Квартира - Даша Почекуева

— Ты прости меня. Я перед тобой виновата.

— Перестань, — оборвал ее Фролов.

— Но ведь и ты не святой, Вов. И даже если забыть про Сеню, я уже не помню, когда мы последний раз о чем-то важном разговаривали.

— Сейчас, — сказал Фролов звенящим голосом. — Мы разговариваем сейчас. Тебя и это не устраивает?

— Это другое.

— Лена, я тебя умоляю…

— Нет, послушай. — Лена запустила руку в волосы и нервно дернула прядь. — Это же какое-то колесо, а не жизнь. Встаю утром, готовлю завтрак, глажу одежду, иду на работу. Возвращаюсь с работы, готовлю ужин, мы стираем, моем посуду, потом говорим о Ванькиной учебе, смотрим телевизор и ложимся спать… Вова, зачем это все, зачем? Я не пойму. Я же не всегда была такая, ведь были у меня какие-то цели, желания, была какая-то настоящая жизнь, а не эта видимость. Вот сейчас мы с тобой поговорим, а утром опять будет то же самое. Я уже не знаю, зачем иду домой. Почему я иду сюда, а не к Сене? Смотрю и думаю — ну наверное, по привычке. Но нельзя же всю жизнь прожить по привычке. Сорок лет уже, пора бы пожить по-настоящему.

В наступившей тишине стало слышно, как кривляется артист в телевизоре.

— И потом, Вова… Мы ведь нестарые. Вся жизнь еще впереди. И у тебя ведь тоже кто-то есть.

У Фролова пересохло во рту.

— Чего?

— Я тебя видела у кинотеатра.

— Что ты видела?

Лена издала каркающий смешок, от которого у Фролова внутри все сжалось. Он поспешно добавил:

— Да, я… я ходил в кино. После работы.

— С коллегой, наверное, — подсказала Лена.

— Д-да. С Женей Белкиным и его женой.

— Ах, ну да. Конечно.

— Я не понимаю, что тут такого… и к чему вообще этот тон…

— А ты когда последний раз был в кино?

— Это так важно?

— Дуру из меня делаешь.

— Да какую дуру?..

— Слушай, я спорить не буду, все это глупо и ни к чему не ведет. Только ты, пожалуйста, не считай меня черт знает кем. Эти твои поездки, работа допоздна. Всю жизнь плевать хотел на свой завод, и тут пожалуйста, карьеристом заделался. По кинотеатрам начал ходить, на рыбалку ездить. Да ты и рыбы-то ни разу не принес, а все врешь, будто я совсем безмозглая и любую глупость проглочу. Давай это прекратим. Это уже попросту унизительно. Будем жить порознь, я с Сеней, ты — с кем-то еще. Простим друг друга. Все будет нормально.

Повисла такая тишина, какая бывает, когда закладывает уши. Фролова обволакивало что-то ватное, смутное. Оно облепляло лицо и уши. Сквозь пелену он расслышал бормотание телевизора и собственный голос, звучавший чуждо и едко:

— А тебе бы, наверное, хотелось, чтобы у меня кто-то был. Но знаешь что? Я тебе за всю жизнь ничего плохого не сделал. Спроси кого угодно. Лялю спроси, Шурика спроси. Любой скажет, что я старался.

— Ну хорошо, ты старался. И все равно не пойму, зачем друг друга мучить.

— Мучить?! Ты присмотрись к людям-то вокруг! Так все живут. Что же это получается, весь мир ошибается, одна ты решила пожить правильно?

— А при чем тут весь мир? Мне какая разница, как живет мир?

— Ой, хватит!

— Вова, ну если тебе так важно ломать комедию, так хотя бы потрудись объяснить мне, перед кем! А то вечно — хватит, хватит. Ваня и так видит, что мы все время ругаемся, соседей тоже не обманешь, Ляля с Шуриком знают про Сеню — так для кого мы играем спектакль, для кого? Объясни!

Видимо, он совсем не знает ее, а она — его; мысль, еще недавно казавшаяся утешительной, вдруг показалась Фролову страшной. Он встал, подошел к двери и снял с вешалки плащ. Похлопал по карманам — сигареты на месте.

— Вова! — бессильно крикнула Лена вслед. — Вова, елки зеленые!..

Не ответив, он вышел и закрыл за собой дверь.

Сумерки сгущались, а с ними сгущался и холод. Подняв повыше ворот плаща, Фролов шел, не разбирая дороги. Выкурил две сигареты — легче не стало. Первая мысль: пойти к Сереже. Идея была плохая. Фролов и так здорово рисковал каждый раз, когда приходил к Сереже после работы.

Куда еще? Может, к Ляле? Но там Шурик… Может, к Ебелкину? Но не такие уж они друзья.

Вдруг Фролов с пугающей ясностью осознал, что идти некуда и не к кому, и даже остановился в оцепенении под моргающим фонарем. Вдалеке светилась вывеска железнодорожного вокзала.

Он добрел до вокзала, зашел в вестибюль и сел на лавку. Рядом с ним, поджав под себя ноги в истертых башмаках, спал какой-то забулдыга; напротив измученная женщина с сумкой-тележкой протирала платком лоснящийся лоб. Взгляд Фролова бессмысленно блуждал по людям, сиденьям, колоннам и указателям. Он посмотрел на круглые часы, висящие перед выходом на перрон. На часах было еще только восемь вечера.

Задумавшись, он сходил в кассу и спросил расписание. Утренняя электричка из Морозовки прибывала в город в восемь сорок пять, а вечерняя отходила в Морозовку через двадцать минут. Уже что-то.

20

— Владимир Палыч, — сказала Танечка в курилке. — А ведь дом-то ваш сдают. Говорят, на той неделе начнется приемка.

— Прекрасно, — сказал Фролов без энтузиазма.

— Ох, и дел у вас с женой будет. Вы как хотите, ремонт оставить? Мне недавно Петровы рассказывали, что обои, откосы, полы ну вообще никуда не годятся. Они квартиру еще весной получили, а потом все лето пахали: то подклеить что-то надо, то потолок покрасить, то пол выровнять.

— М-да.

— Зато потом, в сентябре, махнули с мужем в Болгарию. Там ведь в сентябре бархатный сезон. Солнце, море, заграница, — мечтательно сказала Танечка, взирая на стену дождя за окном. — Не то что у нас…

— Угу.

— А вы как отпуск проводите?

— Да как… дача, грибы, рыбалка.

— И что, жена не хочет к морю? — удивилась Танечка и кокетливо заметила: — Будь я вашей