Раб сердец - Александр Лукьянов

Что имел в виду «землеройка», Лядащий понял, когда совершенно изнемождённый дотолкал повозку до поворота лесной дороги. В почти отвесных глиняных стенах большого оврага рыли норы бездомные бродяги, изрядно разбавленные в последние дни такими же беглецами, как Лядащий. Удача ещё раз ехидно улыбнулась Самусевому семейству: буквально накануне бесследно сгинула четвёрка обитателей шестнадцатой норы (поговаривали, будто они подались прибиваться к Братству) и Лядащие тут же её заняли. Передвигаться по новому жилищу, тёмному и тесному, можно было только согнувшись в три погибели, но в нём было на удивление сухо и не холодно. У самого входа, с точным расчётом, чтобы дым не заносило внутрь, прежние обитатели устроили выложенный битым кирпичом очаг. В глубине находились лежбища. Вонючее тряпьё, служившее предшественникам постелями, Самусь выкинул, опасаясь вшей. Натаскал сухой полыни, закрыл одеялами, подивился, насколько удачно получилось.

Осень и зима выдались сравнительно мягкими, но казались бесконечными. Обогревать нору приходилось, разумеется. постоянно. Лядащий ходил за дровами с предусмотрительно захваченным из дома кухонным топориком. Была пущена на дрова повозка, весь сушняк в окрестностях оврага закончился, а рубить уснувшие берёзы было бессмысленно, сырая древесина не горела. Приходилось выбираться за полверсты за смолистым еловым лапником. Однако в середине месяца снежня это стало опасным — появились шатуны-людоеды. Нападать в одиночку на деревни, где крестьяне давали отпор, они не решались и охотились на неосторожных «овражников». Впрочем, обитатели оврага тоже не собирались изображать святых — если людоеду не везло, то из некоторых нор выползали струйки дыма, пахнущие жареным мясом неудачника.

С Лядащим никто не ссорился, вместе с тем и водиться с ним не желали, справедливо полагая, что от неприспособленного к выживанию горожанина проку мало. А в одиночку ему никак нельзя было далеко уходить, чтобы при первой же опасности успеть добежать до оврага. Он попытался было заменить в очаге ветки сухим камышом, но тот мгновенно вспыхивал и так же быстро гас, не давая тепла.

Самусевы супруга и дочь вылезали из норы исключительно по естественным нуждам. Сперва Лядаший хотел было приучить жену к варке или запеканию брюквы. Здесь обнаружилась одна из главных ошибок — почти никакой посуды из дому не взяли. Спасало ведро, из которого поили Резвого, с ним Лядащий ходил за водой к ручью. Жена — избалованная и привередливая барыня — так бурно отвергла все предложения что-либо делать, что Самусь отступил.

Съев брюкву, Лядащие сидели к догорающего костра, стараясь согреться впрок на ночь. Иногда сонливость усиливал угар, если ветер вдувал дым в нору. Когда огонь угасал, вход завешивали пологом бывшей повозки и, натянув на себя все что можно, накрывшись всем, что есть, укладывались спать.

Да, зима случилась не суровая, одежды было достаточно, одеял — по двое на каждого, нора без сквозняков и сырости, но мёрзли! До крупной дрожи и зубовного цокота. Одежду не снимали. Не мылись. И как-то после Нового Года (они потеряли счёт дням) Самусь внезапно осознал, что они воняют точно также, как прочие туземцы оврага.

Очень редко Лядаший беседовал с такми же беженцами, освоившими теневой склон оврага. Они рассказывали. что будто бы им кто-то сообщал о прибытии в Рунь войск каменьградцев и отрядов леших. Что мятеж Брановых безумцев подавлен. Что трупами мятежников забиты рвы на окраинах города. Что происходят торжественные казни пленных. Что вот-вот будут восстановлены порядок, свобода и народоправие. Что в самые ближайшие дни можно будет вернуться в Поползаевск и хлопотать перед властями о возмещении нанесённого мятежом ущерба.

Умом Лядащий понимал, что всё это — тут же сочиняемые сказки. Но в них так хотелось верить!

К месяцу таленю людоеды сгинули. Тут же родились слухи, буто их истребило правительственное войско, снявшее осаду с Поползаевска. Но Самусь устал верить в байки и обманывать себя. Несколько раз он замечал на дороге оборванцев в лохмотьях военных кафтанов и с копьями.

Потепление на принесло радости — по стенам и дну оврага потекли ручьи талой грязной воды. Сухого топлива для костра стало еще меньше. Тогда-то Лядащий и припомнил поговорку из своего далёкого сельского детства: «Зима-то — не напасть, весной бы не пропасть!»

В талене прикончили последние брюкву, жир и варенье. Тогда же выяснилось, что нору придётся освещать лучиной, поскольку дочь тайком вытаскала и съела восковые свечи. И однажды, когда жена в очередной раз заскулила у догорающего костра, Самусь неожиданно для себя подумал, что её ляжки, даже изрядно похудевшей, хватило бы на неделю. И, ужаснувшись, закрыл глаза, чтобы не видеть топорика у глиняной стены.

В цветене стали есть молодую траву и отвар из бересты с десятью ложками старой ржаной муки на четверть ведра. От травы рвало и прошибал дикий понос. Жена окончательно спятила. Дочь слегла. В норе теперь не просто было душно, но стоял тяжёлый запах больного человека.

Овраг вызывал у Самуся бессильную ненависть. Однако и отойти далеко от него не было сил. Куда, к тому же? Ну, доберётся он до ближайшей деревни, и что? Просить кусок хлеба? Не дадут. Попытаться что-то украсть? Приколют вилами к земле. Никто не поможет.

И вот он отважился на совершенно дикий бросок в одиночку за пять вёрст к горшечной мастерской.

Болтали, будто здесь проходят дозоры Братства.

…Лядащий не заметил, как из-за полуразрушенной печи неслышно выскользнул крепкий парень в плаще с серо-зелёными разводами. Окинул скорчившегося Самуся цепким, оценивающим взгладом и исчез за углом. Только сейчас Лядащий расслышал голоса во дворе мастерской. Он встал, пошатывась и цепляясь за холодные брёвна, выбрался наружу.

Людей в таких же серо-зелёных накидках, окружавших телегу, было около десятка. Кто-то мельком, без любопытства глянул на появившегося оборванца. Собака, сосредоточенно чесавшаяся у тележного колеса, вообще не обратила на Лядащего внимания.

— «Рунцы. — подумал Самусь. — Брановы ратники? Скорее всего… Молодые парни, совсем не страшные. Если бы у меня был старший брат, возможно выглядел бы так же… Они не могут не пожалеть, не дать хлеба. Сухарь. Плесневую корку.»

Он попытался улыбнуться, прижал руки к груди стал робко приближаться. Пёс перестал чесаться, его щёки дрогнули, поползли вверх, обнажая клыки.

Один из ратников откинул плащ за спину, так что стали видны нашивки в виде луны на рукаве и груди, широко ступая пошёл навстречу. Остановив-шись в паре шагов от Лядащего спросил:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});