Возвращение в Оксфорд - Дороти Сэйерс

— Ну-ка, — сказал мистер Помфрет, — давайте-ка разберемся. Подождите минутку, а? — Он протянул мощную руку и втащил упирающегося Джукса за порог.

— Вы не можете меня прищучить на старых делах, — сказал Джукс оскорбленно, когда Гарриет последовала за ними, закрыв за собой и внутреннюю, и внешнюю — дубовую — дверь. — То уже все быльем поросло, оно ни при чем к нашим делишкам.

— Что такое? — спросила Гарриет.

— Этот негодяй имел наглость прийти сюда и заявить, что если я не заплачу ему за молчание, он обнародует то, что видел вчера вечером.

— Шантаж, — с интересом заметила Гарриет. — Это серьезное преступление.

— Я не говорил ни про какие деньги, — вмешался глубоко оскорбленный Джукс. — Я только сказал джентльмену, что видел кое-что неположенное и не знаю, что мне делать. Он говорит, я могу убираться к дьяволу, а я говорю, в таком случае пойду к леди, поскольку меня терзают муки совести, то есть.

— Что ж, — сказала Гарриет. — Я здесь. Говорите.

Мистер Джукс молча уставился на нее.

— Я так понимаю, — продолжила она, — вы видели, как мистер Помфрет помогал мне забраться на стену Шрусбери вчера вечером, поскольку я забыла свой ключ. И, кстати, вы-то что там делали? Слонялись с преступным умыслом? Потом вы, вероятно, видели меня еще раз — я выходила, чтобы поблагодарить мистера Помфрета и пригласить его полюбоваться зданиями колледжа при лунном свете. Если вы ждали достаточно долго, то могли видеть, как я его выпустила из калитки. И что дальше?

— Хорошенькое поведение, — проворчал растерянный Джукс.

— Возможно, — сказала Гарриет. — Но если старший член колледжа почему-либо считает нужным проникнуть в колледж необычным способом, я не вижу, кто может ему запретить. Уж точно не вы.

— Не верю ни единому слову, — заявил Джукс.

— Ничем не могу помочь, — отрезала Гарриет. — Декан видела нас с мистером Помфретом, так что она поверит. И вряд ли кто-то поверит вам. Почему вы сразу не рассказали ему все, мистер Помфрет, чтобы облегчить его совесть? Кстати, Джукс, я сказала декану, что на стену следует насадить пики. Мне нетрудно было перелезть, и стена недостаточно высока, чтобы оградить нас от воров и других нежелательных личностей. Так что вам больше нечего там шататься. А то у нас кое-что пропадало в последнее время, — добавила она, не покривив душой, — может, надо попросить, чтобы нашу улицу патрулировали.

— Меня не касается, — сказал Джукс. — Я не позволю себя позорить. Но если все было как вы сказали, то что ж я буду вас беспокоить, мисс.

— Вот и запомните это хорошенько, — заключил мистер Помфрет. — А чтобы память вас не подвела…

— Без рук! — закричал Джукс, отступая к двери. — Не трогайте меня!

— Если еще раз увижу здесь вашу рожу, — сказал мистер Помфрет, — спущу с лестницы так, что будете катиться до самых ворот. Запомните и убирайтесь!

Одной рукой он распахнул дубовую дверь, другой вышвырнул из комнаты Джукса. Грохот и проклятья возвестили, что Джукс с необычайной скоростью достиг ступенек.

— Фью! — присвистнул мистер Помфрет. — Ей-богу, это было грандиозно! Здорово вы его… Как вы это придумали?

— Достаточно очевидный ход. Скорее всего, он блефовал. Вряд ли он узнал мисс Каттермол. Интересно, как он вышел на вас.

— Думаю, он последовал за мной от колледжа. Но я лез не в свое окно, естественно, так как же… А! Когда я постучал в окно к Брауну, он высунулся и сказал: «Это ты, Помфрет?» Ужасно неосторожно, я с ним поговорю… Слушайте, вы прямо всеобщий ангел-хранитель, а? Хорошо, когда человек так быстро соображает.

Он посмотрел на нее собачьим взглядом. Гарриет рассмеялась, и в этот момент на пороге одновременно появились мистер Роджерс и чай.

Мистер Роджерс учился на третьем курсе — высокий, темноволосый, живой и полный не слишком обременительного раскаяния.

— Вся эта беготня, нарушение правил — ужас какой-то! — сетовал мистер Роджерс. — И зачем мы только это делаем? Потому что кто-то сказал, что так надо, и все поверили. А зачем поверили? Не представляю. Надо смотреть на вещи объективно. Можно ли сказать, что такое поведение прекрасно само по себе? Нет. Так давайте не будем так поступать! Кстати, Помфрет, к тебе подкатывались насчет того, чтоб спустить штаны[129] с Калпеппера?

