Тело черное, белое, красное - Наталия Вико

– Ой! Александр Васильевич! – вскрикнул женский голос. – Право, какой вы неловкий. Как же я домой пойду?

Мужские ботинки засуетились – в какой-то момент луже даже показалось, что ей удастся поближе познакомиться и с ними, но туфельки шагнули на тротуар.

– Ведите теперь меня к себе. Придется туфли сушить! – недовольно продолжил женский голос.

– Высушим, все высушим, в лучшем виде, – послышалось радостное мужское бормотание…

* * *

Распахнув дверь, горничная Лили увидела на пороге графиню Тарнер в расстегнутом, намокшем от дождя пальто и черных мужских сапогах. С трудом поднимая ноги, графиня переступила через порог и, придерживаясь рукой за стену, прошла в прихожую, оставляя на полу мокрые следы.

– Привет! – Ирина энергично подняла согнутую в локте руку, сжатую в кулак. – Пролетарии всех стран, соединяйтесь! – продолжила по-русски. – Дома, надеюсь, все… никого? – качнувшись, оперлась о стену. – Что такое?! Почему стены качаются? – хихикнув, спросила она, ухватившись за плечо Лили и пытаясь вытащить ногу из сапога.

– С ними еще и не такое бывает… – Лили весело оглядела хозяйку, -…когда граф из дома уезжает… – она спрятала улыбку, -…частенько лишнего перебирают!

– Да-а! Парижский воздух пьянит! – Ирина, отпустив плечо Лили и держась двумя руками за стену, предпринимала безуспешные попытки выпрыгнуть из сапог. – Вот и я… – крякнув, она вытащила-таки одну ногу, – перегуляла сегодня…

– Позвольте спросить, мадам, что произошло с вашими туфельками? – Горничная опустилась на колени перед Ириной, стаскивая второй сапог.

– Туфельки? – Ирина попыталась сосредоточиться. – Мои туфельки… Любимые… – ее голос дрогнул. – Их зажарили и… съели… навсегда! Варвары… – трагическим голосом произнесла она.

– Ох, эти парижане! – Лили покачала головой. – Гурманы… Мы, бургундцы, себе никогда ничего подобного не позволяем.

– А почему вы спрашиваете? Вам… – Ирина икнула, -…не нравится моя обувь? – придерживаясь за стену, медленно двинулась в сторону своей комнаты. – Так это я только что от… – остановилась, что-то вспоминая, – от господина Пу… – она снова икнула, -…аре. Это, – повернувшись, она ткнула пальцем в валяющиеся на полу сапоги, вокруг которых уже образовалась лужица, – новинка его дома моды, – задумалась на мгновение, – сапоги – "аля-рюс", – продолжила свой путь в гостиную, громко говоря на ходу, – попомните мое слово, Лили, – эта мода еще захлестнет весь мир!

– Да разве вас забудешь! – весело щебетала Лили, провожая Ирину в комнату.

– Нет, Лили! Сначала – в душ! В душ…в душ… – она распахнула дверь в ванную и вдруг, жалобно всхлипнув, проговорила тоненьким голосом, – я так устала сегодня…

– Может быть, мадам помочь? – в дрогнувшем голосе Лили предательски прозвучали смешливые нотки.

– Ступайте, Лили. Я сама. Все самое важное я всегда делаю сама. Са-ма! – покосившись на свое отражение в зеркале ванной, заявила ему по-русски: – Глаза б мои на тебя не смотрели! – и принялась стаскивать с себя одежду.

– Что прикажете делать с… – Лили кивнула в сторону прихожей.

– Положите в какую-нибудь коробку, – проговорила Ирина повелительным тоном и, ухмыльнувшись, добавила, – и обвяжите ее ленточкой! Лучше – красной. Мне надо будет их вернуть.

– Господину Пуаре? – не выдержав, рассмеялась Лили.

– А то кому же, умница ты моя! Ему, родимому… – снова по-по-русски закончила Ирина и, заговорщицки взглянув на горничную, поднесла указательный палец к губам. – Надеюсь, все это, – она неопределенно обвела вокруг рукой, – останется между нами?

– О чем вы, мадам?! – выражение лица Лили, переставшей поднимать сброшенную хозяйкой одежду, говорило о том, что с такой просьбой можно было вовсе не обращаться. – Женская солидарность – это святое и я…

– Ой, только умоляю… – Ирина наморщилась, как от внезапной зубной боли, – не надо про солидарность… и этих… соединяющихся пролетариев! – Она обессиленно опустилась на край ванной, жестом попросив Лили выйти.

Горничная, бросив на нее встревоженный взгляд, торопливо подобрала с пола оставшиеся предметы туалета и тихонько прикрыла за собой дверь. Из ванной послышался шум падающих предметов и недовольный голос: "Наставили тут… повернуться негде…"

Через несколько минут, снова проходя мимо двери в ванную, Лили показалось, что сквозь шум льющейся воды слышен негромкий плач. Она остановилась и прислушалась.

