Убийство девушку не красит - Лидия Ульянова

Заморевич слушал старика без особого интереса. Это были дела давно минувших лет и к Заморевичу отношения не имели. История с «золотом партии» была уже столько раз описана, оговорена, промуссирована, – и в газетных статьях, и в толстых романах, и на многочисленных ток-шоу, – что набила оскомину даже абсолютно не интересующимся. Заморевич украдкой взглянул на часы, прикидывая, как бы невзначай остановить стариковские воспоминания. Однако старый гэбист взгляд Заморевича заметил и поспешил успокоить:

– Ты, Боря, не волнуйся, я в подробности вдаваться не стану. Я тут письма смотрел, которые ты на экспертизу отправил. Хочу сразу сказать: к Пояркову они отношения не имеют.

Заморевич тоскливо выругался про себя, уставившись в окно. Из открытой форточки свежо пахло пришедшей наконец весной. Хотелось домой. Нет, не домой, а на весеннюю улицу, бесцельно шляться мартовским котом по городу, глядеть на только что открывшиеся стройные ножки, разбуженные весной хмельные лица, вылезающие как ростки из распахнутых воротников лебединые шейки. И такой обман: отношения не имеют… Еще один облом.

Что он может теперь противопоставить? Наркоту у Мироновой так и не нашли. А то, что тетка-мороженщица на опознании сказала про Миронову, что та фигурой похожа на личность, подходившую к машине Пояркова… Или то, что Гвоздь, простите, Павел Владимирович Гвоздилов, гулявший с Поярковым на той вечеринке, сказал, что, возможно, там и была Миронова, но ручаться за это не может…

Ну и намучился же он с Гвоздиловым! Это раньше тот был Паша Гвоздь, а теперь – король сантехники. Приехал с третьего раза, со своим адвокатом, ни «да», ни «нет» в простоте не сказал. Не его же в обвиняемые! Пусть он и сто раз уголовник.

Оставались только отпечатки пальцев на черной лестнице. С одной стороны, вроде бы много, а с другой – в квартире-то не нашли ее отпечатков, только снаружи. Что же делать-то, что делать…

– Но, Боря, письма, которые ты мне прислал, все до одного написаны Кириллом Сергеевичем Потоцким собственной персоной. Я тогда его делом занимался, у меня написанная им собственноручно бумага до сих пор хранится.

Какой-то мифический партийный воришка мало волновал сейчас Заморевича. Ну что ему до дряхлого теперь уже Потоцкого, если с Поярковым сплошная невезуха.

Старик Бабанов прочитал его мысли – не бином Ньютона! – и пояснил:

– Боря, последнее письмо совсем свежее. Это говорит о том, что Потоцкий еще совсем недавно абсолютно точно был жив. И ведь письма кому-то адресованы… Это редкая удача. Ты бы за ниточку потянул, неизвестно, что вытянуть можно.

– Ага, – обозлился Заморевич, – я в дерьме копался, почти что убийцу Пояркова накрыл, а теперь отдай, Боря, все федералам на блюдечке с голубой каемочкой!.. А не выкуси-ка они! Дело заберут, себе все припишут. Они раскрыли, блин!..

Иван Васильевич был не из тех, кто долго упрашивает. Не считал он возможным вмешиваться в решения молодежи. Хотя положение было слишком неоднозначным, и Бабанов прикидывал, с кем еще можно поделиться своим великим открытием. О природной тупости Заморевича он знал достаточно, чтобы долго метать бисер. По большому счету, на успех разговора он и не рассчитывал.

Бабанов взял со стола свою шляпу, непослушными старческими пальцами застегнул пуговицы плаща, поднял с пола портфель и встал. Уже от двери, обернувшись, заметил:

– Я сегодня устал что-то, Боря, я тебе заключение по Пояркову завтра напишу с утра. А ты решай, что тебе дальше делать. Пошел я домой, Боря…

Когда за стариком закрылась дверь, Борис Николаевич посидел чуток в раздумье, а затем позвонил Зинке и пообещал скоро быть. Одеваясь, подошел к окну и увидел, как медленно бредет по улице смешной старик в старомодном плаще и шляпе, удаляясь от здания прокуратуры.

Заморевич не знал, что видит его в последний раз. Этим вечером мудрый, всеми любимый старик Иван Васильевич Бабанов долго пил на холостяцкой, спартанской кухне крепкий чай, курил, глядя на фотографию молодой еще своей жены, зачем-то брился, а потом лег в холодную одинокую постель, чтобы больше уже не проснуться. Никто никогда не узнает, что же явилось причиной обширного второго инфаркта: воспоминания ли о былых временах, радость ли внезапного открытия или печаль об ушедшей безвременно жене, навеянная письмами, каждое из которых начиналось словами: «Здравствуй, любимая моя!..»

Заморевич тоже ночь провел бессонно. Зинка была неожиданно приветлива, ласкова и безотказна. Не капризничала, не дула яркие полные губы, не канючила денег, а по-простому, по-нашему выкатила на стол литруху «Пятизвездной», которую они вдвоем и усидели между постельными сражениями. И было той ночью небо в звездах, была весна, и все в жизни старшего следователя было прекрасно. Устраивала его в ту ночь даже его работа: работал бы он бухгалтером или нотариусом, разве позволил бы себе бесстыдно и безнаказанно улизнуть из супружеской постели, ссылаясь на выполнение долга перед Отечеством?…

15

Плохо Заморевичу стало лишь на другой день, когда с третьего только раза смог попасть в штанину брюк ногой. А, посмотрев на себя в зеркало, даже не слишком испугался. Уж очень мутило, не до эмоций. Так не до эмоций, что даже за руль не сел. Выпил у ларька спасительную бутылку пива, – старший следователь по особо важным делам, он тоже человек, – и, не торгуясь, плюхнулся на сиденье к первому же сквалыге-частнику. Привлечь бы его за незаконное предпринимательство…

На работу смог попасть только к обеду. И здесь незадача: оказалось, что с самого утра его ждет у себя прокурор, лично контролирующий дело об убийстве гражданина Пояркова.

Скрыться было невозможно – на лестнице нос к носу встретился с прокурорской секретаршей.

С делом под мышкой вошел Заморевич в прокурорский кабинет. Вошел и сразу же попал под шквал огня – прокурор, когда хотел, мог быть на редкость убедительным. Вспомнил прокурор и любовь Заморевича к слабому полу, и, мягко говоря, заниженную работоспособность, да и другие грешки припомнил.

Заморевич не перебивал, и при каждом новом раскате прокурорского голоса в голове у него словно взрывалась дешевая и шумная китайская петарда. Заморевич понимал, что говорить что-то в свое оправдание придется. Говорить нужно было срочно и что-нибудь эдакое, шедевральное что-нибудь.

Он сильно напрягся, сконцентрировался, как тяжелоатлет перед рывком штанги, и выдал с пафосом:

– Я, Александр Иванович, без дела не сижу. Я к вам не откуда-то там, я со встречи с информатором еду. Пришлось, понимаете ли, и здоровьем пожертвовать. Но зато информация у меня – закачаешься. Вы ведь помните, наверняка, имя такое – Кирилл Сергеевич Потоцкий? Лет двадцать назад в Центральном Комитете партии служил, в Москве.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});