— Всецело за, — сказал мистер Помфрет.

— Конечно, Калпеппер бяка. Отвратительный субъект. Но разве без штанов он будет выглядеть лучше? Нет, Сократ, не будет.[130] Он будет выглядеть гораздо хуже. Если уж с кого-то снимать штаны, так с того, чьи ноги делают честь их обладателю. Например, с тебя, Помфрет.

— Ну попробуй, — сказал мистер Помфрет.

— В любом случае, — продолжал мистер Роджерс, — эта мера бессмысленна и старомодна. Варварский обычай обнажать неэстетичные ноги не дождется моего поощрения. Я не хочу в этом участвовать. Я выступлю в качестве реформатора. Отныне я стану ценить только вещь в себе, независимо от диктата общественного мнения.

В этой приятной манере мистер Роджерс исповедался в своих грехах, пообещал исправление, перешел на предметы общего характера и в пять часов отбыл, бормоча извинения, ссылаясь на необходимость работать и на строгость тьютора, как будто это были какие-то не вполне пристойные жизненные функции.

После этого мистер Помфрет посерьезнел, как это иногда бывает с очень молодыми людьми, когда они остаются наедине с женщиной старше себя, и поделился с Гарриет своим пониманием смысла жизни. Гарриет изо всех сил старалась проявлять дружелюбную заинтересованность, но ощутила некоторое облегчение, когда ввалились трое юношей, чтобы одолжить у мистера Помфрета пива, и остались в комнате, обмениваясь мнениями о Комиссаржевском[131] через голову хозяина. Мистер Помфрет проявлял некоторые признаки раздражения и в конце концов заявил права на свою гостью, сообщив, что пора заскочить в Нью-колледж к старине Фаррингдону. Его друзья отпустили их с мимолетным сожалением, но еще прежде, чем Гарриет со спутником успели выйти из комнаты, они заняли их кресла и продолжили спор.

— Очень способный малый этот Марстон, — сказал мистер Помфрет довольно добродушно. — Звезда Драматического общества,[132] каникулы проводит в Германии. Не знаю, почему они так горячатся по поводу пьес. Я люблю посмотреть хорошую пьеску, но не понимаю всей этой галиматьи про стилистическое решение, планы восприятия и так далее. Но вы-то, конечно, понимаете.

— Ни слова, — весело откликнулась Гарриет. — Думаю, что и они не понимают. Но я знаю, что мне не нравятся пьесы, в которых непрерывно бегают вверх-вниз по лестницам, или где свет так творчески поставлен, что ничего не видно, или где приходится гадать, зачем в центре сцены символическая юла и будут ли ее для чего-то использовать. Меня это отвлекает, я лучше пойду в Холборн-Эмпайр,[133] чтобы беззастенчиво получить удовольствие.

— Правда? — нервно спросил мистер Помфрет. — Может, вы пошли бы со мной на представление в Лондоне, на каникулах?

Гарриет дала неопределенное согласие, что, казалось, чрезвычайно порадовало мистера Помфрета, и они наконец очутились в гостиной мистера Фаррингдона, утрамбованные, как сельди в бочке, среди студентов, и попытались отведать хереса и печенья, не двигая локтями.

Толпа была такой, что Гарриет даже не увидела мисс Флаксман. Однако мистер Фаррингдон все-таки протиснулся к ним, приведя с собой несколько девушек и юношей, которые хотели поговорить о детективах. Оказалось, что они читали довольно много произведений этого жанра — и очень мало всего остального. Экзамен по детективной литературе, несомненно, собрал бы богатый урожай Первых степеней, подумала Гарриет. Мода на психологический анализ, бушевавшая в ее время, пожалуй, прошла, и Гарриет инстинктивно чувствовала, что ее сменило стремление действовать, делать что-то конкретное. Исчезли и довоенная серьезность, и послевоенное изнеможение. Теперь умами владела жажда активных поступков, чего-то определенного, хотя определения этого определенного могли существенно расходиться. Детектив был популярен, поскольку там как раз делали что-то конкретное, а что именно — решал автор, и это было очень удобно. Гарриет пришло в голову, что всем этим молодым мужчинам и женщинам предстоит разрыхлять каменистую почву. И ей стало их жаль.

Сделать что-то конкретное. Да уж. Обдумывая ситуацию на следующее утро, Гарриет ощутила тревогу. История с Джуксом совсем ей не нравилась. Вряд ли он имеет какое-то отношение к подметным письмам: откуда бы ему взять ту цитату из «Энеиды»? Но этот человек затаил злобу, он способен на любую низость, да к тому же еще и вор. Неприятно, что у него вошло в привычку шататься ночами вокруг колледжа.