Афанасий Фет - Михаил Сергеевич Макеев

фразу необыкновенной задушевной красоты». Эта фраза, по собственному признанию поэта, вдохновила его на стихотворение «Какие-то носятся звуки...», где она стала какой-то цыганской «песней разлуки», соединяя в щемящую гармонию дорожную пыль и почтовую коляску с «нежной лаской» и «несбыточной любовью». Фет был изумлён обширным знакомством Марии с его любимыми поэтами. Искусство, по признанию самого Фета, сыграло в их отношениях решающую роль: «Ничто не сближает людей так, как искусство вообще — поэзия в широком смысле слова. Такое задушевное сближение само по себе поэзия. Люди становятся чутки и чувствуют и понимают то, для полного объяснения чего никаких слов недостаточно»208.

Эта связь любви с поэзией и музыкой придавала чувствам особенную глубину и красоту, но она же заставила Фета пересечь ту границу, на которой он успешно удерживался раньше, отделяющую лёгкий флирт, приятное времяпрепровождение, лёгкую влюблённость от серьёзной и глубокой привязанности, непреодолимой потребности быть вместе. В мире реальности 1849—1850-х годов всё было достаточно просто: любовь между молодым человеком и барышней либо должна привести к браку, либо попросту не должна возникать. Поэтому, пока в дело не вмешивалось искусство, Фету было легко, помня, что он младший офицер со скромным жалованьем, зависящий от присылки денег из дома, постоянно помнить об этой границе и не переходить её. Искусство же либо игнорирует, либо презирает всякие границы. И Фет неожиданно для себя позволил поэзии взять верх над жизнью, над собственными эмоциями, как будто увлёкся в реальности тем идеалом, который стремился воплотить в своей лирике, — чистой любви, находившейся в гармонии с природой, а не с общественными нормами (как в стихотворении «Я пришёл к тебе с приветом...»).

Поэзия, окрашивавшая чувства влюблённых, сообщала им духовный характер. Их встречи происходили в основном в доме Петковичей, что не давало отношениям перестать быть платоническими. Эта «невинность» отношений, видимо, удовлетворяла Фета, служа полноценной заменой чувственности. Влюблённые оставались на уровне «бесед», но за этими беседами стояло абсолютное взаимное обладание; они были единственным, но абсолютно полноценным выражением любви: «Оценила ли добрейшая Елизавета Фёдоровна из племянниц своих более всех Елену, искала ли Елена отдохновения от затворничества в доме брюзгливого отца и уроков, которые вынуждена была давать младшей сестре, на строптивость и неспособность которой по временам горько жаловалась, но только при дальнейших посещениях моих Фёдоровки я в числе и немногих гостей встречал Елену. Казалось, что могли бы мы приносить с собою из наших пустынь? А между тем мы не успевали наговориться. Бывало, все разойдутся по своим местам, и время уже за полночь, а мы при тусклом свете цветного фонаря продолжаем сидеть в алькове на диване. Никогда мы не проговаривались о наших взаимных чувствах. Да это было бы совершенно излишне»209.

Возможно, со стороны Марии это было не совсем так. Их отношения имели и другую, помимо лирической поэзии, «литературную основу», которая, видимо, была ближе уже Лазич: любовь к популярным тогда романам Жорж Санд (Авроры Дюдеван): «Но главным полем сближения послужила нам Жорж-Занд с её очаровательным языком, вдохновенными описаниями природы и совершенно новыми небывалыми отношениями влюблённых. Изложение личных впечатлений при чтении каждого нового её романа приводило к взаимной проверке этих ощущений и к нескончаемым их объяснениям»210. Какие конкретно романы читали влюблённые и какими впечатлениями и суждениями обменивались, мы не знаем — к тому времени Дюдеван написала уже много книг, в которых прославлялась свободная любовь, брак же объявлялся институтом условным и часто враждебным подлинному чувству. Романы французской писательницы имели огромное влияние на русское общество; ею восхищались Белинский, Герцен, Боткин и их единомышленники-западники. Одной из последних новинок был роман «Лукреция Флориани» (1847), в котором в качестве положительной героини выведена итальянская актриса, имевшая пятерых любовников. «Социальные» романы Жорж Санд переводили «свободную любовь» из поэтического идеала в общественный, в принцип реальной жизни. Видимо, эти идеи определяли отношение Марии Лазич к любви и браку. Похоже, она была готова на многое, и практически никакие отношения между девушкой и молодым человеком не казались ей запретными. Решимся предположить, что Мария как-то выражала неудовлетворённость духовным характером отношений и прямо или косвенно предложила Фету окончательную близость независимо от того, приведёт ли она к венцу.

Несмотря на его собственный интерес к романам Жорж Санд, принять такое предложение для Фета оказалось невозможным. Именно в этом случае, когда он имел дело с по-настоящему любимой девушкой, он не считал себя вправе сделать её своей любовницей. Возможно, её предложение заставило Фета опомниться от чрезмерного идеализма. Он уже перешёл дотоле запретную для него границу, позволив себе привязаться к другому человеку, ставшему будто частью его собственной души, но не мог переступить ещё и эту. Фет оказался более консервативен, чем Мария, и видел проблему там, где она видела ясность. Для него единственным шансом обрести с ней окончательную близость был брак.

При этом брак был невозможен. Для Фета, постоянно нуждавшегося, радовавшегося весьма небольшим доходам, по-прежнему зависевшего от скромной материальной помощи Афанасия Неофитовича, не имевшего формальных прав на наследство, места для идеализма не было: оставаясь бедным офицером, жениться на бесприданнице, какой была Лазич, означало погубить жизнь обоих. «Это существо стояло бы до последней минуты сознания моего передо мною — как возможность возможного для меня счастия и примирения с гадкою действительностию. Но у ней и у меня ничего нет — вот тема, которую я развиваю и вследствие которой я ни с места», — пишет он Борисову 9 марта 1849 года. «Я встретил девушку — прекрасного дома и образования — я не искал её — она меня, но судьба — и мы узнали, что были бы очень счастливы после разных житейских бурь, если бы могли жить мирно, без всяких претензий на что-либо. Это мы сказали друг другу — но для этого надобно как-либо и где-либо? Мои средства тебе известны — она ничего тоже не имеет...»211 — повторяет он в письме другу от 18—29 мая того же года.

Фет был готов пожертвовать военной службой (а значит, надеждами на дворянство) ради того, чтобы добыть необходимые для семейной жизни средства. Но что могло стать альтернативой? Чтобы найти «хлебную» статскую должность, нужны были связи и рекомендации; в любом случае до того, как доходы станут стабильными, должны пройти годы. Нужно было искать другой выход. В письме от 10 апреля 1849 года, сравнивая свои чувства к Лазич с чувствами Борисова, безответно влюблённого в его сестру Надежду, Фет пишет: «Ты, кажется, решительно