Жемчуг в золоте - Екатерина Сулименко

спокойны и трезво рассуждаете. Это впечатляет.

— Как и вы.

«Вы были лишь инструментом…»

Ингрен очень спокойно сказал это. Лишь инструмент. Мне не понравилось быть инструментом. Но если я останусь на отборе, если я выиграю его, не продолжу ли я им быть? И чьим? И если бы я вдруг обрела могущество, сколько «инструментов» оказалось бы в моём арсенале? И сколько «инструментов» привёл в негодность Ингрен на пути к собственной силе?

Какие ужасные вещи творит с людьми жажда власти. Мне вполне хватило её демонстрация со стороны принца Дайтарена. Да, немного ранее ради избавления от проклятия я готова была на всё, готова была терпеть что угодно и справляться с чем угодно, но теперь… О, боги, я бы слишком поздно осознала, какая ловушка захлопнулась бы над моей головой.

— Над чем задумались? — спросил Ингрен.

— Над заданием, которое вы нам дали. Что нужно сделать, чтобы справиться с жаждой силы и могущества и сохранить свою личность.

— Вы нашли ответ?

— Я… не знаю. Это очень сложно. И, боюсь, мой ответ будет глупым и очевидным.

— Вы правы. Сложно. Но если не искать и не находить ответы, даже глупые, то правды никогда не узнать. К какому же выводу вы пришли?

— Хм. Жажда силы — это жажда власти, а жажда власти — это не более, чем страх перед смертью. Страхи помогают нам выжить, но если не видеть ничего, кроме страха, то он же и погубит вместо того, чтобы спасти. Поэтому, чтобы совладать с желанием могущества, нужно жить в гармонии со своим страхом, а ещё оглядываться по сторонам. Ведь выжить помогает не только страх, а многие другие вещи. Я так думаю.

— Страх перед смертью, говорите? — Ингрен казался озадаченным. — И как же вы это поняли?

— Я видела, как страшно вашему брату. Его высочество Дайтарен… он говорил об этом принцессе Айгви чуть ли не прямым текстом. И я поняла, как, должно быть, боитесь вы, как боится принцесса. Но вы со своим страхом носите в сердце настоящее средоточие могущества — и вы говорите мне, что вам вовсе не в тягость избавить меня от проклятия, и взамен не требуете никакой ответной услуги. Вы даёте мне выбор, остаться на отборе или уйти, хотя могли бы приказать, и я бы повиновалась. И с артефактом в сердце, даже без жены с даром течений, вы по-прежнему не наследник, и ваши братья живы и на своих местах. Значит, вы так решили. Значит, вы в ладу со своим страхом, и вас не тянет уничтожать и приносить в жертву всех без исключения, кто может вам угрожать. Я просто размышляла над милосердием, и… тому, кто ослеплён страхом, оно неведомо. А без милосердия человек становится чудовищем, и для этого вовсе не нужно какое-то там проклятие. Проклятие, оно так, просто обнажает то, что скрыто. Как-то так. Я могу ошибаться, простите, если сказала лишнего.

— Ни единого лишнего слова вы не сказали. Спасибо, что так серьёзно подошли к моему вопросу.

— У меня есть ещё один ответ, но он слишком идеалистичный. Не приближаться к власти, если есть возможность. Но, увы…

Ингрен рассмеялся, и я вслед за ним. Да уж, звучит поистине глупо.

— Вот именно, что увы, — отсмеявшись, ответил принц. — Мне очень интересно, какое решение вы примете. У вас есть возможность не приближаться к власти, как вы и сказали. Страх перед смертью работает и таким образом тоже, уводя от борьбы, в которой, скорее всего, не выжить. И он же, к сожалению, лишает возможности пойти сделать что-то очень важное и нужное для других. Вы правы. Без милосердия мы все — чудовища, с властью или без. И святые нынче не родятся — люди с необычайными судьбами. Их пути осилит не каждый идущий… К сожалению, мы все с червоточинами. А так стали бы самой прекрасной и совершенной расой из сотворённых Отцом и Матерью.

Вновь повисло молчание. Кажется, мы завели слишком откровенный разговор, и этого по телу шёл трепет. Вот поэтому и страшно заглядывать внутрь себя, и страшно обнажать душу перед кем-то — страшнее, чем обнажать тело. Да и стыднее.

— Лори, — продолжил Ингрен. — Если прежде это было пожелание, то теперь это большая просьба. Я очень прошу вас остаться на отборе и очень прошу победить. Вас осталось трое, и это испытание будет последним. Я уверен, что если вы найдёте для себя цель, то она будет благородной, под стать вам, и я помогу вам её достичь.

— О… я…

— Вы по-прежнему вольны в выборе. Но я буду очень рад увидеть вас на испытании.

— У меня ведь есть время решить?..

— Испытание через три дня.

— Благодарю вас за такую возможность. Я… мне хватит этого времени.

— Я буду ждать вашей победы. Отдыхайте и набирайтесь сил. Они вам пригодятся.

— Но, ваше высочество! Постойте! Что, если я не выиграю?..

Осеклась.

— Всё пойдёт своим чередом. Я не откажусь от обязательств, но буду сожалеть, если вы проиграете. Доброй ночи!

— И вам.

Дверь тихо закрылась, и я ещё какое-то время лежала, буравя взглядом ширму. На ней было изображено штормящее море и заросший соснами остров, над которым кружил буревестник — знак Ингрена.

Поразительно, что принцу очень понравился мой ответ. Он пришёл на ум буквально в несколько мгновений, как будто я всегда его знала, просто не вспоминала. Возможно, так и было — когда я изучала магию течений, наставница всегда напоминала, какая большая сила сосредоточена в руках таких, как мы, хозяек течений. Даже если учесть, что на самом деле у течений нет «хозяев», что такой силе не нужны «хозяева», той мощи, которой течения делятся с нами, хватит, чтобы кого-то свести с ума и превратить в настоящего монстра. Очень хорошо сложилось то, что я знала раньше, и то, что довелось узнать недавно.

И из-за чего на самом деле Ингрен вдруг так захотел, чтобы я победила? Из-за моего ответа? Или из-за чего-то… большего?

Нет, вряд ли. Мне, как женщине, хочется верить, что я могу понравиться просто так, без каких-либо ответов, но глупо на это надеяться. Ингрен доведёт отбор до конца, и даже если в нём проснулась симпатия, он не даст ей воли.

Только почему я думаю об этом?

И почему в качестве цели я напрочь исключила… любовь?

Ха. Наверное, потому что я не влюблена? И принц изначально искал себе жену уж точно не из соображений любви, симпатии?

Да уж. Ещё что-нибудь глупее не могла придумать?

За окном начало светать, и