Сицилиец для Золушки - Штогрина Анна

за полночь. Я успела принять душ, найти в одной из комнат шкаф с одеждой Брунетти и облачиться в его длинную футболку. Заламывая руки и кусая от напряжения губы, я решилась спуститься из комнаты навстречу разгневанному бывшему мужу. Сначала мне было важно понять, был ли он с кем-то. Изменял ли мне. Но стоило увидеть в гостиной мрачный силуэт бородатого сицилийца, как все отошло на второй план.

Остались только он и я. Наедине в большом доме. Нервы натянулись, как канаты. Тихо ступая босыми ногами, я вошла к нему в комнату. Запах сигарет, пороха и крови был едва уловим. Дарио сидел откинув голову на спинку дивана с прикрытыми от усталости глазами. Он сидел недвижимо, только вены, натянутые, на шее пульсировали в такт сердцебиению и грудная клетка поднималась на вдохах. Дарио был уже без пиджака. Расстегнутая рубашка открывала вид на его мускулистую грудь, покрытую густым черным волосом. Мой любимый палач. Демон, завладевший всеми моими мыслями.

Я остановилась в нерешительности. Боялась нарушить его личное пространство и быть отвергнутой. Между нами давно разверзлась целая пропасть недопонимания. Недосказанность и обиды испортили наши отношения вкрай. Кому-то надо было стать мягче, откровеннее. И я понимала, что это моя участь.

— Я услышала, что ты вернулся. Если хочешь, я могу приготовить сэндвичи с индейкой и чай, — откашлявшись, предложила я. Дарио приоткрыл веки. Прошелся взглядом по моим босым ногам и выше по фигуре до самого лица. Так осмотрел меня, как мог только он. Будто провел наточенным ножом, разрезая ткань и приставив острие к моей шее…

Я чувствовала!

Инстинкты, как огонь, разгораются и завладевают телом. Ощущение настоящего жара на коже. А ведь Брунетти еще ничего не сделал. Только смотрит и раздевает глазами. Приказывает, чтоб я шагнула к нему. Понимаю это на интуитивном уровне. Ведь он продолжает молчать и хмуриться. Но одно то, что он не прогоняет, мне уже говорит о многом.

Я нерешительно шагаю к нему навстречу. Ощущение будто по канату над пропастью иду. Одно неверное движение, шаг в сторону, и я улечу в никуда. Снова разобьюсь о высокие мрачные скалы надежды. Глупо надеяться на прощение измены от Дарио Манфредо Брунетти. Самовлюбленный олигарх, использующий всех, кого только пожелает. Разбалованный роскошными молоденькими моделями. Внешне идеален, как сам Дьявол. Мускулистый, высокий, брутальный, умный и жестокий. Гремучий коктейль для эгоиста. Как же ему простить простую переводчицу Машку?! Посмевшую не дождаться его, поднявшую взгляд на племянника и угодившую в его объятия.

Дарио не простит меня… Но и отпустить в этот момент шанс на еще одну совместную ночь я не смогла. Сильно хотела его. До ломоты в суставах, до потопа между ног. Словно я сама — животное, движимое обостренными инстинктами. Течная сука, почуявшая своего кобеля. Ноги становились деревянными. Под пылающим злостью и голодом взглядом идти становилось все сложнее. Смолистые зрачки обещали наказание за дерзость, за непростительную смелость. Так хотелось увидеть луч надежды в конце черного туннеля. Разглядеть хоть маленькое зернышко неугасшей любви.

Но если раньше Дарио был жесткий тиран, то после тюремного заключения в Вольтерре он стал словно гранитная статуя. Холоден, бесчувственен, мрачен. Страшась потерять его окончательно, я, словно в тумане, потянулась к его плечам. Под пристальным изучающим взглядом очертила его клубистые твердые мускулы. Начала дрожащим голосом:

— Прости, что я приехала в Палермо. Я только хотела тебя увидеть…

Дарио нервно дернулся веред. Грубо схватил меня за волосы.

— Заткнись. Заткнись и не говори ни слова. Иначе я тебя пристрелю, как собаку, предавшую хозяина. На колени! — приказал он холодно.

Слезы задрожали на ресницах. Вот, кто я для него. Собака… Он нетерпеливо дернул меня вниз. Под тяжестью его лапы, подкосились ноги. Я бухнулась на колени между его разведенных в стороны бедер. Его косматое мрачное лицо нависло сверху, нагоняя жути пылающей ненавистью.

— Открывай рот и доставай мой член. Я не хочу от тебя слышать никаких звуков. Ты теперь можешь быть только моей шлюхой. Предательница, ты не заслуживаешь другого отношения!

Дарио выплевывал каждое обидное слово, как пощечину. Другого я и не ожидала от него. Но когда слова любимого мужчины облачились в звуки, стало больнее в сто крат. Брунетти перехватил мою ладонь и положил себе на ширинку. Дернул меня за волосы, сжатые в кулаке.

— Давай, живо! Будешь плохо сосать — отправлю тебя в бордель на тренировку.

Пальцы не поддавались, стали непослушными. Я долго возилась с застежкой ремня и молнией. Слизывала соленые слезы с губ, что непрерывно текли из глаз.

— Ты не прав. Я люблю тебя, — тихо шептала я, чувствуя, что мои слова вызовут лишь очередную волну гнева в мужчине.

Так и произошло. Дарио сильнее вздернул мою голову, выворачивая лицо к себе.

— Сука! Я ведь приказал заткнуться! Твоя задача только мой член обрабатывать. О своей любви можешь забыть. Я заставлю тебя почувствовать то, что сейчас во мне. Ненависть и желание тебя убить. Растерзать шлюху, которой я однажды поверил, и которая снова создала мне проблемы!

Брунетти с брезгливостью оттолкнул меня от себя. Я упала на попу и подтянула колени к груди. Он грубо выругался. Резко встал и ушел. Вышел из гостиной, бросив меня на полу в отчаянии и одиночестве. Из-за спины я услышала его последние фразы, произнесенные рычащим голосом, пропитанным безумием.

— Пользованная старая шлюха. Даже член на тебя уже не стоит!

Так! Была бы я инфантильной малолеткой в период бушующих сомнений и размножения комплексов, после слов Дарио, я бы искала тупой нож, чтоб демонстративно вскрыть вены и привлечь к себе внимание. Но жалость не совсем то чувство, на которое я рассчитывала от брутального бородача. Брунетти оскорбил меня и своим поведением и колкими фразами. Но я была бы не я, если б так сразу сдалась и подняла лапки кверху. Дарио не учел главного: я десять (!!!) лет прожила с Игорем, который изо дня в день вытирал об меня ноги. И фраза, что на меня не стоит член, это самая невинная, что звучала изо рта слизняка.

Бороться за инфантильного игромана Игоря было непростительной блажью. А вот за любимого, но очень разгневанного зверюгу — стоило наступить на горло своим принципам еще раз. Включить