Я С СССР! Том 5 (СИ) - Вязовский Алексей

Спускаюсь вниз, по запаху нахожу кухню. Дожидаюсь, пока повар отлучится в кладовую, хватаю со стола бутылку с маслом. Судя по импортной этикетке, оно не подсолнечное, а оливковое. Тем лучше. Прямо из горла быстро делаю несколько глотков. Вот! Теперь можно снова в бой. Только не нужно товарищам знать, что я протрезвел.

По возвращению в каминный зал, нахожу там всю ту же кампанию — лишь Бовин куда-то пропал. Цэковцы продолжают есть и пить, попутно споря насчет Гагарина. Куда, дескать, новое руководство повернет, какой курс выберет? И насколько наш новый Генсек вообще самостоятельная фигура? Кажется, их не на шутку беспокоит внезапное возвышение военных. Я осторожно интересуюсь у соседей — а кто собственно, теперь заказчик новой Конституции? Хрущев умер, власть поменялась. Понятно, что консультантов по-прежнему курируют Андропов и Пономарев. Но кто в Политбюро теперь всех их «крышует»?

— У нас тут на днях был Анастас Иванович — Шахназаров нацепил на вилку соленый рыжик — Читал документы, расспрашивал нас о предлагаемой программе. Обещал поддержку в Политбюро.

Ага… Старый лис снова в деле и мутит воду. Я тру лоб, пытаясь просчитать последствия его вмешательства. Не то, чтобы это что-то сильно меняло…

Мы продолжаем пить, закусывать. Споры обостряются, народ переходит на личности, вяло переругивается. Ближе к вечеру Яковлев с еще парой цэковцев уходят париться. Зовут с собой и меня, но я лишь мотаю головой, делая вид, что уже изрядно «набрался». Пить и правда, пришлось много — но меня пока спасает масло. Оно замедляет впитывание алкоголя в кровь, к тому же я сытно поел.

Перед ужином в каминный зал возвращается Бовин с новыми тезисами. За столом вновь вспыхивают споры о каких-то деталях. Вскоре появляются раскрасневшиеся, напаренные «яковлевцы». И мы опять пьем. Тут уже даже масло перестает действовать. С этой спитой компанией моему здоровому организму невозможно тягаться. Мне уже и притворяться не нужно — теперь я действительно перебрал. С трудом контролирую мысли, а главное — свой язык. Возникает большое желание рассказать этим сукам все, что я о них думаю. Цэковцы шутят о «слабой молодежи», глядя, как я пытаюсь держать в фокусе взгляд и мысли. Дайте мне время, я вам, твари, покажу свою «слабость».

Немного утешает, что пьян не один я. У Шахназарова из рук выскальзывает бутылка водки и разбивается о пол — это почему-то вызывает за столом новый взрыв смеха, и скабрезные шуточки на грани фола. Прислугу наше «баре» отпустили, так что осколки бутылки, чтобы никто не порезался, они просто прикрывают шкурой медведя, лежащей у журнального столика между кресел. И это тоже вызывает у них приступ пьяного веселья — не им же потом все оттуда выметать. Оскаленная морда медведя оказывается в опасной близости от камина, но никого это особо не волнует.

Наконец, утомившийся народ начинает расползаться по комнатам. Я тоже ухожу, правда, оставляя дверь приоткрытой. За столом остаются четверо: Яковлев с Бурлацким, да Арбатов с Шахназаровым. Захожу в соседний бильярдный зал — там темно и не так жарко, как у камина. Продвигаясь на ощупь, нахожу кресло за дверью и прислушиваюсь к пьяным разговорам за стеной. Нет здесь очень даже прохладно! Кто-то забыл плотно прикрыть окно после проветривания. В моей голове постепенно проясняется.

— А парень-то далеко не дурак! — доносится из каминного зала. Судя по всему, речь зашла обо мне любимом, и это голос Яковлева

— Он и вблизи не идиот — ехидно отзывается Бурлацкий — поосторожнее с ним.

— И если использовать, то только втемную — добавляет Арбатов — неизвестно еще, что он дует в уши Гагарину.

— Да уж… как бы парень не испортил нам Юру своими идиотскими затеями.

Вот же суки… Так и тянет спросить: сами что ли хотите испортить?! Наступает пауза, слышен лишь звон хрусталя. Снова пьют. Глотки у них точно луженые!

