Бриджит Джонс: грани разумного - Хелен Филдинг

Поразительно: общество леди из среднего класса умудряется всё вокруг приспособить к себе, превращая сложность и хаос мира в милый, спокойный ручеек, – так уборщица туалета делает там всё розовым.

– О, обожаю устное и письменное слово! Оно дарит мне такое чувство свободы! – восторженно объясняла Юна Элейн.

Пенни Хазбендз-Босворт и Мейвис Эндерби тем временем плясали вокруг Претенциозного Джерома, как будто это Т. С. Элиот.

– Но я не закончил, – хныкал Джером. – Я хотел ещё прочитать «Размышления» и «Пустые мужские дыры».

И тут раздался хохот.

– «Когда среди раздоров и сомнений

У всех исчезла почва из-под ног,

А ты, под градом обвинений,

Единственный в себя поверить смог...»

Это явились папа и адмирал Дарси, оба в паралитическом состоянии. О боже, в последнее время, каждый раз как вижу папу, он совершенно пьян – в странной отцовско-дочерней обратной зависимости.

«Когда сумел ты терпеливо ждать, на злобу злобой низкой не ответил...» – громогласно подхватил адмирал Дарси, влезши на кресло и вызвав волнение в рядах собравшихся дам.

«Когда все лгали, не посмел солгать и восхвалять себя за добродетель...», – добавил папа, почти со слезами на глазах, и опёрся на адмирала, чтобы не упасть.

Пьяный дуэт процитировал до конца стихотворение Редьярда Киплинга «Когда...», подражая при этом сэру Лоуренсу Оливье и Джону Гилгуду, к ярости мамы и Претенциозного Джерома, который немедленно принялся закатывать истерику, с шипением и свистом.

– Как обычно, как обычно, всё как обычно... – тихонько повторяла мама.

А адмирал Дарси, стоя на коленях и ударяя себя кулаком в грудь, между тем растягивал:

– «Когда обман и происки плутов

Невозмутимо ты переносил...»

– Это регрессивное, колониалистское стихоплётство! – прошипел Джером.

– «Когда удача выпала тебе

И ты, решая выигрышем рискнуть...»

– Нет, эти чёртовы рифмы! – снова простонал Джером.

– Джером, в моём доме это слово запрещено, – зашептала в ответ мама.

– «...Всё проиграл, но не пенял судьбе,

А тотчас же пустился в новый путь;

Когда, казалось, страсти нет в душе,

И сердце заболевшее замрёт...»

С этими словами папа обмяк и растянулся на пушистом ковре, изображая покойника.

– Зачем тогда вы меня пригласили? – Джером присоединил к шипению свист.

– «...И загореться нечему уже...» – заревел адмирал.

– «...Лишь воля твоя крикнула... – прорычал папа с ковра, а затем поднялся на колени и воздел руки к небу, – “Вперёд!”».

В женском стане послышались одобрительные возгласы и аплодисменты. Джером выскочил, хлопнув дверью; Том бросился за ним. В отчаянии я отвернулась от двери – и вдруг встретилась глазами с Марком Дарси.

– Ну что ж, это было интересно! – прокомментировала Элейн Дарси, приблизившись ко мне.

Я опустила голову, пытаясь обрести самообладание.

– Поэзия объединяет старых и молодых.

– Пьяных и трезвых, – добавила я. Тут адмирал Дарси чуть не упал на нас, сжимая в кулаке листок со стихами.

– Дорогая, дорогая, моя дорогая! – И он повис на Элейн. – О, а вот и... как же её... – Прищурился на меня. – Чудесно! Марк тоже тут, мой мальчик! Заехал за нами, трезвый как судья. Всё сам, всё сам. Ну не знаю!

Оба обернулись к Марку, – он сидел за Юниным крошечным круглым праздничным столиком, украшенным дельфином из голубого стекла, и что-то писал.

– Составляет моё завещание на празднике! Ну не знаю! Работа, работа, работа! – рычал адмирал. – Подцепил эту штучку... как там её, дорогая, – Рашель, кажется? Бетти?

– Ребекка, – ехидно подсказала Элейн.

– И вот теперь её нигде не видно. Спрашиваю, куда делась, – что-то мямлит. Не выношу мямликов! Никогда не выносил.

– Ну, не думаю, что она в самом деле... – пробормотала Элейн.

– Почему нет, почему нет, прекрасная девушка! Не знаю! То туда, то сюда, то ещё куда-то! Надеюсь, вы, молодые леди, не флиртуете вечно со всеми вокруг, как, видимо, эти молодые джентльмены?

– Нет, – печально ответила я, – если мы любим кого-то, очень трудно вычеркнуть их из своей жизни, когда они нас бросают.

Сзади раздался звон разбитого стекла; поворачиваюсь – это Марк Дарси опрокинул голубого дельфина, а тот в свою очередь увлёк за собой вазу с хризантемами и рамку с фотографией. Создав свалку из битого стекла, цветов и обрывков бумаги, подлый дельфин волшебным образом остался невредим.

Возникла суматоха. Мама с Элейн и адмиралом Дарси бросились к месту катастрофы. Адмирал носился кругом и орал, папа пытался установить дельфина на полу, приговаривая: «Выкинь ты эту дрянь!», а Марк сгребал свои бумаги и предлагал за всё заплатить.

