Осенний свет - Джон Гарднер

– Я бы мог втереться к врачам и юристам, – просительно проныл доктор Алкахест. Он держался за флягу и прижимал руку к груди. Наполнившая кабинет табачная вонь вызывала у него головокружение, спазмы в желудке. – Весьма сожалею. – Полицейский комиссар выдул струю дыма. Он шлепнул одной бумагой об стол и тут же схватил следующую. – Они не главный наш объект. Засудить трудно. Это как мухи: бьешь не ту, что села на чашку, а ту, что на стене, где не промажешь. – Выдул дым, глотнул воздуха. – Так что сами видите, как у нас дела обстоят. Ценю ваше предложение. – Вдруг, совершенно неожиданно, положил сигару и воздвигся над столом, словно вынырнувший кит, выбросив к Алкахесту правую руку. – Ценю ваше предложение.

Доктор Алкахест рывком подкатил свое кресло сбоку к столу, чтобы пожать руку полицейскому комиссару. Соблазн нахулиганить становился все сильнее. Вот сейчас он натворит что-нибудь эдакое, неразумное, и будет вышвырнут с позором, и тогда уж не видать ему того мотобота. Он затаил дыхание. Жирная комиссарская рука сдавила ему кости.

– Я так понимаю, – рассуждал комиссар. – Из американцев теперь мало кто любит закон. – Глотнул воздуха. – Наверное, девять десятых населения против всех наших установлений. Я своим оперативникам так и говорю: «Те немногие из нас, кто остался – жалкая горстка, можно сказать, – должны теперь поднавалиться на постромки плечом к плечу, чтобы сохранить наш американский образ жизни, свободу и демократию для всех, а остальных упрячем за решетку». – Комиссар хохотнул: – Го-го-го! – размалывая Алкахесту кисть.

И тут на доктора Алкахеста вдруг напал кашель, а за ним и сильная судорога, инвалидное кресло под ним опрокинулось и вышвырнуло его на пол у ног полицейского комиссара. Изумленный комиссар даже не заметил, что при этом его курящаяся сигара упала – или была сброшена – из пепельницы в корзину.

– Вы как, ничего? – тонким голосом спросил он, краснея как рак.

– Все в порядке, – кашляя, отозвался с полу доктор Алкахест. – Со мной бывает. Чепуха. – Смех душил его, корежил мертвенно-бледное лицо.

Комиссар быстро поставил кресло на колеса и легко, как мешочек о перьями, поднял доктора Алкахеста.

– Ужасно, – простонал он. – Надо вызвать доктора.

– Нет, нет! – успокоил его Алкахест. – Я сам доктор. Совершенно незачем. Не беспокойтесь. – Он уже катился к выходу. Комиссар обежал его и успел распахнуть перед ним дверь. – Благодарю! Благослови вас бог! – произнес на прощание доктор Алкахест. Он украдкой оглянулся и тут же опять устремил взгляд вперед. Из-за комиссарского стола поднимался столб пламени.

Уборщице Перл просто не приходило в голову – до сих пор по крайней мере – пожалеть доктора Алкахеста, как не приходило в голову пожалеть старую даму, которая просила милостыню у входа в магазин, стоя со шляпкой в руке и благочестиво повторяя: «Благослови вас бог» – всякий раз, как в нее падала монетка. Она пошла за ним просто потому, что он, похоже, сумасшедший и ее долг перед самой собой – это выяснить, чтобы подыскать себе тогда другую работу. А так, с бухты-барахты, такое место не бросают. Платил он хорошо, район безопасный, работа легкая и не унизительная. Если выяснится, что он будет платить и дальше, тогда ее долг перед самой собой – и перед ним тоже – остаться у него. И кроме того, хотя в ванной у него воняло и хотя ее просто тошнило смотреть, как он ест (он иногда съедал при ней устрицу со стаканом белого вина), и хотя она точно знала, что он за ней подглядывает в замочные скважины, тем не менее он ни разу не сделал попытки дать ей шлепка или хапнуть за грудь, и она, на свой хмурый лад, была ему за это благодарна. Слыхала она про этих пожилых белых джентльменов.

