Проклятый (СИ) - Лимасов Александр

Прощупав её, Бэр с удивлением отметил кольчугу, спрятанную между волчьей шкурой и, непривычной для такой душегрейки, подкладкой.

Никита стоял рядом, с удовольствием наблюдая за восторженным оборотнем.

- Нравится?

- Великолепная работа! Продаёшь?

- Двадцать гривен.

- Держи. – Бэр отцепил от пояса мешочек с монетами, бросил Кожемяке. – За такую вещь не жалко!

- Конечно не жалко! Кольчуга из лучшего булата, остановит стрелу из механического лука!

- Вещь! – оборотень тут же облачился в обновку, которая оказалась как раз по фигуре, застегнул на булатные крючки. Скрытая кольчуга не стесняла движений, приятной тяжестью лёжа на плечах.

- Ты занизил цену, Никита, за такую и сотню попросить – с руками оторвут.

- Ага, щас! Тем красу подавай. Пусть железо – дрянь, зато красивая дрянь. Волчью шкуру в жизни не наденут, а те, кто надел бы, не могут и пяти гривен дать. Но ты оценил, оценил, мне этого достаточно.

- Кстати, по поводу лука, Никита, мне на улицу выходить,… сам понимаешь, я дам тебе денег, не мог бы купить мне самый мощный, какой найдёшь? И стрел полсотни.

- Да хоть щас, через улицу живёт мастеровой, я у него видел подходящий. – Никита, взяв мешочек денег, вышел и скоро вернулся, неся в руках тул со стрелами и налуч с луком.

- Держи своё оружие, здесь ещё пяток тетив, думаю пригодится. Садитесь за стол, потчевать буду.

Холодное мясо, каша, медовуха, квас – неплохо для кожевенника, в богатых домах не дали бы и хлеба. Молчание снова прервал Никита. – Что тебя загнало в Новгород? Уж не задумал ли купцом стать?

- Я что, похож на купца?

- Да нет, скорее на лиходея.

- В точку! – встрял в разговор Димитрий. – Ты бы видел, что он с монастырём сделал.

- И за дело! – зарычал оборотень.

- Я что, спорю? За дело.

- Тогда не перебивай! С купцами хочу поговорить. – сказал он, обращаясь к Никите. Достал змеиный перстень. – Может, кто видел такую вещицу.

Кожемяка взял в руки, повертел.

- Редкая работа. Но сомневаюсь что ты кого найдёшь: ни один купец змею в руки не возьмёт, даже золотую, это ж удачу в торговле сглазить. А что за купец без удачи?

- И что мне теперь, по твоему, делать? Это единственная зацепка.

- Змейка редкая, у нас таких нет, значит надо спросить там, где есть.

- Да, я уже думал об этом, но далековато получается, нижний мир ближе.

- А что поделаешь?

- Кстати, – снова перебил разговор Димитрий, надевая свою рясу и поглядывая в окно. – к нам гости. – вытащил из-за пазухи крест. – И гости серьёзные.

Мощный удар снёс дверь вместе с косяком.

- Сдавайся, прихвостень Сатаны! – завопил визгливый голос.

- Это он мне? – возмутился Бэр.

- Тебе Вервольф. – успокоил его Димитрий.

- Ну всё, я обиделся! Сейчас буду зверствовать! – с этими словами оборотень с кровожадным скрежетом вытащил свой жуткий меч.

В дом ворвались вооружённые люди. Димитрий, бросившись им навстречу, заревел голосом проповедника, сжимая в полусогнутых руках свой крест. – Остановитесь, нечестивцы! Преклоните колени перед знаком господа или познаете длань карающую!

Один из наёмников, самый здоровый и звероватый, ухмыльнулся:

– Прости, мужик, но я сторонник старой веры. – и он замахнулся дубиной, намереваясь расколоть монаху голову как тухлое яйцо. Из креста Димитрия выскочило лезвие и, с ударом руки, вошло в горло.

- Я ж предупреждал! – Димитрий выдернул хитрый крест, отскочил, разрезая шнур, стягивающий рясу, выхватил из-за пояса кинжалы.

Бэр и Никита тоже не стояли: оборотень привычно сносил головы, разваливал тела на половинки, зубья меча вспарывали глотки, Кожемяка лениво помахивал дубовой лавкой, расплющивая хулиганов о стены. От его помахиваний дом дрожал, но держался.