— Может, пора натравить на него комсомольскую банду? — предлагает Шахназаров — Он же их лидера того…

— Этим тварям сейчас и без Шурика живется неплохо. Их Гагарин вполне устраивает. Людей Хрущева из ЦК убирают, а кто на их место приходит? Вон даже Юрий Владимирович парочку «комсомольцев в наш отдел взял, а уж на что он осторожен.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Русин уже сам подставился — хмыкает Бурлацкий — рецензию на «Заставу Ильича» в его журнале читали? А разгромную критику последней постановки Любимова? Пока наша творческая интеллигенция молчит и присматривается. Но еще парочка таких рецензий, и она окрысится, объявив его придворным борзописцем и реакционером. А мы поможем.

Слушая их пьяные циничные рассуждения, я злюсь все сильнее, понимая, что с этими прожженными интриганами мне трудно будет бороться в одиночку. И натравить на них Иванова или Мезенцева пока не за что. Пьяные разговоры к делу ведь не пришьешь — кто по пьяни не злословит и не перемывает кости ближнему? Мне нужен более весомый повод. А доказательств, что здесь свито настоящее змеиное гнездо, нет. И от бессилия я чуть ли не закипаю. К концу их пьяных посиделок я уже зол до потери порядочности.

— Ладно, давайте по последней и пора идти спать. А то завтра тяжело вставать будет.

Снова слышен звон хрусталя, а потом звук отодвигаемых стульев. Мимо бильярдной нетвердым шагом проходят несколько пар ног. Шум и разговоры стихают на лестнице. Наступает тишина. Похоже, все разошлись. В темные окна бьется метель, закидывая в приоткрытую створку пригоршни колючего снега. Я жду еще минут десять, потом делаю несколько вдохов-выдохов и решительно поднимаюсь с кресла. Выхожу в коридор. На моих часах второй час ночи. Осторожно заглядываю в каминный зал. Никого. Свет за собой не потушили, и в камине продолжают гореть поленья. На столе натуральный срач, а водочный дух в помещении стоит такой, что, кажется, кинь спичку — и воздух полыхнет.

Полыхнет… Может, это и есть выход — спалить здесь все к чертовой матери? С пути их, конечно, не свернешь, товарищи уже скурвились. Но на какое-то время точно задержу. Пока разберутся, пока накажут кого-нибудь…

Тогда за дело. Я быстро подхожу к очагу, еще немного подтягиваю к нему медвежью шкуру. Хватаю кочергу и скидываю на шкуру верхнее полено из полыхающего камина. Занимается хорошо. Но загорится ли потом вся комната? Одной шкуры явно будет мало, и я сдвигаю в сторону начинающегося пожара штору одного из окон. Да и кресло с парочкой стульев можно чуть ближе к шкуре придвинуть. Вот! Теперь полный ажур.

Сдерживая кашель от повалившего дыма, выбегаю в коридор. Не забыв перед этим прихватить со стола несколько листков с черновыми набросками. Снимаю ботинки и, стараясь не шуметь, несусь в свою комнату. Там скидываю покрывало с кровати, ворошу постель. Открываю шкаф, закидываю туда вещи из сумки. Их, конечно, жалко, но чем-то придется пожертвовать. Будет очень странно, если я выбегу с пожара полностью одетым, еще и с сумкой в руках. Все документы и прихваченные черновики заранее кладу во внутренний карман пальто. Раздеваюсь и плюхаюсь на постель. Теперь остается только ждать…

Пока я создавал видимость своего пребывания в комнате, из-за двери уже потянуло дымком. Хорошо так потянуло. Сквозняки здесь из-за старых рам приличные, так что и тяга тоже ого-го! Вдалеке раздаются первые крики, по коридору кто-то бежит и стучит во все двери. Моя комната находится чуть ли не в самом конце, поэтому ко мне ломятся последнему. Тру глаза до красноты, лохмачу волосы. Открываю не сразу, громкий стук успевает повториться несколько раз. За дверью взволнованная пожилая женщина. Открывает и закрывает рот, пытаясь мне что-то сказать. Наконец, ее прорывает

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Пожар! Там чуть дальше черная лестница, бегите по ней на улицу. Парадная уже вся в дыму!

Трясу головой якобы спросонья, хватаю со стула джинсы и шустро натягиваю их. Сую босые ноги в ботинки. Женщина кидает мне пальто с вешалки и выталкивает в коридор. Что ж, этой одежды вполне хватит, чтобы не простыть, но выглядеть достоверно. Я бегу по коридору в указанном направлении, и по пути тоже стучу во все двери. Какие-то уже распахнуты, некоторые приходится выбивать с ноги — там пьяные цековцы спят крепким сном. Я стаскиваю их на пол, с удовольствием луплю по щекам, приводя в чувство. Шум в особняке все нарастает, первый этаж уже прилично так полыхает. Мы с прибежавшей на подмогу прислугой вытаскиваем сиятельных алкашей на черную лестницу, а потом и на снег. Кто-то уже и сам выбрался на улицу. Вдали слышны завывания пожарных машин.