Арифметика подлости - Татьяна Туринская

Для любого, да, но не для Гены. Ему-то за что такое? Если он большой и глупый — разве это его вина? Разве он виноват, что любит чудовище с ангельскими крылышками?

А Маринку не любит. Она ему не нужна. Нужна была, пока Оленька по магазинам бегала. Это он, дурак, думал, что по магазинам. На самом деле она к Лехе все это время таскалась. Безуспешно, правда. Тем не менее, Гена любит Конакову, и с этим ничего не поделаешь.

Может быть, самое время рассказать ему об Ольгиных 'подвигах'? Узнает — ужаснется. И тогда поймет, что лучшей женой для него будет Маринка.

С чего она взяла? А если он решит, что все бабы одинаковые, и она ничуть не лучше Конаковой? Марина ведь так старательно прикидывалась распутницей, что он поверил. Поверил в то, что за его спиной она крутила роман с Арнольдиком. Он поверил в весь этот бред… Потому что любит своего порочного ангела, а вовсе не Марину.

Зря она приехала. Зря надеялась. Чудес не бывает.

Деликатно выскользнула из его рук, ставших вдруг чужими, холодными:

— Пойду я, Геннадий Алексеич.

— Как же? Мы еще ничего не решили.

— А что решать? Все уже решено. У вас свадьба через неделю.

— А беременность?

Она улыбнулась, хотя больше всего на свете хотелось выть:

— Рассосется как-нибудь. Не переживайте так.

Она улыбалась. А в глазах — вселенская тоска. Вошла — сияла от радости, а теперь едва сдерживается, чтобы не закричать от боли.

От жалости перехватило дыхание: бедная маленькая девочка, пытающаяся казаться сильной.

— Подожди!

Гена даже не заметил, как соскочил со стула. Прижал ее к себе, снова стал раскачивать: теперь, похоже, не меньше ее полюбил раскачивание. Именно с него когда-то и началось все это. Им же и закончится?

Мысль о конце обожгла. Закончится? Больше ничего не будет? Он не будет часами любоваться ее веснушками, целовать каждую отдельно и все вместе? Не будет рассказывать ей про тайные свои слезы, когда сбудутся мечты и в честь его мальчишек будет играть гимн? И вот так раскачиваться вместе они тоже больше не будут?

— Не уходи. Я не знаю, как все сложится, возможно, это наш последний день. Не уходи сейчас. Пожалуйста, не уходи…

Она должна была уйти. Но сил не хватило. Или решимости.

— Последний раз, Геннадий Алексеич. Последний…

Они снова занимались любовью на матах. Горячо, как в первый раз. И больно, как в последний.

Уходя, Марина напомнила:

— Это был последний раз, Геннадий Алексеич. Теперь мы увидимся только на свадьбе. И не забудьте: там я — всего лишь свидетельница. Просто запомните: невеста — слева. Свидетельница — справа. Кстати, кто будет свидетелем?

— Леха Бубнов, мой друг.

Леха? Ирония судьбы. Эх, знал бы ты, что творится за твоей спиной! Когда-нибудь узнаешь. Тайное всегда становится явным. Но узнаешь от кого-то другого. Марине бы не хотелось увидеть его лицо в тот момент. Нет, от нее он никогда ничего не узнает. Один раз она уже предала Ольгу. Два предательства — слишком много даже для врагини. Тем более что это никому не принесет пользы. В первую очередь Гене. Сможет ли он жить, узнав правду? А если сможет — вряд ли это будет тот же Кеба. Как минимум он не простит Марине то, что она знала и знает его беду.

Нет, она ничего никому не расскажет.

Однако кто ей запретит многозначительно улыбаться?

— А, тот самый Бубнов? Веселенькая будет свадьба.

— Разве ты с ним знакома?

— Я — нет. Ольга рассказывала. Вы вроде не так давно были у него в гостях? Ну да Бог с ним, с Бубновым. Главное — запомните, Геннадий Алексеич: невеста — слева. А о существовании 'права' на день забудьте — нехорошо будет, если гости поймают ваш случайный взгляд. Прощайте.

***

Заснуть не получалось. Душа болела от чего-то неосознанного.

'Рассосется как-нибудь' — так она сказала. Деликатно. Аборт — слишком резко и неисправимо. Рассосется… И никаких проблем.

Тогда от чего так тошно на душе?

Слава Богу, Оленька осталась ночевать у матери. Сегодня ему было бы особенно тяжело изображать желание. Все равно бы ничего не получилось: хоть убей, а не хочется ему Оленьки. Как бы ни старалась, как бы ни трудилась… Странное дело: мастерство ее вроде никуда не делось, но как будто перестало работать. Не действует оно на Кебу последнее время.

А с Маринкой все иначе. Той даже рядом нет, а Гена, как она не однажды выражалась, 'готов к труду и обороне'. Вот и сегодня едва лишь очутилась на пороге, как он…

Что-то кольнуло в мозгу. Он пропустил что-то важное. Как раз в тот момент, когда она пришла. Радостная, счастливая. Неожиданно похорошевшая — то ли беременность на нее так благотворно влияет, то ли от быстрого шага раскраснелась, оживилась. На шею к нему, как ребенок, бросилась: 'Генка, милый!'

'Генка'?! Она впервые назвала его на 'ты', и без отчества, а он даже не заметил. И счастливый блеск в ее глазах моментально потух. Будто она поняла про него что-то важное. И сразу вернулось это дурацкое 'Геннадий Алексеич'. Он снова сделал что-то не то? А что он должен был сделать? Чего она от него ждала?

Ну не того же, что он на ней женится! Эта беременность ей не нужна точно так же, как и Кебе. Да и вообще — как он мог бы на ней жениться, если через неделю женится на Оленьке! При всем желании уже ничего не исправить.

Да нет, не могла она ждать такого. Они оба с самого начала знали, что это несерьезно.

Тогда откуда 'Генка, милый!'? И почему именно сегодня? Без малого два месяца 'Геннадий Алексеич', и только сегодня 'Генка'. Да и то на один только раз хватило, тут же отчество вернулось.

Что ж гадко-то так?! Все ведь правильно, их отношения изначально были приговорены. Да и отношений-то никаких не было. Они просто получали взаимное удовольствие. Без обязательств, без будущего. Здесь и сейчас. А завтра они будут чужими.

Вот и пришло 'завтра'. Теперь они действительно чужие. Тогда почему так муторно на душе? Почему не хочется жить?

Маринка обиделась. Для этого не нужно быть академиком психологии. А чего она ожидала? Что из-за ее беременности Кеба поломает всю жизнь? Он ведь так долго искал наивноглазую свою Оленьку. Ту, что будет самой замечательной женой. В одном лице леди, кухарка и шлюха. Почему его вдруг перестало радовать, что все три ипостаси сошлись в ней?

Ой ли? Все три?

Леди — однозначно. Чистая-лучистая, неиспорченная. Нимб над головой издалека заметен. Маринка рядом с нею — та еще штучка. Циничная, бывалая. Смог бы он представить ее своим родителям? Ни за что! Они бы ужаснулись при одном взгляде на нее: один макияж поверг бы их в кому. По килограмму туши на каждом глазу, тонна помады на губах — ах, на каких губах! ах, какая помада! Радикально-короткая стрижка. Она ей невероятно идет, и Генке нравится ее жесткий ежик. Но родители бы однозначно не поняли. Да и Леха наверняка бы осудил: дескать, дурак ты, Кеба, тут до тебя кого только не было…