СТРУНА ИСТОРИИ - ГУМИЛЕВ Николаевич

И кончилось это дело тем, что через два года в городе Страсбурге Карл и Людовик зачитали клятву.[211] Причем Карл читал на немецком языке для воинов-немцев, а Людовик читал на французском языке для воинов-франков. Клятва была примерно одна и та же — о том, что они делят свою страну пополам. Немцы будут жить отдельно, французы (впервые было произнесено это слово!) — будут жить отдельно. До этого не было никаких французов — были галло-римляне и вельски Рейна. А на востоке были всякие немецкие племена, называвшиеся тевтоны. А тут было сказано: тевтоны и французы — это различные франки. Франки были и на той и на другой стороне. Франки — это название того племени, которое возглавило всю империю, а империя (империя франков Карла Великого. — Ред.) теперь развалилась.[212]

А Лотарю что? Лотарю отдали никому не нужную Италию,[213] завоеванную, по тем временам, без большого труда, и полоску земли от Средиземного моря до Ла-Манша, которая с тех пор называлась Лотарингия. Потом она развалилась, естественно. Это была очень условная область, которую неизвестно было куда приткнуть. Развалилась она на части[214] (Л. Н. Гумилев называет и одновременно показывает на карте. — Прим. ред.): Бургундия выделилась на юге — это там, где сейчас Лион, Гренобль, вот эти города. Прованс выделился в особое Арелакское королевство, там, где город Арль[215] был столицей. Северная Лотарингия разделилась на Фландрию и собственно Лотарингию, которая до сих пор так и называется. То есть это условно-политическое образование оказалось не жизнеспособным, ибо этнического наполнения оно не имело.

* * *

Что же испытывала природа за то время, пока шло рождение этноса? Надо вам сказать, что древние римляне, для того чтобы прокормить друг друга (сохранить свой великолепный город с двухмиллионным населением, с коммунальными квартирами, с плохеньким водопроводом, с еще худшей канализацией; с жуткой толкотней на улицах, где не было только что смога, а вообще духота была страшная), — для этого они уничтожили почти всю природу западного Средиземноморья.

Они свели леса не только в Италии, но и в Северной Африке, в Испании, свели почти все леса в Галлии, но там климат, к счастью, влажный, так что это не оказало столь трагических последствий. Они распахали огромное количество земель и пахали их хищнически для того, чтобы получать каждый год как можно больше хлеба, чтобы накормить свое римское население. Почему? Да потому что иначе оно бы устроило им бунты и убивало императоров. Ну, а хищническая распашка, как вам известно, идет без пользы. В общем, все это римляне проделывали так, как умеют это делать цивилизованные люди.

Но когда этих римлян прикончили, потому что, несмотря на всю свою цивилизацию, они потеряли пассионарность, и защищаться не было сил — они не столько сражались, сколько были сражаемы, а потом уничтожены, попросту говоря, — вымерли, то земля тогда отдохнула.

Редкое население осталось после всех солдатских движений,[216] после гибели в римских провинциях, после походов Флавиев[217] тоже было очень не много, — и земля отдохнула, выросли леса. У Дорста это очень хорошо описано в книге «До того, как умрет природа» (М., 1968. — Ред.). Рекомендую прочесть. Десяток стран заросли лесом за эти годы. Расплодились и дикие животные, и птицы местные и перелетные, водоплавающие, куропатки, зайцы, то есть страна, обеспложенная и кастрированная цивилизацией, опять превратилась в земной рай.

И тут оказалось возможным производить защиту этой страны (Франции. — Ред.) и оказалось, что имеет смысл ее защищать, потому что жить-то в ней — хорошо! А враги, как я сказал, были повсюду.[218]

Потомки Людовика Благочестивого — и Каролинги, и немецкие его потомки[219] — были людьми исключительно бездарными, просто на редкость бездарными. Спрашивается, зачем же тогда французы и немцы поддерживали таких королей? Да они не их поддерживали, — они выдвигали их просто как знамя, как лозунг, как идеограмму, как символ, за который можно сражаться, защищая свою независимость. Да им, в конце концов, было безразлично, какое слово произносить, — только когда они говорили «Карл Лысый»[220] или «Людовик», то они знали, что они под этим подразумевают. И шли-то они — ради себя, ради осуществления своих идей. То есть произошел пассионарный толчок.

