется в июне около Витербо и оттуда выступит в поход против герцога Апулии и его сторонников — которых он на всякий случай отлучил от церкви. По мере того как все больше войск собиралось в условленном месте, настроение папы улучшалось, и в начале июня он настолько преисполнился уверенности, что решил дать своему врагу еще один шанс. Повелительно, как всегда, он предложил Роберту встретиться в Беневенто для последнего разговора.

Теперь пришла очередь Гвискара встревожиться. При Чивитате он и его братья вместе с Ричардом из Аверсы успешно разгромили папскую армию, но в те дни нормандцы выступали заодно. Теперь их единство раскололось, поскольку герцог Капуи заключил союз с папой. Роберт и его люди, сражаясь без союзников, должны были действовать осмотрительно. Но в конце концов, еще оставался шанс договориться. Ответ, который он отправил Григорию, был елейно смиренен. Его совесть чиста, он никогда не давал папе повода для обвинений или недоверия, и, конечно, он почтет за честь где угодно и когда угодно предстать перед его святейшеством. После этого в сопровождении большого эскорта — поскольку он по-прежнему не доверял Григорию — Роберт направился в Беневенто.

За его долгую и бурную жизнь Роберту Гвискару часто везло, но никогда ему не выпадало такой удачи, как в тот момент. Три дня он ждал у ворот города — папа не являлся. Как раз тогда, когда Григорий все продумал, и его армия была готова выступить в поход, в ее рядах вспыхнул раздор. Вина лежала опять-таки на Гизульфе из Салерно. В последние годы его корабли в море практически откровенно пиратствовали. Больше всех, вероятно, страдали амальфийцы, но многим пизанским купцам приходилось не легче. Поэтому, когда войско из Пизы, посланное графиней Матильдой, встретилось с Гизульфом, они не скрывали своих чувств по отношению к нему. Григорий, увидев, что происходит, поспешно отправил князя Салерно в Рим, но было поздно. Армия разделилась на сторонников Гизульфа и пизанцев. В течение нескольких дней все пришло в смятение.

Для папы это оказалось настоящим бедствием, а поскольку дело касалось его отношений с Гвискаром — еще и глубоким личным унижением. Кажется, все было против него. Армия, на которую он возлагал такие надежды, распалась, не сделав ни шага по нормандской территории, крестовый поход, обещанный византийскому императору и потому являвшийся для него делом чести, не мог состояться, и возможность объединить церкви под своей властью ускользала из его рук. Хуже всего было то, что он — наместник Христа на земле — выставил себя дураком перед своими врагами. Но на этом неприятности не кончились. Партия римской аристократии, как всегда недовольная, теперь активно плела против Григория заговор. Папа не знал, что один из его собственных кардиналов, примкнувший к заговорщикам, отправился к Роберту Гвискару и предложил тому императорскую корону в обмен на помощь, но Роберт, сочтя весь план неисполнимым, отказался в нем участвовать. Но даже если бы Григорий знал о происходящем, это не принесло бы ему утешения.

В канун Рождества 1075 г. враги нанесли удар. Папу стащили с алтаря в подземной часовне Святой Марии, где он служил мессу, и доставили в секретную тюрьму. Простые римляне вскоре нашли его и освободили. Григорий получил удовлетворение, лично спасши своего тюремщика от гнева толпы, но весь мир увидел, сколь шатко его положение. И теперь, когда он менее всего был к этому готов, Григорий ощутил первое дуновение величайшего урагана, от последствий которого он полностью так и не оправился. Молодой Генрих IV, король римлян и избранный император Запада, готовился отправиться в Италию, чтобы низложить папу и короновать самого себя императором.

Глава 15

ОТЛУЧЕНИЯ И ИНВЕСТИТУРЫ

Генрих, не по узурпации, но по священной воле Божией король, Гильдебранду, не папе, но вероломному монаху.

Это приветствие ты заслужил, сеятель вражды, ты, кого проклинают, вместо того чтобы благословлять в каждой святой обители и церкви… Архиепископов, епископов и священников ты попираешь, словно рабов, лишенных воли… Христос призвал нас на трон империи, но не тебя на папский престол. Ты занял его хитростью и обманом, презрев свои монашеские обеты, ты с помощью золота обрел покровителей, с помощью покровителей — войско и с помощью войска — престол мира, и, заняв его, ты нарушил мир…

Я Генрих, милостью Божьей король, со всеми нашими епископами взываю к тебе: пади, пади!

Письмо Генриха IV папе Григорию. Вормс, 24 января 1076 г.

Генрих IV вступил на трон Германии незадолго до своего шестилетия. Теперь ему исполнилось двадцать пять. Поначалу его правление обещало мало хорошего: его мать императрица-регентша Агнесса совершенно не могла держать его в узде, и после буйного детства и порочного отрочества он к шестнадцати годам заслужил такую дурную репутацию, что от его прихода к власти все ждали только бед. Позднее мнение о нем стало меняться, но в течение всей своей несчастной жизни Генрих оставался человеком горячим, страстным и деспотичным. Становясь старше, он все более негодовал по поводу растущего высокомерия римской церкви, а в особенности — по поводу тех реформ, с помощью которых она пыталась лишить императора последних возможностей ее контролировать. Генрих был слишком юн, чтобы воспротивиться декрету Николая II, регулирующему выборы пап, но твердо решил, что эта сепаратистская тенденция не должна развиваться далее. Еще до того, как Гильдебранд занял престол святого Петра, стало ясно, что столкновение между церковью и империей неизбежно. Оно не замедлило произойти.

Местом действия стал Милан. Нигде в Италии стремление клириков освободиться от диктата Рима не проявлялось с такой силой, как в этой старой столице севера, ревностно хранившей собственные литургические традиции на протяжении семи веков, со времен святого Амвросия; и нигде новые римские установления, особенно те, которые касались симонии и безбрачия духовенства, не вызвали столь яростного возмущения догматиков. С другой стороны, в городском муниципалитете теперь главенствовала радикальная левая партия — патарины, — которая, отчасти по убеждениям, отчасти из недовольства тем фактом, что церковь владеет — уже на протяжении долгого времени — такими несметными богатствами и пользуется многочисленными привилегиями, стали фанатичными сторонниками реформы. Ситуация была взрывоопасной даже без вмешательства императора, но в 1072 г. во время спора за вакантное место архиепископа Милана Генрих подлил масла в огонь, официально утвердив в этой должности антиреформистского кандидата, хотя прекрасно знал, что Александр II уже одобрил кандидатуру выбранного согласно каноническому праву патарина. Это был открытый вызов, который церковь не могла игнорировать, и на Великопостном синоде 1075 г. Гильдебранд, к тому времени папа Григорий VII, категорически, под угрозой отлучения запретил и признал недействительными церковные назначения, исходящие от мирян. Разгневанный Генрих немедленно назначил двух новых германских епископов в итальянские епархии и добавил к ним про запас еще одного архиепископа Милана, хотя прежний императорский ставленник был еще жив.