Шопоголик и брачные узы - Софи Кинселла

— Я… я не знаю. Дженис… — Глубокий вдох. — Мама рядом?

— Дорогуля, разве ты не знаешь? Твои родители уехали! Они в Озерном крае.

Я чувствую себя совершенно раздавленной. Как я могла забыть об их поездке в Озерный край?

— Я только заскочила полить цветы. Если что-то срочное — они оставили номер, я могу дать…

— Нет, это… Все в порядке.

Подавленность отступает. На смену ей приходит скрытое облегчение. Я получаю отсрочку. Не виновата же я в том, что они уехали, правильно?

— Ты уверена? — спрашивает Дженис. — Если это важно, я дам номер, без проблем…

— Нет, правда, все в порядке! Ничего важного, — слышу я свой голос. — Рада была с вами поговорить… Пока! — Я отключаюсь; меня бьет легкая дрожь.

Ну пусть на несколько дней позже. Все равно никакой разницы не будет.

Я возвращаюсь в гостиную и обнаруживаю, что Дэнни раскинулся на диване и скачет по телеканалам.

— Все в норме? — спрашивает он, поднимая голову.

— Абсолютно, — говорю я. — Давай-ка выпьем.

— Там, в шейкере. — Дэнни кивает головой в сторону бара, и в этот миг открывается дверь.

— Привет! — кричу я. — Люк, это ты? Ты как раз вовремя…

Люк появляется на пороге, я резко смолкаю и в смятении смотрю на него. Лицо бледное и опустошенное, глаза еще темнее, чем обычно. Никогда не видела его таким.

Мы с Дэнни переглядываемся, и я чувствую, как сердце ухает вниз.

— Люк. — Я судорожно сглатываю. — У тебя все хорошо?

— Я целый час пытался дозвониться. На работе тебя не было, здесь занято…

— Наверное, я как раз шла домой. А потом мне надо было позвонить. — Я в волнении подхожу к нему. — Что произошло, Люк? На работе что-нибудь?

— Это Майкл, — говорит Люк. — Я только что узнал. Он в больнице.

9

Палата Майкла — на четвертом этаже больницы в Вашингтоне. Мы молча шагаем по больничному коридору, глядя прямо перед собой. Выспаться нам прошлой ночью не довелось — я не уверена, что Люк вообще смог заснуть. Говорит он немного, но я знаю, что его гложет чувство вины.

— Он мог умереть, — прошептал Люк ночью, когда мы лежали в темноте с открытыми глазами.

— Но он не умер, — прошептала я и взяла его за руку.

— Но мог.

Это правда. Мог. Каждый раз, когда я думаю об этом, желудок будто скручивает. Никто из близких мне людей никогда еще серьезно не болел. То есть у двоюродной тети Мюриэль были какие-то проблемы с почками, но я и видела ее всего пару раз, И мои бабушки с дедушками по сию пору живы, кроме старшего Блумвуда, который умер, когда мне было два года, так что я даже не знала его.

Мне даже не доводилось раньше бывать в больницах, если не считать травмопункта. Мимо мелькают жуткие таблички — «Онкологическое отделение», «Урологическое отделение», — и я вдруг осознаю, насколько защищенной была моя жизнь.

Мы доходим до палаты номер 465, и Люк останавливается.

— Это здесь. Готова?

Он тихонько стучит и через мгновение открывает дверь,

Майкл лежит на большой металлической кровати; комната заставлена букетами, на одном только столике их штук шесть. Майкл лежит под капельницей, еще какая-то трубка тянется от его груди к аппарату с мигающими лампочками. Лицо у него бледное, осунувшееся, он такой… беззащитный.

Мне это не нравится. Я всегда видела Майкла хорошо одетым, с бокалом в руке. Большой, надежный, несокрушимый. А не лежащий на койке в больничной пижаме.

Люк не сводит глаз с Майкла, лицо у него бледнее некуда. Кажется, он вот-вот заплачет.

Господи. Кажется, и я сейчас раскисну.

Тут Майкл открывает глаза, и мне сразу становится легче. По крайней мере глаза у него прежние. Все такие же теплые. С той же смешинкой.

— Не стоило вам срываться в такую даль, — говорит он.

Голос невыразительный и прерывистый.

— Майкл. — Люк шагает к нему. — Как себя чувствуешь?

— Лучше. Лучше, чем было. — Майкл вопросительно смотрит на Люка. — А вот ты как? Выглядишь ужасно.

— Я и чувствую себя ужасно, — признается Люк. — Чувствую полным… — Он смолкает и сглатывает.

— Правда? — откликается Майкл. — Может, стоит обследоваться? Весьма бодрящий процесс. Я вот теперь в курсе, что у меня острая ангина. С другой стороны, с лимфой все отлично, и аллергией на арахис я тоже не страдаю. Очень полезно узнать правду о себе. — Его взгляд останавливается на корзине с фруктами у Люка в руках. — Это мне?

— Да! — Люк спохватывается. — Так, немного… Сюда поставить?

Он расчищает место среди композиций из экзотических цветов, и я замечаю, что к одному из букетов прикреплена карточка — из Белого дома. Не слабо.

— Фрукты, — произносит Майкл, кивая, — крайне предусмотрительно. Ты, должно быть, с моим врачом поговорил. Тут такие строгости. Посетителей, которые приносят сладости, уводят в маленькую комнату и минут десять прочищают мозги.

— Майкл… — Люк делает глубокий вдох, а пальцы стискивают ручку корзины. — Майкл, я только хотел сказать… Извини. За тот разговор.

— Забыто. Правда.

— Не забыто. Только не мной.

— Люк. — Майкл мягко смотрит на него. — Это пустяки.

— Но я чувствую…

— У нас были некоторые разногласия. С тех пор я обдумал все, что ты сказал. В твоих словах есть смысл. Если «Брендон Комьюникейшнс» будет ассоциироваться у общественности со стоящим делом, это пойдет только на пользу компании.

— Я не должен был действовать, не посоветовавшись с тобой, — бормочет Люк.

— Что ж. Как ты сказал, это твоя компания. Решающее слово за тобой. Я это уважаю.

— А я уважаю твои советы, — быстро говорит Люк. — И всегда буду уважать.

— Ну что, зарываем томагавки? — Майкл протягивает руку, всю в синяках от иглы капельницы, — и Люк бережно принимает ее.

Так, я больше не могу.

— Мне… попить нужно, — бормочу я и, тяжело дыша, вываливаюсь из палаты.

Нельзя рыдать при Майкле. Еще примет меня за тряпку.

Или решит, будто я плачу потому, что знаю что-то, чего не знает он. Подумает, что мы видели его медицинскую карту, а там оказалась вовсе никакая не ангина, а тромб в мозге, и оперировать может только специалист из Чикаго, а он отказался из-за давней вражды между двумя больницами…

Бот так, никакой это не травмопункт.

Я отправляюсь в комнату отдыха, несколько минут глубоко дышу, чтобы успокоиться, и присаживаюсь рядом с женщиной средних лет, одетой в поношенный синий жакет.

— С вами все в порядке, дорогая? — Я поднимаю голову и вижу, что она протягивает мне салфетку. —Тяжело здесь, верно? — участливо спрашивает она, пока я сморкаюсь. — У вас тут родственник?

— Просто друг. А у вас?

— Мой муж Кен. У него шунтирование.

— О господи. Мне… очень жаль.