Возвращение «Викинга» - Петер Жолдош

Человек, выросший в условиях земной цивилизации, не может представить себе, как длинна ночь. Движение видимого, привычного мира лучше любых часов указывает нам время, чувство конкретного времени. Но если ты затерян в неизвестном мире и тебя окружает непроницаемая тьма, и единственный родной звук, который ты слышишь, это звук собственного сердца, а остальные звуки — это шум дождя, не пытайся определить или угадать время; не пытайся, потому что рискуешь сойти с ума.

За одну-единственную ночь я пережил столько, сколько можно пережить за одну длинную жизнь. С тех пор я понял тайну преклонения своих пращуров перед Солнцем и огнем — источниками света, созданными Природой и Человеком.

Дни немногое значили. Они были всего лишь короткими интермедиями в постоянно обновляющейся бесконечности ночного мрака. Он наступал неотвратимо и, не торопясь, прерывался на рассвете. Это было короткое отступление, чтобы через двенадцать часов снова обрушить на меня муки вневременного существования…

Первая ночь была еще не самой плохой — во мне только накапливался ужас тьмы. Утром я отправился дальше…

Я верил, что иду в нужном направлении, что передо мной вот-вот откроется морской горизонт, а затем и берег. Изнурительная борьба с кустарником сокращала день, ночь наступала всё быстрее, и я погружался в сон.

Третий день моего странствия через страну холмов был последним, связанным с предыдущими. Утром вода помогла мышцам следовать приказам мозга, но к полудню — а полдень угадывался по максимуму освещенности изменилась не только местность, но и я сам. Не знаю, действительно ли это произошло вдруг или так показалось моему болезненно-усталому восприятию. Серый цвет под влиянием дождей превратился в коричневый и черный, а затем позеленел. Нескончаемый дождь непрерывно орошал мелкие листья и распускающиеся почки; невидимые зерна подняли в атаку из-под земли свои зеленые ростки, отвоевывая в борьбе за место под солнцем сантиметр за сантиметром. Зеленые объятия зарослей сузили доступный моему взгляду мир до расстояния вытянутой руки, хотя он и раньше не был особенно широк. Мне показалось, что струи дождя стали теплее, но я не уверен, что это не благодаря моим субъективным ощущениям температура тела понизилась, например, с тридцати шести и восьми до тридцати пяти и пяти. Конечно, дождь в таком случае будет казаться теплее парного молока. Такой температурный эффект вполне вероятен, если учесть, что мои силы истощились до критического уровня, что несколько дней у меня крошки во рту не было. Но я шел и шел, механически переставляя непослушные ноги. Раскисшая почва выскальзывала из-под них. На крутосклонах я падал и катился к подножью, где меня останавливал кустарник. Я долго лежал, полузакрыв глаза, пока мои мышцы обретали способность двигаться.

Помню, меня радовала мысль, что я еще могу идти. Однажды меня окружил целый хор звуков, словно кто-то невидимый вдруг покрутил регулятор громкости. Журчанье воды в промоинах и оврагах стало невыносимым, мне слышалось высокое гудение невидимого генератора, из туч долетал громкий звон колокола, холмы вокруг меня начинали кружиться, как гигантская центрифуга…

Дальше в моей памяти пробел. Не то, чтобы я ничего не помнил, напротив — все смешалось, все краски и формы, как в калейдоскопе. Осколки мира не складываются в логически осмысленную мозаику. Дальше, по времени, следует дикий кабан, так как с ним связан скальпель; но с этой поры скальпель начинает играть самостоятельную роль в моих воспоминаниях…

Я лежу на небольшой изумрудной полянке. Вокруг меня — зеленые заросли. Выбираю наиболее сочные стебельки и отправляю в рот: этот с горечью, другой — сладковатый; оба одинаково безвкусны. Если ядовиты, мне будет плохо, но мысль об этом скользнула мимо сознания, я уже не во всем мог отдать себе отчет… Поворачиваю голову на шум в кустах. На поляну вываливается кабан. Увидел меня, коротко хрюкнул, выражая одновременно испуг и угрозу. Сразу понял, что я для него безопасен. Принял к сведению мое присутствие и начал подрывать землю на противоположной стороне полянки. В груде мокрой земли мелькнуло желтое тело корнеплода. Вслед за тем послышалось чавканье. Я приподнялся на руках, пытаясь рассмотреть, как выглядит корнеплод в надземной части. Если кабан поедает его с таким аппетитом, значит, он и мне не противопоказан. Лиловые мясистые ростки толщиной с палец прячутся под нависающими ветвями кустов. Хрупкие. Легко обламываются. А до корнеплода с голыми руками не доберешься, надо бы раздобыть палку или острый камень. Нигде ничего такого не видно. Что-то давит в бок. Ощупываю рукой — скальпель! Из моего горла вырвался хриплый звук радости. Кабан встревожился. Не сводя с меня маленьких зорких глаз, он с наклоненной головой обходит мою странную, диковинную персону по дуге — наверное, взвешивает возможности нападения. Или бегства. Внезапно он с громким хрюканьем бросается в кусты и исчезает.

Скальпель! Передать невозможно, как я обрадовался. Даже в голове прояснилось. Пытаюсь выдернуть этот хирургический инструмент из пояса. Невероятно! Такое впечатление, что в голове что-то тенькнуло — и я с ужасающей четкостью и ясностью осознаю, где я и что со мной происходит…

Луковицы тоже горьковаты, но их удобно есть. Это не трава, не корешки. Сочная плоть хрустит на зубах. Копаю все новые и новые луковицы, поедаю, кое-как очистив от прилипшей земли. Вскоре в животе появляется непривычная тяжесть, но пока еще можно затолкать в него лишнюю луковицу, я не останавливаюсь — пусть раздувается.

Тут же вспомнил, что у меня на запястье левой руки был аптатор. На перекрестных ремнях висели баллоны с кислородом… Все это потерялось. В кармашках пояса нащупал две герметичных упаковки стимулина. Я даже не подозревал, что они там хранятся. Видно, Дэйв вложил их на всякий случай — и как же вовремя они обнаружились!

Несколько луковиц я положил в поясную сумочку. Почувствовал себя несколько лучше — и в путь. Я рвался к «Викингу». «Викинг»- это мой дом, частичка моей далекой любимой Земли. Я верю, что движусь в нужном направлении. Стимулин придал мне силы, и я снова полон надежды.

Это я сейчас знаю, что время дождей на чужой планете — единственное время года, когда о вылазке в джунгли и помышлять нечего. Грозы «судная неделя» для множества животных. Они тысячами гибнут в оврагах и долинах, не успев забраться на холмы. Они приближаются стремительно. На земле подобного рода стихийные бедствия большинство животных предчувствует и уходит в безопасные места. Здесь же, по моим наблюдениям в течение четырех лет, ни люди, ни животные не чуяли беды. Она заставала всегда врасплох. Вместо того, чтобы убегать, животные забивались в чащу в самых пониженных местах долин и оврагов. Можно сказать так: многие из них случайно спасаются, но погибают не случайно. После гроз хищникам и санитарам лафа — не тратя больших усилий, на неделю обеспечивают себя едой. Травоядные тоже благоденствуют — вчера еще выжженные зноем луга сегодня покрываются сочным разнотравьем…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});