Сто лет жизни в замке - Жюльетта Бенцони

Госпожа маркиза прочла рекомендации, которые Феликс подал ей на серебряном подносе, рассмотрела молодого человека и найдя, что он слишком мал ростом, чтобы быть выездным лакеем, но принимая во внимание его хорошие рекомендации, решила принять его на службу в качестве третьего кучера. Это полностью устраивало молодого человека, так как он всегда много занимался с лошадьми и любил их. И вот, все так же в сопровождении торжественного месье Феликса, который соизволил одобрить выбор маркизы, он отправился в конюшню. Там он попал под власть Альфреда, старшего конюха!

Последний выглядел как настоящая карикатура на извозчика: широкоплечий, коротконогий, толстощекий, с огромными усами, он считал себя важной персоной. Заискивая перед хозяевами, он, будучи в плохом настроении по любому поводу, вымещал свой гнев на конюхах или остальных кучерах, Эдмоне и Жане. Все годилось в качестве причины: попоны были плохо сложены, его кнуты из мушмулы или терновника плохо ложились на руку, упряжь была плохо начищена… короче, все было плохо и лучше было не попадаться ему на глаза. О! Конечно, все происходило за кулисами, но больше всего страдала от этого его жена. Он даже сумел внушить большой страх детям маркиза. К счастью, по утрам Альфред редко был занят. Маркиза пользовалась его услугами только после обеда, что касается маркиза, он был не особенно гордый и, выходя по утрам из дому, с удовольствием прогуливался пешком…

«Службы особняка были разделены между семьями принца де Монтолона и д'Аркура. У маркиза было восемь лошадей и пони для детей. Это были превосходные животные, по паре каждой масти, так как было немыслимо выезжать в экипаже, запряженном менее чем двумя лошадьми… Верхом совершенства всегда считались лошади розовой масти — в просторечье их называли персиками — у Эммануэля д'Аркура, брата маркиза, страстно увлеченного лошадьми, их было две пары».

Два здания составляли мир Жана, продолжает Поль Шабо. «Каретный сарай занимал одно из крыльев особняка. В это просторное помещение с четырьмя воротами, выходящими во двор, кучера, после того, как они распрягали лошадей, ставили кареты. Напротив располагались стойла из красного дерева, перегородки которых были закрыты коврами, чтобы лошади не поранились во время ночных гроз. К стойлам примыкали: погреб, кладовка и седельный чулан, где так приятно пахло кожей…».

Ужасный Альфред, как тиран, властвовал над конюшней и своей собственной женой, которая была одной из горничных в особняке. Эта супружеская пара занимала трехкомнатную квартиру над каретным сараем. Надо признать, что старший конюх нес определенную ответственность: он выдавал жалование, расплачивался за овес, оплачивал услуги ветеринара, и в случае необходимости шорника и кузнеца. Конечно, он записывал все эти расходы в бухгалтерскую книгу, за которой ревностно следил.

Что касается Жана, то он жил в маленькой комнате, расположенной между квартирой «Альфредов» и комнатой Эдмона, второго кучера. Это была очень чистая, побеленная комната с каменным полом, кроватью в углу, чугунной печкой, застекленным шкафом и туалетным столиком. На этаже имелся рукомойник. Конечно, это не роскошь, но этого было достаточно для молодого человека в то время. И Жан не был там несчастен, так как он умел обращаться с лошадьми и поэтому сумел завоевать уважение Альфреда. Самым трудным для него, как для шофера такси в наши дни, было научиться ориентироваться в таком большом городе, как Париж. Эдмон сначала познакомил его с обычными маршрутами членов семьи, но в остальном ему пришлось научиться разбираться в плане столицы. Однако большинство поездок необходимо было совершать в основном по пяти или шести районам: шестому, седьмому, восьмому, шестнадцатому и семнадцатому[21], не забывая, конечно, Булонский лес, Тюильри, кварталы вокруг Вандомской площади и часть бульваров.

