Сто лет жизни в замке - Жюльетта Бенцони

«Из окна поезда, шедшего из Вернона в Жизор, художник открыл для себя Живерни и устроился с Алисой и детьми сначала на постоялом дворе деревни. Потом он снял дом» (который он купил в 1890 году). В день своего переезда в Живерни он узнал о смерти Эдуарда Моне…

Очаровательная усадьба тут же стала приносить ему удачу. Пятьдесят шесть полотен, которые он выставил у Дюран-Рюеля, наконец вызвали восторг посетителей и создали художнику многочисленных верных почитателей. Но по-настоящему богатым человеком его сделал американский рынок, в то время как Франция размышляла, стоит ли возводить его в святые.

Внутренние помещения дома были отделаны в цветах палитры художника. Стены столовой были желтого цвета с темно-желтой окантовкой. Все остальное в столовой было тоже желтое — камин, мебель и застекленный сервант. Это было теплое, как гостеприимство Моне, пятно, сияющее среди других комнат, окрашенных в очень нежный голубой цвет. Кухня была выложена кафелем в стиле дельфта. Ставни покрашены в зеленый цвет, который художник долго подбирал так, чтобы он хорошо сочетался с телесным цветом стен дома. Что касается сада, то он представлял собой бездну всевозможных цветов.

К западу от дома находился амбар, который, конечно же, стал мастерской, куда Алиса поставила ротанговую мебель. Она окончательно связала свою жизнь с Моне, который женился на ней в 1892 году в присутствии господина мэра и Эллэ и Кайботта в качестве свидетелей. Но имение еще не полностью удовлетворяло художника. По границе его парка — примерно в гектар — проходила линия железной дороги, а вдоль нее проселочная дорога, которую называли дорогой короля.

Через год после свадьбы Моне купил участок за железной дорогой и, «похлопотав перед властями, получил разрешение отвести на него один из рукавов Эпты, чтобы питать водой пруд, через который в 1895 году был перекинут знаменитый японский мостик».

К этому времени Моне, достигший вершины своей власти, с которой он более не спускался, уже давно вел в Живерни жизнь, отмеченную сердечным гостеприимством и даже в некоторой степени барскими замашками. Он любил собирать друзей за своим столом, который, казалось, всегда купался в солнечном свете. Многие его друзья садились за этот стол, чтобы отведать блюда изысканной кухни — художник был настоящим гурманом: уже упомянутые Эллэ и Кайботта, а также Ренуар, с которым Моне ранее совершил большое путешествие по берегам Средиземного моря; Писсарро, Мэри Каса, Берт Моризо, приезжавший со своей супругой и привозивший Малларме. Это был самый счастливый период в жизни художника, и когда в 1897 году его сын Жан женился на Бланш Ошеде, он считал себя самым счастливым человеком в мире. Знаком расцвета его таланта было то, что в это время он написал свои первые «Кувшинки».

К несчастью, не бывает жизни без испытаний. Те, которые обрушились на Моне, были жестоки. Сначала в 1899 году умирает Сюзанна Ошеде. Алиса так никогда и не оправилась от этой душевной раны. В 1911 году она умирает, оставив своего спутника жизни, которому было в тот момент семьдесят один год, в глубокой скорби. Скорби, которой не суждено было развеяться: в 1914 году Моне потерял своего любимого сына Жана.

Он еще раз нашел себе ангела-утешителя. Бланш, молодая вдова Жана, которую он обучил живописи, переехала жить в розовый дом, чтобы заботиться о «своем отчиме и свекре», которого она больше не покинула.

В доме насчитывалось в это время уже две мастерские, но этого было недостаточно. Как Роза Бонер хотела построить убежище для своей «молотьбы», так и Моне хотел бесконечно развивать свою тему «кувшинок». Он построил для этого третью мастерскую в восточной части усадьбы. Война была в разгаре, совсем недавно умер Жан. Моне, вероятно, чтобы избежать жалящей боли, развил усиленную деятельность. «Кувшинки» можно было увидеть везде, их везде продавали…

С появлением мира появились новые друзья: Галлимар, Клемансо, Поль Валери, Синьяк, Вюйар, Гуссель, Боннар и разносторонний Саша Гитри, приезжавший сначала со своей первой женой Шарлоттой Лизе, а потом со второй — Ивонной Прентан. Любовь друзей-художников обогатила коллекцию картин старого мастера. Эта коллекция была начата еще в 1871 году, когда он был еще далеко не богат, с превосходных японских гравюр. Моне мог бы быть еще счастлив, если бы его зрение не было под угрозой и не приводило бы его в отчаяние. Разве мог он себе представить жизнь без цвета? «Он концентрировал свой взгляд, которому угрожала катаракта, на травах и цветах парка, на водоеме, который был для него как бы алхимическим перегонным кубом для изготовления удивительной микстуры из растений, отблесков и воды», — говорил Жан Касон.