– Ты готов идти домой, папа? – пробормотал Марк; на лице его отражалась глубокая растерянность.

– Нет, нет, а ты как хочешь. Я тут в чудесной компании, и Бренда здесь. Принеси мне ещё портвейна, а, сынок?

Наступила неловкая пауза, во время которой мы с Марком смотрели друг на друга.

– Привет, Бриджит! – резко бросил Марк. – Давай, пап, нам в самом деле пора.

– Да, поехали, Малколм, – подключилась Элейн, нежно взяв мужа за руку. – Или ты описаешь ковёр.

– Ох, описаю, описаю... ну не знаю.

Когда они втроём прощались, Марк с Элейн заодно выталкивали адмирала за дверь. Наблюдала за этим с чувством внутренней пустоты и грустью; неожиданно вернулся Марк и направился ко мне.

– Ручку забыл, – проговорил он, забирая свой «Монблан» с праздничного столика. – Когда ты летишь в Таиланд?

– Завтра утром. – На долю секунды мне показалось, что это его расстроило. – Откуда ты знаешь, что я еду в Таиланд?

– В Графтон Андервуд только об этом и говорят. Ты уже собрала вещи?

– А как ты думаешь?

– Ни единой. – Он улыбнулся краешком губ.

– Ма-арк! – послышался вопль его отца. – Пошли, мальчик, кажется, это тебе больше всех хотелось уезжать!

– Иду, – отозвался Марк, оглянувшись через плечо. – Это тебе. – Протянул мне смятый листок бумаги, бросил на меня... э-э-э... пронизывающий взгляд и вышел.

Выждав момент, когда никто не видел, трясущимися руками развернула листок: переписанное стихотворение, которое исполнили папа с адмиралом Дарси. Зачем он мне его отдал?

* * *

2 августа, суббота

128 фунтов (уф, провал предотпускной диеты); порций алкоголя – 5; сигарет – 42; калорий – 4457 (в полном отчаянии); упакованных вещей – 0; идей о местонахождении паспорта – 6; идей о местонахождении паспорта, подтверждённых каким-либо разумным результатом, – 0.

5:00. Зачем, ну зачем я еду отдыхать?! Весь отпуск проведу, мечтая, чтобы Шерон обернулась Марком Дарси, а она – чтобы я Саймоном. Сейчас пять утра. Вся моя спальня завалена только что выстиранными вещами, шариковыми ручками и полиэтиленовыми пакетами. Не знаю, сколько брать лифчиков, не могу найти маленькое чёрное платье с зигзагами, без которого не могу ехать, и вторую розовую шлёпку. Всё ещё не получила дорожные чеки, вряд ли действительна моя кредитная карточка. До выхода из дома осталось всего полтора часа, а вещи не лезут в чемодан. Может, выкурить сигарету и несколько минут посмотреть брошюру, чтобы успокоиться?

Ммм, а здорово лежать на пляже и загорать до черноты. Солнце, море и... Охх, лампочка на автоответчике мигает – как это я не заметила?

5:10. Нажала кнопку «Прослушивание записи»:

«Э-э, Бриджит, это Марк. Я просто подумал – ты ведь знаешь, в Таиланде сейчас сезон дождей. Тебе стоит взять с собой зонтик».

11. Тайское приключение

3 августа, воскресенье

Невесома (в небе); порций алкоголя – 8 (но в полёте, поэтому не считается благодаря высоте); сигарет – 0 (я в отчаянии – салон для некурящих); калорий – 1 миллион (исключительно в тех блюдах, которые, не будь поданы в самолёте, и не мечтала бы положить в рот); пуканий соседа по сиденью – 38 (пока); вариантов аромата – 0.

16:00. Английское время; в самолете в небе. Приходится делать вид, что я очень занята и занудлива, потому пишу, а жуткий тип на соседнем сиденье, в светло-коричневом синтетическом костюме, упорно старается со мной разговаривать в промежутках между беззвучным, убийственным пуканьем. Пыталась притвориться, что заснула, прикрыв заодно нос, но через несколько минут жуткий тип похлопал меня по плечу и поинтересовался:

– У вас есть хобби?

– Да, люблю вздремнуть, – ответила я.

Но даже это на него не подействовало и за какие-то секунды я была втянута в сумрачный мир этрусских монет раннего периода.

Нас с Шерон посадили отдельно – мы так опоздали, что остались только одиночные места, – и Шеззер на меня дико разозлилась. Однако, похоже, почему-то вдруг успокоилась; конечно, это никак не связано с тем фактом, что она сидит рядом с незнакомцем, похожим на Гаррисона Форда, в джинсах и мятой рубашке цвета хаки, и хохочет до полусмерти (странное выражение, правда?) над каждым его словом. И это несмотря на то, что Шез ненавидит всех мужчин, поскольку они утратили свою роль и впали в пашминаизм и безумное насилие. А я между тем привязана к Мистеру Синтетическому Аппарату по Производству Вони и вот уже двенадцать часов не могу покурить. Хорошо хоть, есть никотиновая жвачка.