Ковчег-Питер - Вадим Шамшурин

что вы встали на колени перед моей невестой, пытаясь помочь ей с этим дурацким браслетом, из-за которого она чуть вечер мне не сорвала?

Витюша смотрел на меня, а я – на него. Спины амбалов впереди были безмолвны.

– Ну ладно, не сам вы, конечно, – начал я сдавать позиции. – Ясное дело, наняли кого-нибудь.

– Предположим. А причем здесь ваша учительница?

И тут я понял, что уже не очень знаю, как это объяснить и спросил:

– Вот у вас в школе была любимая учительница? Ее как звали?

– Я учился в закрытом учебном заведении в Англии, и имена моих преподавателей для вас – это совершенно излишняя информация, – ответил Витюша, кажется, уже устав от этого разговора. Он снова положил руку на плечо сидящего впереди амбала и велел:

– Игорь, останови здесь.

Машина остановилась, и Витюша сказал, не глядя на меня:

– До свидания, Антон Скворцов.

Я ждал, что он скажет еще что-нибудь, но он молчал и даже уже не замечал, что я все еще сижу рядом. Тогда я открыл дверь и вылез из машины. Она тут же стартанула дальше по улице. А я остался стоять, пытаясь сориентироваться, где они меня высадили.

Лидия Павловна

Я даже не поняла, как это случилось. Запомнила почему-то только потолок машины, в которой меня везли. Наверное, должна была испугаться. Потом спросила у широкоплечего:

– Когда вы меня отпустите домой?

Получилось совсем по-детски. Он ответил:

– Это и от вас будет зависеть.

Потом мне что-то вкололи, и я заснула. Когда открыла глаза, вокруг было темно.

Телефон разрядился. Наручных часов тоже нет – на дачу никогда их не надеваю, оставляю в городской квартире. Сколько сейчас времени? Часа два или три ночи? Под дверью светлая щель – там горят лампы. Как хочется сейчас быть дома.

Я – мидия. Как хорошо, что можно быть мидией. Я не в этих чужих стенах, не в этой темноте. Я в своей ракушке. Створки надежно закрыты.

От слабости и чувства собственной беспомощности вдруг вспомнила детство. Там была такая же светлая щель под дверью моей утопающей в темноте комнаты. Каждый вечер я цеплялась за нее глазами, всматривалась в тени, проплывающие там иногда, вслушивалась в приглушенные звуки. За дверью еще пили чай, позвякивая ложечками, делали какие-то мелкие домашние дела, обсуждали взрослую жизнь. А я, маленькая, лежала посреди бескрайней темноты и умирала от страха. Вокруг простирался невидимый мир, из которого на меня каждую ночь смотрели глаза огромного чудовища. Мама говорила:

– Ну посмотри, Лидочка. Видишь, это просто чемодан стоит на шкафу, и застежки поблескивают. Что же тут страшного? Хочешь, мы его застежками к стене развернем? Ты только пойми: когда я выключаю свет, в комнате ничего не меняется, все остается по-прежнему.

Но я знала, что когда мамы в комнате не было, то не работали и ее правила. Может, я сама была в этом виновата. Я же первая и нарушала ее нехитрые повседневные законы. Это ведь я позволяла себе грызть сушки или печенье в комнате, крошить на пол, пробегать в уличных ботинках по ковру за оставленной на столе тетрадкой, забывала поливать цветы. А уж если дочь хозяйки дома так делала, то чего было ждать от ночных чудовищ. Так что и они, эти чудовища, которые по ночам таились в темноте, притворялись безобидными домашними вещами только до тех пор, пока мама была рядом, а когда она выходила за дверь, они выползали наружу и окружали меня со всех сторон.

Антон

До моей машины, оставшейся стоять напротив банка, пришлось добираться на автобусе. Я смотрел в окно на ползущие мимо дома, людей, деревья, ограды и ни о чем не думал. Потом вдруг обнаружил, что до сих пор держу в руке протокол капитана Волкова. И решил ему позвонить. Капитан сказал, что я должен приехать к ним в отделение и лучше прямо сейчас. Судя по голосу, он был без усов и без добрых морщинок вокруг глаз. Кстати, и молодым бравым симпатягой, который мог бы очаровать Верочку, он тоже не был. Капитану Волкову я дал бы лет сорок. Лицо у него было уставшим и довольно равнодушным. Ну, в общем-то, понятно: разбитую витрину магазина подарков сложно назвать преступлением века, медаль ему за эту рутину вряд ли дадут. Капитан сказал мне сесть к столу, а сам все время ходил по кабинету и что-то делал: складывал в сейф документы, переставлял папки на полке, двигал стулья, что-то поднимал с пола. Как заведенный. Я должен был подписать какие-то бумаги по поводу витрины.

– Вы их поймаете? – спросил я зачем-то. Наверное, потому что слышал, как такой вопрос задают в фильмах, когда разговаривают с полицейскими. Волков дежурно покивал и скучающим голосом ответил:

– Сделаем все возможное.

Он подчеркнуто вежлив и совершенно безразличен. Мне кажется, он и взглянул-то на меня только один раз – когда я вошел. Ему скучно. О разбитой витрине ему даже лень будет дома рассказывать жене – на пальце у него старомодное широкое обручальное кольцо. Жене тоже скучно с ним. Когда замуж выходила, думала, что он будет возвращаться домой со службы, весь пропитанный отвагой и запахом опасности, ужинать обязательно со стопкой суровой мужской водки, а потом садиться рядом с ней на диван и рассказывать о погонях, перестрелках, расследованиях – так интересно, что в кино можно не ходить и спокойно потратить сэкономленные деньги на что-нибудь другое. Скажем, на хороший мощный пылесос. Чтобы, после того как они поругаются о том, что он маловато приносит домой денег, она могла бы включить этот пылесос и с грохотом провезти его по всей квартире. А потом надеть изящные домашние тапочки на каблучке и ходить в них перед мужем, чтобы он не забывал, что женился на женщине не только хозяйственной, но еще и красивой. Мне тоже было скучно с капитаном Волковым. Я был в отделении полиции первый раз в жизни, как ни странно, и не думал, что это будет так буднично.

– У вас остались ко мне какие-то вопросы? – спросил Волков, отвернувшись к окну. Теперь он взял помятую пластиковую бутылку и принялся поливать цветы. У них весь подоконник был заставлен горшками с совершенно одинаковыми растениями. Я посмотрел на эту бутылку и вспомнил, что читал когда-то рассказ о том, как двух парней привели в участок, незаконно обвинив в каком-то преступлении, и начали избивать их пластиковыми бутылками, наполненными водой. Это было очень больно, а синяков на теле не оставалось. Мне захотелось спросить Волкова, бил ли он когда-нибудь так подозреваемых. Вот