В 1923 году он не выдержал и решился на операцию. Она прошла так успешно, что Моне был вне себя от радости. Он видел! Он видел намного лучше, чем раньше! Он даже заявил, что теперь собирается жить сто лет… Но время отпущено гениям так же, как и простым смертным. 5 декабря 1926 года глаза Клода Моне закрылись для земного света, чтобы открыться для света другого мира…

Его сын Мишель унаследовал дом и его творения, но не захотел жить в Живерни: отец никогда не любил его так, как Жана. Хранительницей дома и картин вплоть до своей смерти была Бланш, после чего рай Моне пришел в запустение. Надо думать, Мишель Моне был злопамятным!

Слава Богу, наследнику пришла в голову хорошая мысль завещать имение и свою коллекцию произведений Моне Академии Изящных Искусств, которая после его смерти в результате несчастного случая в 1966 году взяла все это в свои руки. Были произведены самые неотложные ремонтные работы, но для того, чтобы Живерни вновь обрел свою свежесть и блеск, нужен был волшебник. Им стал тот, кто восстановил Трианон, вновь меблировал Версаль, воссоздал спальню королевы и спальню короля, большей частью благодаря пожертвованиям, собранным в Соединенных Штатах его женой американкой. Геральд Ван дер Кемп, став директором Живерни, предпринял тщательную реставрацию, чтобы придать первоначальный вид дому и паркам, где теперь тень Моне может прогуливаться улыбаясь…

Глава X

Сеньоры из официантской

Слуги бывают различного рода. Среди них есть люди, как бы прикрепленные к имению. Они живут в нем круглый год; это управляющие, садовники, сторожа охотничьих угодий, а также персонал, поддерживающий порядок в замке, поставляемый обычно соседней деревней. Но когда наступает июнь, большая часть прислуги парижского особняка дружно прибывает в замок с каретами и лошадьми, сильно отличающимися от охотничьих лошадей, посудой, столовым серебром, личными вещами, безделушками, а иногда и с роялем. При этом не надо забывать гору тюков с вещами хозяев. Приходит черед городского дома погружаться в тишину под надзором привратника. В наши дни только некоторые роскошные особняки дают представление о том, что такое было в прежние времена обслуживание большого замка.

В 1900 году на тридцать девять миллионов французского населения приходилось не менее миллиона людей, работающих «на месте». В 1991 году подобная пропорция уже не существует. Три революции и одна революционишка — мая 1968 года — в конце концов насадили в обществе отвратительно буржуазное презрение к профессии прислуги. У нас работа прислугой стала синонимом рабства, в то время как раньше умели признавать ее истинное благородство по отношению к своим хозяевам, благородство, созданное из привязанности к семье, к традициям или к старинному владению. Считалось не более унизительным быть метрдотелем или, например, камердинером графа, чем это было для предка того же графа подавать рубашку королю или помогать ему садиться на весьма специфический трон. В то время существовали целые династии слуг, которые, кстати, всем заправляли в замке и которые ни за что на свете не отказались бы от своего положения. Только в Англии сохранились еще интересные образчики этой исчезающей расы. Правда, речь идет о королевстве, и королевский герб на официальной бумаге все же является гарантом сохранения традиций. У нас же французские слуги высокого полета стали большой редкостью. Прислуга еще набирается из испанцев, но чаще всего это представители Дальнего Востока. То же самое касается должности привратника, хотя она часто бывает выгодной, которая стала уделом представителей латинских стран.

Было бы несерьезно утверждать, что жизнь прислуги в прежние времена была окрашена только в розовый цвет. Среди прислуги всегда существовала своя иерархия, какая существует во всякой другой профессии: мы всегда являемся слугой кого-нибудь, даже если не отдаем себе отчета в этом и отказываемся это признавать! В те времена это признавали без стыда, и часто даже с гордостью. Это как раз относилось к социальной категории, которая нас интересует, так как мы не собираемся рассматривать жизнь прислуги в начале века во всех слоях общества. Совершенно ясно, что служанка жены начальника отдела какого-либо министерства и камеристка знатной дамы жили на разных планетах. И раз мы уж говорили о «запеканке», поговорим теперь о запеканке прислуги.