Но постепенно, следуя за ним по пятам – выглядывая из-за угла, прячась за газетным стендом, ну в точности как в кинофильме, – она стала склоняться к мысли, что дело тут, пожалуй, не в сумасшествии. Бюро розыска пропавших лиц, полицейский комиссар, ФБР. Ей сделалось страшно. Почему-то подумалось о женщинах-наркоманках, грабительницах банков, изготовительницах бомб. Сама законопослушная христианка до мозга костей, Перл ощутила для себя новую угрозу. Мир ее – с тех пор, как то, что с ней произошло, отодвинулось на шесть месяцев назад, – представлял собою как бы узкий, ярко освещенный безопасный проход через темный лес, а по бокам затаились готовые к прыжку черные, косматые злодейские тени. Она идет по освещенной дорожке, глядя прямо перед собой. Они кричат ей: «Эй, Перл, Перл! Как жизнь молодая?» Но она делает вид, будто не слышит. А они хоть все больше и воображаемые, тем не менее тянутся к ней, норовят шлепнуть по заду, облапить грудь, как облепить паутиной. Она продолжает путь, с виду – само спокойствие. Но всякие рассказы и воспоминания, прежде ничего не значившие, приобретают теперь новую впечатляющую силу: четверо мальчишек, застреленных оклендской полицией за карточной игрой; «черные пантеры», выходящие из камышей с пистолетами в руках. Она переехала из Мэрин-сити в двенадцать лет. Училась на фортепиано, пела в хоре. Иногда теперь, одна в башне у доктора Алкахеста, она останавливалась у окна – руки сложены на животе, как их учили стоять, когда поют гимн, – и, глядя на город в той стороне, где солнце золотило похожие на сосцы маковки русской церкви, молилась об окончательном отпущении, о полной свободе, хотя и знала, что просит невозможного. Она знала, где у доктора Алкахеста лежат деньги: в черной железной шкатулке, что спрятана в винном шкафчике, – и мысль украсть их как-то даже пришла ей в голову. Сама пришла. Перл к ней не обращалась и всерьез не отнеслась. Но все-таки была у нее такая мысль и принесла головокружение, дурноту, как при взгляде с крутого обрыва. «Перл, детка, ты, видать, рехнулась?» – шепнула она себе. Бабушкиным голосом. И, закрывая дверцу шкафчика, даже не испытала самодовольства. Такой вопрос перед ней попросту не стоял. У нее прямо нутро скрутило от напряжения. Но все-таки на какой-то миг лесные тени словно бы подобрались к ней вплотную.

Она сидела на лавке в коридоре и делала вид, будто читает журнал «Форчун». Фотографии здания Организации Объединенных Наций. Напротив Перл и чуть левее – матовая стеклянная дверь, на ней надпись: «Общество по борьбе с международным наркобизнесом» – и два больших флага: Красного Креста и Соединенных Штатов, перекрещенные, как шпаги. Что это за учреждение, она понятия не имела. Она поспела сюда в последнюю минуту, взбежав по лестнице, пока доктор Алкахест поднимался на лифте, и заметила, как его кресло нырнуло в эту дверь. Коридор был высокий, с металлическим потолком в квадратиках. Круглые белые плафоны были до половины засыпаны дохлыми мухами.

– Эй, как жизнь? – окликнул ее мужской голос.

Она вздрогнула, посмотрела, но сразу же узнала этого парня – и улыбнулась, хотя и испуганно.

– А твоя как? – спросила она. Получилось не особенно приветливо, и ей захотелось поправиться: – Ты, что ли, работаешь здесь, Лерой?

И тут же вспомнила: Ленард, а не Лерой. Она покраснела и сжалась в комок, боясь, что сейчас начнется этот обмен приветствиями с шлепками по спине, к которому она так и не привыкла.

– Как твоя матушка? – спросил он. Он оперся на швабру, прямо обвился вокруг нее, как пифон вокруг дерева. Их семья жила в Мэрин-сити на два этажа выше них. Шесть мальчишек, все хулиганы. Мама не позволяла ей с ними разговаривать.

– Хорошо, – ответила Перл и улыбнулась. – А твоя? – Ее мать уже три года как умерла.

– Ничего, помаленьку. – Он дернул плечом и развел руками. Улыбка у него была детская, словно он в жизни не сделал ничего постыдного. Он был просто в восторге, что встретил ее, – это было видно. Она почувствовала, что опять краснеет и, как дурочка, надувает губы.

– Ну, пока, – сказал он и тряхнул головой.

И тут, сама не зная почему, она вдруг спросила:

– Ленард, что здесь находится? Ты не знаешь? – и показала на дверь с надписью.

Он оглянулся, посмотрел и растянул губы в улыбке. Нос у него был как океанский лайнер, зубы – как белые грузовики у обочины.

– Мадам, – сказал он, – перед вами Особая организация медицинского общества по борьбе против ужасного совращения нашей молодежи наркотиками.

– Ври больше!

Ей вдруг блеснул ослепительный свет.

Ленард кивнул, как судья, потом снова улыбнулся.

– Истинная правда, малышка. Оно самое. Целая толпа волосатых придурков с трубками в зубах старается направить страну на путь добра и красоты.

Слишком много слов, а в голове у нее и без того все шло кругом. Страшные рассказы о наркоманах, убийствах; какие-то картины: двери, запертые на пять замков, тяжелые железные цепочки, тусклые черные револьверы в ящике туалетного стола. Вспомнился слышанный когда-то, в далеком детстве, звук выстрела.

– А что такое международный наркобизнес? – спросила она.