Внезапно люди кончились, Бэр даже сплюнул с досады – настолько неинтересно было сражаться на этот раз. Никита отклеил от стены что-то в балахоне, воскликнул:

- Бэр, глянь-ка, не твой перстенёк?

Оборотень мазнул взглядом:

- Кажись, похож. Есть чего ещё?

После недолгого осмотра, кожевенник разогнулся со свитком в руках.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Ты только посмотри! Печать базилевса!

- Не может быть! – от удивления, брови оборотня поползли в направлении волос.

- Может, этот орёл-урод запоминается.

- Это мне теперь аж в Цареград топать?!

Развернув свиток и пропустив список титулов, Бэр начал читать.

Властью царя Второго Рима – Вечного Константинополя, повелеваю своим соглядатаям и тайным солдатам, укрывающимся на землях диких Русов, оказывать всевозможную помощь монахам земли золотых змей – преданнейшим слугам нашей святой церкви.

От дверей донёсся слабый стон. Бэр глянул и сказал. – Зверь ты, Димитрий. Чего сегодня такой злой? Может съел что? Ты глянь на моих. Как я их милосердно, лежат не шелохнуться.

Димитрий посмотрел на жертвы милосердия Бэра, забрызганные стены, поёжился и быстренько дорезал главаря.

- Так-то лучше. – одобрил оборотень.

- Весёлая у вас жизнь, парни! – восхитился Кожемяка. – Мне бы так.

- Похоже, придётся и тебе так. – обрадовал его Бэр. – За такие вещи… мало не покажется. Уходить надо. Хочешь с нами – будем рады, не хочешь – твоё дело.

- Не, простите, но я не настолько кочевник, чтобы из-за подобных мелочей из дома уходить.

- Тогда, прощай, мы пошли.

Они обнялись, выпили медовухи на дорогу, Бэр бережно уложил в котомку, выменянную у Никиты на пару серебряных монет, свой свёрток и они с Димитрием ушли, оставив хозяина завистливо смотреть им вслед, до предела напрягая зрение, чтобы различить смутные силуэты в сгустившейся темноте. Пробираясь тёмными, захламленными закоулками, подходили к городской стене. Перебрались через неё, удачливо миновав стражников, и направились на юг.

Дворец, созданный словно из света, внезапно обретшего формы. Призрачные стены создают ощущение уюта. Не видно особых украшений, но замок кажется нереально прекрасным, слишком красивым, словно доброта неожиданно обрела форму. Каждый, кто появляется здесь, видит то, о чём грезит в самых светлых мечтах.

В самом большом зале расположился светлый мужчина. Он возлежал на облаке и наблюдал за жизнью на земле. Простые крестьяне, счастливые в своей простой жизни вызывали радостную улыбку. Парень, целующий девушку, играющие ребятишки, полные амбары зерна, плодородные земли – он снова сумел сделать кого-то счастливым, и сам был счастлив от этого.

Однажды ему удалось заполнить счастьем весь мир, это была его полная победа над братом, но, всего через сотню лет, счастье прекратилось, как ни странно, брат не вмешивался. Люди были сыты и довольны. Изысканнейшие плотские утехи занимали их мысли. Они любили весь мир: друг друга и животных. Все желания удовлетворялись, поэзия и музыка были повсюду.

Но Род потребовал оставить жизни людей в их собственное распоряжение. И они стали опускаться всё ниже и ниже: сначала человеческие жертвоприношения, затем рабство, непрекращающаяся война друг с другом. Его мир был огромен и велик, но единственное племя, вдохновлённое Чернобогом, смело его, не оставив даже воспоминаний.

Белобог страдал за каждого убитого, каждую каплю крови. Но мир жестокости и насилия, который должен был погибнуть сразу же после уничтожения мира любви, процветал три тысячи лет, пока Белобог не попытался снова сделать всех счастливыми.

Снова люди любили людей и животных, но мир начал погибать и пришлось послать своего сына, чтобы подтолкнуть живущих к свету. Но Чернобог не уступает и всё новые и новые племена выходят из неизведанных краёв. Тысячи лет идёт непрерывная война. И ради чего? Ради того чтобы больше не было убийств? Или чтобы не перевелись творцы?

Ужасной ошибкой Великого Рода стало то, что счастливый не может творить. Да, он напишет стихи, нарисует картину, но не создаст ничего, что бы подняло человечество чуть выше. Его тёмный брат сказал, насмешничая, о стихах счастливца: «Довольное хрюканье сытой свиньи», и был по-своему прав.