И все эти графы и бароны, которые были из их среды, имен которых мы не знаем, они начали интенсивно и мужественно сопротивляться:

— нападениям сарацинов (то есть мусульман);

— нападениям викингов (то есть норвежцев и датчан);

— нападениям обров;

— ненавидели греков;

— презирали итальянцев, у которых ничего подобного не было и которые, так сказать, проживали последний срок;

— и плевали на Британские острова, где были тоже остатки Великого переселения народов, — англы и саксы, абсолютно потерявшие способность к защите от тех же самых викингов — норманнов.

А вот здесь, в центре Европы (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. — Прим. ред.), будущие феодалы оказались ребятами весьма дельными, потому что они продолжали кооптировать (принимать. — Ред.) в свою среду людей толковых, смелых, верных, умеющих сопротивляться, при всех неприятностях своего характера они все время обновляли свой состав.

Кончилось это дело тем, что однажды викинги вошли в устье Сены, разграбили все, что могли, прошли до города Парижа и решили разграбить и его. Париж в то время был городом не очень большим,[221] но, так сказать, довольно все-таки заметным. И парижане, конечно, бросились в церкви молиться о том, чтобы святые спасли их от ярости норманнов.

Но у них оказался толковый граф, Эд его звали, — граф Парижский. Он сказал: «Ничего подобного, святые нам помогут, если мы сами себя не забудем. А ну-ка, все на стены!»

Собрал в кучу своих ребят и стал всех выгонять на стены защищаться, и чтобы жены и ребятишки, которые повзрослее, — таскали воду и пищу. А тех, кто кричал: «Я не пойду, у меня миокардит! Вот справка от врача!» — он тут же хватал с помощью своих ребят и тащил на стену: «Постоишь и с миокардитом, — ничего!»

Результат был совершенно потрясающий. Норманны взялись всерьез штурмовать Париж: и не смогли его взять.[223]

Явился Карл Толстый,[224] король из династии Каролингов, потомок Карла Великого, с войском. Постоял, постоял и ушел — побоялся сражаться. А Эд кричал: «Не сметь уходить со стен! Вот я вам дам! Вот я вам покажу!»

И Париж уцелел. Это произвело на всех такое впечатление![225] Хотя тогда телефонов не было, радио тоже не было, и телеграфа и почты не было, но передавали люди новости не хуже, чем у нас, даже лучше. То парижане посмотрели и сказали: «Вот этот нам нужен. Вот такого бы нам короля!»

И они отказались подчиняться законной династии. Провозгласили Эда королем Франции.[226] Ну, правда, у него этот номер не прошел. Было преждевременно.[227] Но, в общем, история повторилась через 90 лет, в 888 г., когда Гуго Капет (тоже граф Парижский),[228] был таким же образом провозглашен за свою энергию, за свои личные качества королем Франции, а Каролингам отказали в повиновении. Последнего (герцога Лотарингского. — Ред.) поймали в городе Лане (столице Лотарингии. — Ред.), посадили в тюрьму, где он и умер.[229]

Что это такое? Бунт пассионариев, опирающихся на людей гармоничных и субпассионарных, то есть волнения против чего? — Против королей своих и системы, системы, потерявшей пассионарность. Но почему она удалась в данном случае и не удалась, например, в Лотарингии!

А вот обратимся к географии, вернее, к исторической этнографии — это наука географическая.

Франция (в X в. — Ред.) была населена не одним народом, как сейчас, — французами, а целым рядом народов. (Л. Н. Гумилев показывает на карте исторические районы Франции. — Прим. Ред.) Полуостров Арморику заселили кельты — бритты, и с тех пор она называется Британией. К югу от Луары до Гаронны жил народ аквитаны, который, потеряв свой язык и культуру, сохранил память, что они — аквитаны и поэтому очень не любили своих соседей, живших по другую сторону Луары — на Сене и Марне, там поселились франки, которые перемешались с местным галло-римским населением.