И вот он начал управлять каретой, крепко сидя на козлах, наряженный в великолепный костюм, который ему заказали в магазине «Прекрасная садовница» сразу по его приезде. «Месье Феликс сопровождал его в магазин, чтобы сделать заказ. Обычно были необходимы две примерки: метрдотель приходил на первую, чтобы представить «новенького» и внести задаток… Мир конюшен сосредоточивался на первом этаже магазина; там были резиновые попоны в отделе принадлежностей для лошадей, подпруги, уздечки, стеганые или окантованные попоны для лошадей во время стоянки, из московского драпа самых различных цветов и оттенков, которые подбирали так, чтобы они гармонично сочетались с мастью лошадей. В примерочном салоне Жану тщательно подогнали брюки и зеленый двубортный жилет с четырьмя пуговицами с гербами семьи. Агри на улице Кастиньоль гравировал на позолоченных пуговицах плетеный узор инициалов, который было очень сложно расшифровать, но который был выполнен с большим изяществом. Чтобы одеть Жана, пришлось потратить настоящее маленькое состояние. Одно теплое зимнее пальто на овечьем меху с высоким воротником и отворотами из каракуля стоило триста франков. Дело в том, что все это позволяло судить о ранге дома, начиная с элегантности экипажа с родовыми гербами на дверцах и кончая каракулем отворотов пальто кучера. Добавим, что голову молодого кучера увенчивал сверкающий цилиндр, украшенный кокардой.

Если забыть Альфреда, жизнь на улице Гренель была довольно приятной для Жана. Они ели вместе с Эдмоном в людской столовой. Холостяки тот и другой, они находили там товарищескую атмосферу и теплоту, которые не нарушались старшим конюхом, так как он сразу после работы запирался у себя в квартире. Теперь работники кухни обслуживали персонал конюшни, и только господь знал, как вкусно ели в доме маркиза д'Аркура, который кроме шеф-повара, несравненного месье Поля, содержал еще и кондитера, буквально заваливавшего столы пирожными.

Единственной, в чьей судьбе было что-то от рабства, — была посудомойка. «На нее обрушивалась колоссальная и неблагодарная работа. К ней стекались потоки подносов, горы тарелок; от консоме[22] до десерта делалось до восьми перемен посуды, и надо было выдерживать ритм! К счастью для нее, тонкая посуда, стекло и серебро были уделом камердинера. Метрдотель аккуратно убирал их в большие шкафы официантской, обтянутые красным бархатом…».

Когда приходило время отъезда в замок Сен-Эзог, о котором мы уже рассказывали, «особняк сбрасывал с себя свое очарование, как листья в листопад, под руководством месье Феликса». В замке кучера жили менее комфортабельно. Они селились в здании для прислуги, примыкающему к конюшням. Они встречались там с «возницей», который отвечал за верховых лошадей и покидал замок только в охотничий сезон. Альфред занимал квартиру, подобную квартире этого возницы, а остальные два кучера устраивались в двух «тесных комнатах, лишенных всякого комфорта, в которые проникал успокаивающий деревенский воздух».

Несколько портретов

Задержимся еще ненадолго у маркиза д'Аркура, чтобы познакомиться с Селестеном, бывшим метрдотелем, прослужившим у двух поколений хозяев дома. Он, повредив ногу в результате несчастного случая, не мог больше выполнять свои обязанности. Однако связь между ним и теми, кого он продолжал считать своими хозяевами, не прервалась. Раз в месяц его посещала маркиза. «Не могло быть и речи о том, чтобы маркиз бросил его; никогда не высказывая этого вслух, он считал Селестена в какой-то степени членом семьи. Старый мажордом жил теперь у себя на квартире, где он любил принимать маркизу с детьми. Он всегда принимал их во фраке. Он настолько проникся церемониалом своей службы, что это стало его второй натурой. Все в его манере: наливать чай или подавать пирожные — выдавало в нем бывшего метрдотеля. Он сумел накопить кое-какие сбережения, но до конца своих дней продолжал фигурировать в расчетной книге маркиза… Когда он умер, его бывший хозяин сам уладил все формальности: он сообщил о его смерти его сестре, жившей в провинции, и сам возглавил траурную процессию по дороге в церковь…». Делая это, маркиз исполнял то, что он считал просто своим долгом. Было обыкновением не увольнять прислугу, не обеспечив ее средствами к существованию. Связи, установившиеся за многие годы, были прочными. Таким образом, мы можем окончательно признать, что в домах знатных семей прислуга не только не была несчастна, но, напротив, гордилась своим положением. Возможно потому, что они точно знали, что такое значило служить, и не видели в этом ни малейшей причины для того, чтобы считать себя униженными.

Эти люди высокой квалификации, «если сегодня и получают зарплату, о которой они раньше не могли и мечтать, отмечает Пьер Данинос, оплакивают блеск прошлых времен, когда лоснящиеся ирландцы, запряженные в коляски, обтянутые сатином, управляемые кучерами в цилиндрах с кокардами и в белых замшевых сапогах, четко выбивали копытами ритм каждые полтора метра и въезжали в монументальные ворота, на которых можно было прочесть, например, «Особняк Ларошфуко-Дудовиль».