Ковчег-Питер - Вадим Шамшурин

в музыке еще, пожалуй.

Музыка – странная штука. В руки не возьмешь, а у всех она есть. В любом телефоне теперь – хоть с утра до вечера. Часами и бесплатно. И всем хочется. Хотя нет, не всегда бесплатно, если вживую – это иногда бывает за очень большие деньги. В детстве смешно было: сунешь наушники в уши, и все начинают двигаться под твою мелодию – пешеходы шагают в ритм, деревья ветками машут в такт. Если музыка – веселая, то и всем вокруг весело, если грустная – все грустят. Чувствуешь себя волшебником.

В доме я все прибрал, помыл посуду за собой, выкинул остатки дурацкого торта. Проверил все окна, закрыл дверь и засунул ключ под покривившуюся доску на крыльце. Крыльцо бы тоже неплохо починить, но тут новые доски нужны и инструмент.

Зашел попрощаться с Мишей и с его женой. Еле отговорился от подарков: яблок, соленых огурцов и самогона, обещал заехать как-нибудь еще и пошел на станцию.

На дневной электричке народу было мало, и я вдруг подумал, что эти дни на даче были для меня, получается, небольшим отпуском. Странно, но чувствовал я себя действительно отдохнувшим, несмотря на все напряги. Расслабился, даже не знаю, какой сегодня день недели.

Но теперь деревни с меня уже хватит. Электричка катила в город, и я возвращался в свою нормальную жизнь из какого-то вдруг нахлынувшего детства, где снова был деревянный дом, грибы, лес и даже учительница. Я ехал и взрослел, и мне теперь казалось, что вся история с генеральным Витюшей могла оказаться полной ерундой, потому что на фиг я ему сдался, если подумать. Только непонятно было, кто тогда разбил витрину и куда делась Лидия Пална. Я пошарил по карманам, нашел номер ее мобильного, который она мне записала, и ее городской адрес, который дал мне Серега. Вообще, странная это была идея: поехать к Лидии. Серега меня тогда спросил:

– Ты же можешь у девчонки какой-нибудь зависнуть? Ну, пока все тут не утихнет?

А я сказал: нет. Он удивился:

– Как нет? А Ксюха?

– А у Ксюхи своя жизнь. Без меня, – ответил я.

И тогда он дал мне эти два адреса, городской и дачный, и сказал:

– Ну съезди к Мидии. Она тебя всегда любила, так что войдет в твое положение. А ты ей там картошку вскопаешь.

– Почему картошку? – не понял я тогда, а Серега засмеялся и спел:

– «Антошка! Антошка! Пойдем копать картошку!» Ты что, забыл, мы ведь тебя этой песенкой часто доставали в школе. У-у, как ты заводился на этого «Антошку»!

Посмеялись, и я поехал. А теперь наша Мидия куда-то пропала. Может, едет сейчас на встречной электричке, разминемся мы с ней, промчимся, прогромыхаем колесами мимо, совсем рядом друг с другом, но только в разные стороны, и даже знать не будем об этом. С тех пор, как я школу закончил, мы с ней так и живем, с нашей класснухой: я двигаю вперед, а она – назад, в очередной пятый класс. В те же задания, в те же проблемы и праздники, в те же словечки и шуточки. На самом деле мы с ней уже давно разминулись по жизни, и странно, что вот опять встретились.

Надо будет все-таки дозвониться до нее обязательно. Она трубку возьмет и скажет:

– Антон, ты молодец, что позвонил. Я ведь с самого начала говорила, что все у тебя будет хорошо.

А что, если вдруг трубку поднимет не она, а ответит мужской нехороший голос:

– Твоя классная руководительница у нас, Антон Скворцов! И если ты не появишься в кабинете у Витюши ровно через два часа, мы будем вырывать по одной странице из ее любимого учебника по алгебре!

И в трубке будет слышно еще, как Мидия всхлипывает.

Думая обо всей этой ерунде, я даже задремал и проснулся, уже когда электричка останавливалась на вокзале и пассажиры столпились в проходе у дверей вагона. За то время, что я спал, в голове как-то само собой обозначилось решение съездить сначала в магазин, посмотреть, как там дела, расспросить девушек, а потом уже определиться с тем, что делать дальше.

В городе сразу стало остро не хватать мобильника и машины. Я даже не знаю, как на общественном транспорте добраться до моего «Праздника».

Прямо напротив магазинчика было кафе, я вошел, сел у окна, заказал кофе и стал смотреть на «Подари праздник» поверх пластиковых круассанов, разложенных на подоконнике. Между мной и магазином двигался поток машин, бликующих на солнце лобовыми стеклами, подмигивающих фарами, толкающихся пыльными боками. Все они ехали мимо, равнодушные одинаковые металлические коробки на колесах, и нигде, конечно, не стоял припаркованный черный подозрительный автомобиль. Посетители кафешки тоже сменялись быстро, никто не сидел в углу, не поглядывал на меня из-под полей низко надвинутой шпионской шляпы, не прятал глаза за темными стеклами очков. Я расплатился, перешел улицу и толкнул стеклянную дверь. Нервно задергалась приклеенная к стеклу пластиковая физиономия клоуна, высунувшего яркий язык. Тренькнул колокольчик над косяком, Верочка за прилавком подняла голову.

– Антон! Ну наконец-то вы приехали! – обрадовалась, бросилась из-за прилавка ко мне. – Мы вам звонили-звонили, а вы недоступны!

– Да, Верунчик, такой уж я недоступный! – подколол, не сдержался. Девочка Верочка считает, что влюблена в меня. Смотрит большими глазами из-за стекол очков, поправляет светленькую косичку и краснеет. В сентябре у нее начнется учеба, первый курс, и она останется работать у меня только по выходным, а по будням наверняка будет влюблена в какого-нибудь сокурсника, о существовании которого пока даже не догадывается. Но я-то старше и уже могу предположить его появление.

– Так, и где следы разрушений? Показывай, рассказывай!

Следов погрома не видно. В витрине новое стекло, чистое, на старом у меня рекламная надпись была. В торговом зале относительный порядок: вешалка с карнавальными костюмами, тут же кучей громоздятся головные уборы: цилиндры, котелки, кокошники, дальше – перья, уши, маски, парики. Зеркало во всю стену целое, не разбитое, и в нем отражается прилавок с пестрыми стаканчиками, картонными колпачками, наборами именинных свечей, стенды с открытками и гроздья воздушных шаров.

– Ой, Антон, а я так переволновалась, – переступает с ноги на ногу, как маленькая лошадка, нервно расправляет складки желтенькой юбочки. – Вы же знаете, тут такое было! Прихожу утром, на асфальте осколки, а в витрине – дыра. Внутри темно и что-то там шевелится. Я давай сразу вам звонить. А вы мне говорите: «Я все понял». Я спрашиваю: «Что мне делать?» А вы такой: «Я сейчас». Я ждала-ждала, наверное, полчаса, а вы так и не приехали. И на телефон