Нет. Наверное, показалось…

* * *

Ирина стояла под душем, подставив голову и плечи под тугие струи воды. Переполненная желанием скорее очиститься, избавиться от тошнотворного сладковатого запаха одеколона, въевшегося в кожу, она изо всех сил терла лицо, шею, руки губкой и плакала. Какое же счастье, что его разморило от выпитого и он уснул с блаженной улыбкой на лице, очевидно во сне осуществив то, чего не смог наяву. И, тем не менее, она плакала от пережитого унижения, от собственной слабости, которую только теперь можно было показать. "Тушкевич, Мальцев – в Москве… профсоюзы… Степан Ракелов – однофамилец, с родинкой – чекистский начальник… Тушкевич – со всеми связь держит…" – все шептала и шептала она…

Сегодня ночью включился часовой механизм, неумолимо отмеряющий остаток их жизни. И этот механизм уже никто не сможет остановить. Никто. Даже она сама. И пусть ей гореть в аду… Но эти выродки попадут туда раньше!

Уже лежа в кровати, свернувшись, как в детстве, калачиком, она, помимо своего желания, снова и снова перебирала в памяти события последнего вечера и ночи. Ее немного подташнивало – такого количества водки она не пила никогда. Да еще эти папиросы… Как хорошо, что Николя вернется только завтра и не надо ничего объяснять. До сих пор невозможно поверить, что у нее все получилось. Случайное стечение обстоятельств? Нет. Наверное, кто-то ей помогает. На небе… Или в преисподней… Кто бы мог подумать, что заветным ключиком неожиданно окажется небольшое родимое пятнышко на ее щеке? Вспомнив одного из убийц, того, с отвратительным пятном на лице, похожим на пиявку, Ирина начала импровизацию на эту тему. Серегин неожиданно оживился. "Слышь, Ир, ты не поверишь, у меня дружок, так сказать, боевой, вот у него, ну, так-о-ое пятно на морде! Ночью ежели встретишь – кондратий хватит!.."

…Вцепившись в эту ниточку, она уже не отпустила ее.

"Небось, все друзья растерялись по жизни?"

"Не-е, нас, дружков закадычных, четверо, ну, не разлей вода. Всю революцию вместе…с самого семнадцатого, и гражданскую… все живы остались… В Бологом сдружились…"

…"Бологое, Бологое, ты далекое…" – Опять этот глупый стишок! Ирина поднялась с кровати и, резко рванув на себя раму, распахнула окно. В комнату ворвался холодный влажный воздух.

За окном деревья жаловались друг другу на непогоду. Звезды успевали лишь одним глазком взглянуть на влажную от дождя землю, и тут же испуганно прятались от ветра в мятые серые тучи. Сена, как натянутая струна, дрожала, предвкушая прикосновение рассвета…

18

В прихожей было темно и тихо. В воздухе был разлит валериановый запах тоски. Повернув голову, Николя заметил на вешалке пальто Ирины и, не раздеваясь, прошел в комнату. Обхватив руками плечи, она стояла лицом к окну и, услышав шаги, резко обернулась. По ее лицу скользнула улыбка.

– Знаешь, дорогая, – бодро проговорил он, приближаясь и будто продолжая прерванный мгновение назад разговор, – я только сейчас понял, почему ты так любишь подолгу стоять у окна…

Слегка наклонив голову, Ирина молча смотрела на него. Создавалось впечатление, будто она вовсе отказывается думать, все глубже уходя в угрюмое молчание.

– …все это оттого, что ты, любовь моя, в другой жизни была птицей… Редкой птицей, – добавил он. – А птицам непременно нужны небо и простор. Непременно. Сейчас, в человеческом обличии, ты мучаешься из-за того, что вынуждена находиться в замкнутом пространстве – в клетке, из которой хочешь вырваться, хотя, наверное, вовсе не уверена в том, что за ее пределами получишь больший простор. – Николя обнял ее. – Допускаю, что тебе не столь важен сам процесс полета, сколько его гипотетическая возможность. Только имей в виду, девочка, дверца твоей клетки всегда открыта. – Он прижал ее к себе, словно боясь, что она и вправду может улететь.

– Ты все еще хочешь поехать в Россию?

Ирина, всхлипнув, прильнула к его груди.

– Ну-ну-ну! Что такое? – Николя встряхнул ее за плечи. – Разве можно перед дорогой так раскисать? Соберись! А то передумаю и никуда не отпущу!

Она вскинула голову и вопросительно посмотрела на мужа.

– Что смотришь? – Николя изобразил веселость на лице. – Разве не ты просила меня организовать поездку? Вот, держи. – Он протянул ей большой голубой конверт. Отпрянув от мужа, Ирина схватила конверт и вытряхнула содержимое на стол. Паспорт… билеты на поезд… какие-то бумаги на английском языке, некоторые на бланках… Николя, с улыбкой глядя на нее, снял, наконец, пальто и небрежно бросил его на кресло.