Собрание сочинений. Т. 22. Истина - Эмиль Золя

Хорошие результаты начали сказываться уже на второй год. Создав два класса, Марк взял на себя первый, где учились дети от девяти до тринадцати лет, и поручил Миньо заниматься во втором, с детьми от шести до девяти лет. Более сильные ученики занимались со слабыми, это позволяло экономить время и вызывало соревнование между детьми. Ни минуты не теряли даром — письменные задания, устные уроки, объяснения у доски, школьная работа, налаженная регулярно и с большой четкостью, шла своим чередом. Он предоставлял детям значительную самостоятельность, вел с ними беседы с целью вызвать у них возражения, не подавлял их своим учительским авторитетом, стараясь, чтобы они во всем сами убеждались. В классах царило непринужденное веселье и трудовой подъем, благодаря живому и разнообразному методу преподавания, позволявшему юнцам делать все новые открытия. Марк требовал от учеников чистоплотности, постоянно заставлял их мыть руки, проветривал классы в середине и в конце каждого урока. До него дети были приучены подметать полы, причем поднимали страшную пыль, источник всякой заразы; Марк научил школьников пользоваться губкой, он заставлял их протирать пол, это их забавляло и являлось для них отдыхом. В солнечные дни обширный класс, светлый, прибранный, полный детворы, здоровой и жизнерадостной, представлял веселую картину.

Именно в такой солнечный майский день, через два года после водворения Марка, на утренних занятиях внезапно появился Морезен, инспектор начальных школ; он не предупредил о своем приезде, надеясь застать учителя врасплох. Морезен все время безуспешно подстерегал Марка, его бесила осторожность учителя, который не давал повода к отрицательному отзыву, а следовательно, и переводу в другое место. Этот пустой мечтатель, незадачливый вольнодумец, который не должен был и шести месяцев оставаться в Майбуа, засиживался там чересчур долго, вызывая всеобщий протест и недоумение.

Ученики как раз заканчивали уборку помещения, и маленький, вылощенный, затянутый в сюртучок красавчик Морезен с беспокойством воскликнул:

— Что это у вас тут? Целое наводнение!

Марк объяснил, что он заменил подметание класса мытьем пола, считая это более гигиеничным. Инспектор пожал плечами.

— Вот еще новость! Вам следовало, по крайней мере, предупредить начальство. Вдобавок вода вряд ли полезна, сырость вызывает болезни… Я попрошу вас вернуться к метле, пока вам не будет разрешено употреблять губку.

Воспользовавшись пятиминутной переменой, Морезен стал рыться повсюду, даже заглянул в шкафы, проверяя, все ли там в порядке. Вероятно, он втайне надеялся обнаружить запрещенные книги, анархистские брошюры. Инспектор все критиковал, придирался к мелочам, делая свои замечания в присутствии учеников, чтобы уронить учителя в их глазах. Когда дети вновь уселись за парты, он приступил к устному опросу.

Первым делом Морезен обрушился на Миньо, когда восьмилетний Шарль Долуар не смог ему ответить, так как еще не проходили того, о чем он его спросил.

— Значит, вы отстаете от программы? Ваши ученики должны были пройти этот урок еще два месяца назад!

Миньо стоял в почтительной позе, но, видимо, его раздражал вызывающий тон инспектора, и, не желая вступать в прения, он повернулся к Марку. Действительно, Морезен целился в него. Наконец Марк ответил.

— Извините, господин инспектор, я нашел возможным для большей ясности переставить некоторые части программы. Ведь можно не так строго придерживаться учебников, главное, сообщать ученикам солидные знания, но, разумеется, они должны за год охватить всю программу.

Морезен изобразил на лице искреннее негодование.

— Как, сударь, вы позволяете себе вмешиваться в программы, самостоятельно решать, что можно выпустить и что сохранить? Ваше начальство все превосходно обсудило, а вы подсовываете детям свои выдумки! Отлично, мы сейчас убедимся, насколько отстает ваш класс.

Оглядев парты, он остановился на брате Шарля, десятилетнем Огюсте Долуаре, и, когда тот встал, начал спрашивать его о периоде террора, предлагая назвать его главарей — Робеспьера, Дантона и Марата.

— Скажи, дружок, красив ли был Марат?

Хотя Марку и удалось несколько исправить Огюста, он по-прежнему был самым недисциплинированным в классе и отъявленным шалуном. Трудно было угадать, ответил ли он из озорства или по невежеству:

— О да, очень красив, господин инспектор!

Все ученики так и покатились со смеху.

— Наоборот, как раз наоборот, дружок, Марат был уродом, на его лице отражались все присущие ему пороки и преступления!

