Ледокол - Рощин Валерий Георгиевич

Что творилось наверху, Черногорцев не знал. А потому тихо прогудел:

— Кабы все это бедой не кончилось…

Плавно набирая ход, «Михаил Громов» приступил к левой циркуляции в ограниченном пространстве полыньи…

* * *

Основная часть фюзеляжа Ми-2 лежала почти на середине льдины. Отломанная хвостовая балка с бортовым номером «14130» валялась метрах в 20.

Красно-оранжевый цвет фюзеляжа с широкой синей полосой посередине хорошо контрастировал на ярко-белой льдине. Почти все ледокольные вертолеты имели подобную окраску — в ясную погоду такую «масть» было отлично видно за пять-шесть километров.

Стойки шасси после первого удара были сломаны, бока помяты, остекление кабины разбито. Вместо лопастей несущего винта торчали короткие обрубки, а по обшивке из моторного отсека на снег стекало темное масло. Кругом валялись обломки фюзеляжа, шасси и лопастей.

— Черт… Как же нас приложило… — с трудом восстанавливал дыхание Севченко.

Он находился снизу, так как машина лежала на правом боку. Во время падения капитан ударился грудной клеткой о «съехавшую» назад приборную доску — дышалось ему сейчас тяжело.

Кукушкин висел сверху и стонал, морщась от боли. Голова у него была разбита, в пилотском кресле его удерживали привязные ремни и зажатая деформированной приборной панелью нога.

— Что там у тебя? — перевернувшись, посмотрел на него Валентин Григорьевич. Определив причину, успокоил: — Погоди… Сейчас что-нибудь придумаем…

Отстегнув свой ремень, он встал на колени и принял вертикальное положение. Затем попробовал приподнять край согнутой ударом приборной доски.

Не вышло.

Тогда он полностью поднялся на ноги, ухватился за «железо» двумя руками и предпринял вторую попытку.

— Гадство… не получается. А что у нас со связью? — решил он отвлечь стонавшего Кукушкина.

— Не знаю… — ответил тот. — Сейчас проверю…

Притянув за провод слетевшую с головы гарнитуру, он приложил к уху один из наушников и нажал кнопку «Радио». Но ни щелчков, ни какого-либо иного звука не услышал.

— Накрылась станция. Вообще вся сеть накрылась — питания нет, — прошептал он. И кивнул в сторону разбитого лобового стекла: — Вон наши аккумуляторы на снегу лежат. Выкинуло их из отсека при ударе…

Севченко кивнул:

— Ладно. Тогда давай займемся твоей ногой…

* * *

Людмила медленно шла по служебному коридору «Новороссийска» и читала надписи на дверях помещений. Отыскав радиорубку, остановилась и нерешительно постучала.

— Да, войдите, — послышался строгий мужской голос.

Она толкнула дверь. В радиорубке находился один Сафонов. Фирменная улыбочка на его лице отсутствовала, в движениях появилась нервозность.

— Вызывали? — спросила молодая женщина.

— Вызывал, — резко ответил тот. — Тут опять ваш муж отличился… В общем, он снова поставил под угрозу жизнь всего экипажа.

— Как это?..

— Нужны подробности? По-моему, вам достаточно понимать одно: если он утопит ледокол, то с нас всех снимут головы! Никто не останется в стороне! Бахнет так, что и вас посечет осколками!

— Послушайте, я знаю его гораздо лучше вас. Андрей — кто угодно, только не идиот. Он не может просто так рисковать экипажем и своим судном!

Сафонов зло отмахнулся:

— Во-первых, это не его судно! На «Громове» уже давно другой капитан, которого ваш супруг теперь якобы пытается спасти! И если он рассчитывает на то, что ему за это…

— Я могу с ним поговорить? — перебила Людмила, не желая больше слушать поток угроз. — Вы же за этим меня сюда позвали, верно?

Секунду подумав, мужчина «надел» дежурную улыбку, подал ей микрофон. И напомнил:

— Не забудьте то, о чем мы с вами беседовали, Люда. Он не должен рисковать! Теперь важно сохранить судно.

Она ухватила микрофон двумя руками. Сафонов щелкнул тумблером и прошептал:

— Говорите.

— Петров! Петров, ты меня слышишь?..

* * *

«Михаил Громов» осторожно подбирался к нужной льдине самым малым ходом. На его носу на этот раз нес вахту Еремеев. Петров, Банник и Тихонов находились на мостике.

