В постели со Снежной Королевой - Татьяна Михайловна Тронина

слушать всяких там…

В лифте они молчали, а потом, когда уже были в квартире, Алена заявила:

— Как тебе доверять, когда у твоей секретарши такой голосок?!

— Какой — такой? — опешил он, помогая ей раздеться.

— Медовый! Сахарный! Карамельный! Представляю, как должна выглядеть девушка с подобным голосом…

— Мы — солидная фирма! — возмутился Селетин. — Наши сотрудники должны соответствовать определенным стандартам, иначе никто не захочет иметь с нами дела… И, вообще, на будущее: Люся — замужем!

— Люся…

— Да, ее, к сожалению, зовут Люсей!!!

Алена стала вырывать у него из рук пальто.

— Ты чего? Куда?

— Я хочу уйти!

— Ну уж нет… Ты придираешься к голосу моей секретарши, а у самой — муж! Муж и жених, которых ты не стесняешься приглашать к себе в дом! Ты же запретила мне ревновать тебя к мужу, да?.. Так почему сама…

— Я с ним развожусь! — закричала Алена. — В начале следующей недели!

— Почему ты меня все время перебиваешь? — еще больше возмутился он. — Ты мне еще ни одной фразы не дала договорить! Я так обрадовался, когда увидел тебя сегодня, я даже решил — ты специально прибежала, чтобы сказать мне… — Он вдруг сбился и замолчал.

— Что сказать? Впрочем, не важно… — Алена села в кресло возле вешалки, потерла виски. — Рома, ты меня не любишь, я это знаю.

— Это ты меня не любишь! — тихо возразил он, садясь перед ней на корточки. Убрал прядь волос с ее лба. — Если бы любила, то не верила бы всем этим сплетням…

— Если бы ты меня любил, ты бы не разговаривал со мной в таком тоне, — мрачно парировала она, отведя его руку от своего лица. — Ты же меня ненавидишь! Ты смотрел на меня с ненавистью, ты кричал на меня…

— Это ты на меня кричала!

— Нет, ты! Все кафе на нас смотрело!

— Просто я к тебе неравнодушен, — нахмурившись, заявил он. — Я не могу сохранять спокойствие, когда ты обвиняешь меня в таких вещах! И вообще, глупо ревновать к сборной модели из целлулоида, силикона и акрила…

Он говорил о секретарше Люсе.

— При чем тут какой-то акрил?.. Рома!

— Что?

— Я не хочу с тобой ругаться.

— И я не хочу. — Он обнял ее, уткнулся лицом ей в живот, словно ребенок. — Давай мириться?

— Давай… — Она положила руки ему на голову. «Господи, сколько у него седых волос! Просто сердце разрывается, что он такой седой…»

— Ромуальд…

— Кто? — засмеялся он. — Как ты меня назвала?.. А ты… а ты тогда — Ёлка!

— Почему?

— Потому что — Елена. Елена, она же Ёлка, она же Ёлочка…

— Я не хочу быть Ёлкой! — засмеялась она. — Рома… Ты не обидишься, если я попрошу у тебя показать фотографии Вики? Мне хочется на нее посмотреть. Всего один раз. В последний раз!

— Зачем? — опять нахмурился он.

— Пожалуйста! — взмолилась она.

Селетин помолчал, а потом произнес с каким-то вызовом:

— У меня нет ее фотографий… Ни одной не осталось.

* * *

В один прекрасный день Серафима вздумала переклеить обои в своей квартире. Старые — с голубыми ирисами — казались ей ужасно пошлыми. И вообще, следовало хоть иногда делать в квартире ремонт…

Последнее время жажда деятельности буквально раздирала Серафиму — она мыла, чистила, гладила… Она даже рисование забросила на время. Благо после продажи последней картины («Утро над рекой») можно было на время не думать о деньгах. Покупатель попался на редкость сговорчивый, любитель пейзажей и утренней летней дымки. Видимо, зима ему уже успела изрядно надоесть…

Но ремонт Николя встретил в штыки.

Пришел поздно вечером из ресторана и обнаружил в квартире полный разгром.

— Это что такое? — сморщился он.

— Коля, я купила такие чудесные обои! Я уверена, они тебе понравятся… — Серафима обняла его, но Николя не снизошел до нежностей.

— Мне плевать. Мне на все плевать! — сердито сказал он. — Мне без разницы, какие обои будут на этих стенах! Мне до лампочки все эти обои!

— Николя…

— Послушай, ты и мебель двигала, что ли? — прошел он по разгромленной квартире.

— А что?

— Да один этот шкаф не меньше полтонны! — Он указал на громадный шкаф из мореного дуба, оставшийся после Лидии Васильевны. Лидия Васильевна, мать Серафимы, не любила современной мебели. Она считала, что та опасна для здоровья, поскольку еще долгие годы после покупки пропитывает воздух вокруг фенолом, формальдегидом, диоксидом и прочими ужасами. Новая мебель, особенно из ДСП, способна свести человека в могилу. То ли дело старая, сделанная из цельной древесины! Если там и была какая химия, то она давным-давно выветрилась! Поэтому Лидия Васильевна приобретала мебель только в комиссионках.

— Ну что ты! — засмеялась Серафима. — Он совсем не тяжелый!

На самом деле этот шкаф она сдвинула с места с большим трудом, но зато после этого почувствовала необычайное удовлетворение. Это ж от скольких калорий она избавилась разом — никаких тренажеров не надо!

— Ты спятила… — пробормотал Николя. Не раздеваясь, лег на тахту, закрыл глаза. — Есть хочу.

— Сейчас, Коленька! — просияла Серафима. Через минуту она принесла на подносе ужин.

— И ты…

— Конечно, и я с тобой!

Вместе они съели картофельную запеканку и винегрет.

— Вот смотрю я на тебя, Авдейкина, и удивляюсь — питаешься вроде бы нормально, а сама худющая, точно из Освенцима… — пробормотал Николя, укладываясь поудобнее. — Как сие объяснить?

— Ты же говорил, что я толстая! — смеясь, напомнила Серафима.

— Нет, это раньше… А теперь тебя не узнать!

— А тебе как больше нравится — как раньше или как сейчас?

— Никак… — сонно пробормотал Николя, закрывая глаза.

— Ты шутишь! — Она слегка толкнула его в бок кулаком, но Николя уже спал. Серафима отнесла посуду на кухню, а потом зашла в туалет. И винегрет, и запеканка — все это камнем лежало в ее желудке. Серафима на физическом уровне ощущала, как ужин впитывается ее организмом, как кровь разносит жиры, белки и углеводы по всему телу — отчего щеки набухают, тяжелеют руки, становятся массивными и неповоротливыми ноги.

Это ощущение приводило ее в ужас — она не могла позволить, чтобы камень в желудке оставался в ней. Серафима наклонилась над унитазом, и ужин легко и быстро покинул ее тело. В последнее время ей даже не приходилось давить пальцами на язык — все происходило само собой, рефлекторно.

Только тогда Серафима успокоилась.

Она очень боялась потерять Николя, и ей казалось, что лишний вес превратит ее в старую, одутловатую тетку, безобразное жирное чудовище, которое нельзя любить. Хоть Николя и говорил, что ему все равно, как она выглядит, Серафима была уверена — тот лукавит. Испытывает ее.

Поэтому она не даст