Обернувшись к Марку, Морезен весьма бестактно спросил:

— Надеюсь, это не вы внушили им представление о красоте Марата?

— Нет, господин инспектор, — с улыбкой ответил Марк.

Раздался новый взрыв смеха. Миньо пришлось обойти все парты, чтобы водворить в классе порядок. Раздосадованный Морезен, упорно продолжая расспрашивать о Марате, добрался до Шарлотты Кордэ. На беду, он обратился к Фернану Бонгару, одиннадцатилетнему малому, который показался ему более знающим.

— Ты, там, толстяк, не расскажешь ли, как умер Марат?

Выбор Морезена был крайне неудачен, — науки не давались Фернану, он плохо соображал, учился неохотно и постоянно путал имена и исторические даты. Он встал и с растерянным видом уставился на инспектора.

— Подумай как следует, мальчик. Вспомни-ка, не умер ли Марат при необычных обстоятельствах?

Фернан стоял, раскрыв рот, не зная, что сказать. Сосед, желая его выручить, подсказал: «в ванне». Тогда он выпалил:

— Марат утонул в ванне.

Все так и покатились со смеху, и Морезен пришел в бешенство.

— До чего же тупы эти дети, в самом деле!.. Марата убила в ванне Шарлотта Кордэ, экзальтированная молодая девушка, которая пожертвовала собой, чтобы избавить Францию от кровожадного чудовища… Выходит, вас ничему не учат, если вы не можете ответить на такие простые вопросы?

Затем он стал спрашивать близнецов, Ашиля и Филиппа Савенов, про религиозные войны; они ответили удовлетворительно. Обоих братьев, неискренних и врунишек, в классе не любили, они ябедничали на провинившихся товарищей, докладывали дома отцу обо всем, что делалось в школе. Инспектор, которого подкупил лицемерный вид Савенов, поставил их в пример остальным:

— Ну, эти дети хоть что-нибудь знают.

Затем, вновь обратившись к Филиппу, он спросил:

— А что должен делать хороший христианин?

— Ходить к мессе, господин инспектор!

— Правильно, но этого недостаточно — надо делать все, чему учит религия. Слышишь, дитя мое, все, чему учит религия!

Ошеломленный Марк молча посмотрел на Морезена. Однако не вмешался, догадавшись, что столь странный вопрос был задан с целью вызвать неосторожное замечание учителя и скомпрометировать его. Что инспектор хотел именно этого, стало совершенно очевидным, когда он обратился к Себастьену Мильому.

— Ты, блондинчик, скажи мне, чему учит религия, — спросил он тем же вызывающим тоном.

Себастьен стоял молча, с подавленным видом, не зная, что ответить. Он был первым учеником в классе, все быстро схватывал; характер у него был покладистый и мягкий. У него даже слезы на глазах выступили — так его огорчало, что он не может ответить господину инспектору. Его этому не учили, в девять лет он даже не понимал, о чем шла речь.

— Что ты уставился на меня, дурачок! Вопрос как будто ясен!

Марк не мог дольше сдерживаться. Его возмущало, что поставили в тупик лучшего ученика, которого он нежно любил. Он поспешил на помощь.

— Извините, господин инспектор, чему учит религия, говорится в катехизисе, а катехизис не входит в программу. Как может ребенок вам ответить?

Морезен, очевидно, только этого и ждал. Он разыграл возмущение.

— Я не желаю слушать ваших поучений, господин учитель. Я знаю, что делаю: во всякой мало-мальски налаженной школе ребенок может в общих чертах ответить на вопрос о религии его страны.

— А я повторяю, господин инспектор, — твердо сказал Марк, с трудом сдерживая закипавший гнев, — что не обязан преподавать катехизис. Вы ошиблись: вы здесь не у Братьев, представителей христианской религии, у которых катехизис положен в основу преподавания. Вы находитесь в республиканской светской школе, стоящей в стороне от церкви, и наше преподавание ведется исключительно на научной и разумной основе. Если потребуется, я обращусь к своему начальству.

Морезен понял, что зашел слишком далеко. Всякий раз, пытаясь подкопаться под Марка, он наталкивался на своего непосредственного начальника Ле Баразе, который оказывал Марку пассивную поддержку и требовал веских, убедительных фактов, прежде чем действовать против него; Морезену также были известны взгляды Ле Баразе, считавшего, что школа должна занимать абсолютно нейтральную позицию в отношении религии. Поэтому он переменил тему и наспех закончил проверку, придираясь ко всему, заранее решив не находить ничего хорошего. Ученики втихомолку потешались над этим злобствующим тщеславным человечком с тщательно приглаженными волосами и расчесанной бородой. Проводив его, Миньо осторожно пожал плечами и тихонько сказал Марку: