Трон тени - Векслер Джанго

На этих словах Дантон смолк, и на всей площади не раздалось ни единого звука, словно все, кто собрался здесь, разом затаили дыхание.

Но сейчас все изменилось, верно? — проговорил он.

Нестройный хор возгласов был ему ответом, и толпа не унималась до тех пор, пока Дантон взмахом руки не заставил ее умолкнуть. Затем он объяснил, как именно все изменилось. Банкиры стали другими, и вместе с ними стали другими банки. Банкиры сейчас — иноземцы, чуждые обществу, столпами которого они были когда–то. Озабоченные лишь тем, сколько прибыли — сколько пота и крови честных граждан! — можно выкачать из Вордана. Паразиты, сосущие кровь страны, точно свора пиявок. Именно банкиры и откупщики налогов — Расиния гордилась тем, как непринужденно и ловко объединила первых и вторых, — повинны во всех бедах Вордана. Если бы не они, всякий бедняк мог бы найти себе работу. И буханка хлеба снова стоила бы один орел.

Орел! — выкрикнул кто–то, и слушатели дружно подхватили, вновь и вновь повторяя нараспев: — Орел и Генеральные штаты! Орел и Генеральные штаты!

— Генеральные штаты, — задумчиво повторил Дантон, будто лишь сейчас услышав о такой возможности.

Да, это был бы выход. Представители народа в едином братском порыве трудятся над тем, как разрешить проблемы народа — с августейшего благословения монарха. Вот только этого не случится, пока они сами не приложат силы к тому, чтобы это случилось.

— Но, — продолжал Дантон, — бить надо там, где удар будет больнее. «Сожжем банки!» — твердят мне. — «Предадим огню Биржу!» Однако что в том проку? Работники банка — такие же ворданаи, как вы да я, и они лишатся работы. Селяне, что продают свой урожай на Бирже, — такие же ворданаи, как вы и я. Жандармы — тоже ворданаи. Неужто принудим их заключать под арест своих же собратьев? Нет! Наши враги — не здания, не средоточия камня, железа, сейфов и мраморных иолов. Наши враги — идеи.

— Так что же мы можем сделать?

Дантон сунул руку во внутренний карман сюртука и извлек на свет листок бумаги. Встряхнул — и на солнце ярко блеснули золоченые буквы.

— Это — залоговое письмо Второго доходного банка. Оно обещает выплатить подателю сего сто орлов. Обещания — вот что такое, по сути, есть любой банк. Обещания — и не более того.

Дантон вытянул руку, двумя пальцами сжимая листок, брезгливо, точно тухлую рыбу:

— И сделать мы можем вот что.

Другая рука его вынырнула из кармана сюртука со спичкой в пальцах. Он чиркнул спичкой о бок колонны, и тотчас полыхнул жаркий язычок пламени, отчего у толпы вырвался дружный вздох. Дантон поднес огонек к уголку письма, и плотная бумага неохотно занялась, скручиваясь и источая густой черный дым.

— Вот чего стоят в конечном счете все их обещания, — проговорил Дантон.

Когда огонь добрался почти до самых его пальцев, он уронил письмо, и листок, охваченный пламенем, невесомо опустился на камень.

— И мы должны заставить их это осознать.

С этими словами он повернулся спиной к догорающему письму и сошел с трибуны. На лестнице его должен ждать Фаро, чтобы не мешкая увести с площади. Между тем онемевшая от потрясения толпа ждала продолжения, не вполне осознав, что речь уже закончилась. Ожидание длилось несколько секунд — и вдруг, как по сигналу, скопище людей разразилось единым ревом, в котором слились хриплое торжество и неудержимая ярость.

В самом центре тесно сбившейся толпы расположились бродяжки из Третьей церкви Милости Кариса Спасителя, подопечные миссис Луизы Фельда. Как и было условлено, они дождались появления Дантона, но теперь, когда он ушел, им не терпелось получить обещанную награду. Плечом к плечу они принялись пробиваться через толпу — на восток, к мостам, соединявшим Остров с Биржей. Все прочие расступались перед ними, пропускали вперед — и тянулись следом, влекомые любопытством и силой Дантоновой речи. Это зрелище напоминало комету: нанятые Корой бродяжки составляли ее голову, остальные зеваки — громадный хвост, и все это внушительное явление направлялось прямиком к ворданайскому отделению Второго доходного банка.

— Б-бог ты мой, — проговорил Сартон, глядя вниз с балкона, — т-там, наверное, т-тысяча экипажей, н-не меньше.

Фаро, вопреки обыкновению, проявил предусмотрительность и снял номер с балконом в «Гранде», одной из лучших гостиниц Вордана. Номер выходил окнами на Биржу, и с балкона весьма удачно открывался превосходный вид на облицованный гранитом и мрамором фасад Второго доходного банка. Таким образом Расиния, опершись на балконные перила, могла, как из театральной ложи, любоваться примечательным зрелищем одной из классических катастроф цивилизованного общества — массовым паническим изъятием банковских вкладов.

На деле Биржа была много обширней Триумфальной площади, однако выглядела куда менее презентабельно. То был просто огромный, неправильной формы участок земли под открытым небом, густо изрезанный колеями от возов и телег. В обычные дни по всей территории Биржи были рассеяны группки людей, сидевших за столами или стоявших у переносных конторок; позади них па тонких шестах трепетали разноцветные флажки, словно вымпелы на старинном рыцарском турнире. Другие люди сновали вокруг, перебегая от одного стола к другому, что–то неразборчиво выкрикивали и получали в ответ такие же невнятные возгласы и жесты. Как–то Кора объяснила Расинии, что все это значит: каждый стол или конторка — место сбора тех, кто желает продать или купить некий товар, люди за столами — представители солидных фирм, а снующий люд — возможные покупатели. Ежедневно здесь переходили из рук в руки сотни миллионов орлов, неким неосязаемым способом, с помощью одного лишь рукопожатия. Возгласа, поднятого вверх большого пальца или кивка было достаточно, чтобы где–то, в сотне миль отсюда, торговое судно загрузили товарами и отправили в кругосветное плавание.

И ведь Биржа Вордана, по словам Коры, занимала лишь третье место в списке крупнейших биржевых центров, причем с большим отставанием. Борса в Хамвелте была значительно крупнее, а уж могущественный Общий рынок Виадра мог без труда вместить их обе, и еще осталось бы немало свободного места. Всякий раз, когда Кора упоминала Общий рынок, в ее голосе появлялись мечтательные нотки — так истово верующий проповедник мог бы грезить о царствии небесном.

Сегодня, однако, привычный порядок вещей был грубо нарушен: столы и конторки опрокинуты, маклеры разбежались, устрашенные толпой. Банки располагались по внешней границе Биржи, величавые, словно храмы, в своей архитектурной пышности, призванной подчеркнуть их незыблемость и мощь. Второй доходный — выходец из Бореля — появился в этом кругу совсем недавно, и его здание великолепием затмевало все прочие. Очередь — если только это воплощение хаоса можно было назвать очередью — начиналась от самых его дверей, извиваясь, текла через Биржу и наконец, потеряв всякое подобие упорядоченности, превращалась в море вопящих и толкающихся людей.

Экипажам въезд на территорию Биржи был, как правило, заказан, но сегодня никто не придерживался правил. Они начали прибывать вскоре после того, как Дантон произнес речь, и их тоненькая струйка через несколько часов превратилась в бурный поток. Более того, сами экипажи становились все импозантнее — с гербами, с ливрейными лакеями на запятках, так что в конце концов стало казаться, что площадь заполнила добрая половина ворданайской знати.

Где–то в самой голове очереди теснились бродяжки, которым Кора и Расиния прошлой ночью раздали залоговые письма. Они послужили булыжниками, которые, брошенные на покрытый снегом склон, срывают лавину льда и грязи, и та с неистовым ревом катится на беззащитные поселения в долине. Со смесью ужаса и благоговения Расиния смотрела, как порожденное ими чудовище неудержимо несется вперед, пожирая все на своем пути.

Все дело в страхе, объясняла ей Кора. Банки держатся на доверии, а противоположность доверию — страх. Даже со всей прибылью, какую заговорщики получили благодаря Коре, у них не хватило бы капитала своротить такую махину, как Второй доходный. Зато небольшой толчок вкупе с магией Дантонова красноречия сработал так, что им и не пришлось ничего делать.