— Мостик, право пять, — подсказывал по переносной радиостанции старпом.

Петров дублировал:

— Право руль. Курс — 50.

Тихонов неотрывно глядел на стрелку компаса и, вращая штурвалом, старался держать ее острый кончик точно на заданном делении…

Когда динамик переговорного устройства, напрямую подключенный к рации, ожил голосом Людмилы, Андрей стоял у передних окон рубки и рассматривал льдину в бинокль.

Услышав супругу, он едва не выронил оптический прибор: «Как?! Откуда?! Почему?!» Он был на сто процентов уверен, что его супруга сейчас сидит в комнате ленинградского общежития и строчит очередной очерк. И вдруг…

Подскочив к переговорному, он схватил микрофон:

— Люда, это ты?!

— Да. Я на «Новороссийске».

— Что ты там делаешь?!

Банник с Тихоновым удивленно переглянулись. Встреча супругов в 12 тысячах миль от Ленинграда им тоже показалась странной и даже фантастической.

— Что ты там делаешь, Людочка? — повторил Петров.

— Я… я тут тебя ненавижу! Почему ты не можешь жить, как все? Всегда идешь против ветра… А что в итоге? Скажи мне, что в итоге?..

Динамик четко воспроизвел, как она всхлипнула.

После короткой паузы супруга продолжила:

— Ты хоть понимаешь, как с тобой тяжело?

Позабыв о компасе, Тихонов покосился на капитана.

— Как же я устала… Сволочь ты! — ругалась доведенная до слез женщина.

Бесшумно ступая по линолеуму, Банник подошел к рулевому матросу:

— Держи курс. И не отвлекайся.

Тот виновато кивнул и вперил взгляд в стрелку прибора.

— …Всю жизнь мне испортил! Ты… ты…

— Я люблю тебя, — негромко произнес Петров.

* * *

Услышав слова мужа, Люда улыбнулась и смахнула слезы.

— И я тебя, Андрей… — сказала она с нежностью. И прежде чем Сафонов вырвал у нее микрофон, успела крикнуть: — Не вздумай там утонуть!

Офицер Госбезопасности был в ярости. Он грубо оттолкнул женщину к двери, но она все-таки услышала последнюю фразу.

— Не утону, — ответил супруг. — Обещаю!..

Сжимая побелевшими пальцами микрофон, Сафонов приблизился к Людмиле. Но та стояла перед ним с гордо поднятой головой и дерзко смотрела прямо в глаза. Во взгляде не было и намека на страх.

Офицер Госбезопасности порывался сказать что-то резкое, обидное, но никак не мог подобрать нужных слов.

Наконец, зловеще выдавил:

— Сгниешь в своей коммуналке! Это я тебе обещаю…

* * *

Сложнейшая операция длилась второй час. Состояние пациентки то стремительно ухудшалось, то стабилизировалось.

Промокавшая профессору лоб медсестра использовала уже шестую стерильную салфетку. Другая медсестра была вынуждена принести второй комплект инструментов, а перед этим поменять третий судок с испачканными кровью тампонами.

Наконец, ребенка извлекли. Он не дышал.

— В реанимацию! Очистить легкие и под ИВЛ! — скомандовал Акулов.

Ребенка унесли в соседнее помещение.

— Что с давлением? — спросил доктор.

— Давление девяносто на сорок. Стабильное. Пульс сорок восемь.

Причиной низкого давления была большая кровопотеря.

— Приготовьте еще одну инъекцию окситоцина, — распорядился профессор.

Один из ассистентов занялся приготовлением.

— Отделяем плаценту и обследуем полость матки…

* * *

«Громов» все ближе и ближе подбирался к месту аварии вертолета. Сокращалась дистанция и до «Семен Семеныча», от которого льдина с лежащим на боку вертолетом колыхалась на волнах в каких-то 200 метрах. Сложность ситуации состояла и в том, что вокруг была относительно чистая вода, и льдину подтаскивало ветром к айсбергу.

Меж тем паутинка трещин, расходящаяся от того места, куда Ми-2 приложился основными стойками шасси, разрасталась. С сухим коротким звуком, напоминавшим ружейные выстрелы, трещины делались длиннее и шире. Ветер и волнение водной поверхности помогали льдине разрушаться.