Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нотариуса начало поташнивать. Совсем недавно, когда уходили немцы, он думал, что никто больше не будет интересоваться списком, а тут этот негодяй снова… Он должен все хорошенько обдумать, должен. Это ведь игра с огнем. Сделаешь — плохо, не сделаешь — еще хуже. А может, наоборот? Он посоветуется с женой. Это будет лучше всего. Но ведь с ней начнется истерика. Нет, нет! Она ни о чем не должна догадываться. Он сам все обдумает за ночь.
Он встал и, сославшись на плохое самочувствие, вышел. Он заметил, как пристально смотрит на него полковник, и уже в дверях услышал его слова:
— Только не забудьте про этот список! Это военный приказ. — И полковник встал, чтобы произнести следующий тост: — Я думаю, господа, что вы сумеете оценить тот факт, что старший немецкий офицер пьет за ваше здоровье… Вас, господа, я прошу поручиться за порядок в деревне. Чтобы не произошли, не дай бог, какие-нибудь неожиданности… Я имею в виду партизан. Обо всем вы будете информировать майора фон Кесселя… Ну, за здоровье, за ваше здоровье!
Газдика несколько обеспокоил уход нотариуса. Он видел, что после слов полковника лицо нотариуса приняло плаксивое выражение.
Едва были осушены бокалы, как полковник фон Биндер откашлялся, поправил монокль и сказал:
— Чтобы мы лучше поняли друг друга, знайте, что я не гестапо. Пустяки нас не интересуют, нас интересуют только серьезные вещи, важные в военном отношении. Я хочу, чтобы на моем участке был порядок.
Газдик покосился на полковника: тот с самоуверенным видом сидел за столом на почетном месте. Нет, если бы он не был уверен в победе, он не мог бы так распоряжаться, не был бы таким спокойным. Он говорил о секретном оружии. Немцы — серьезный, практичный народ, они просто так болтать не будут. Что, если у Гитлера и в самом деле есть адское оружие? Что будет тогда с Газдиком, с его женой, с его садом? Зачем он попался на удочку врачу? Тот, конечно, побоялся прийти на ужин. На кой черт связался он с этой конспирацией, разве ему без нее было плохо? Он вышел из ГСЛС, поэтому, наверное, теперь Ондрейка и смотрит на него исподлобья, ведь других причин нет. Да и декан относится к нему как-то сдержанно. Поторопился он, поторопился. Зачем он послал Еленку в лес, ведь это были просто глупые разговоры, что будут хватать молодежь. Как он мог поверить, что русские разобьют немецкую армию, ведь отступление — это всего лишь эластичная оборона. Ведь и русские отступали, а потом перешли в наступление. Так и немцы могут с этим V-3 начать новое наступление. Первые два года счастье сопутствовало им, а последние два года им не везет. После Нового года все может измениться, ведь ничто не ново под луной, все повторяется. Верх берут то одни, то другие…
Перебирая пуговицы, он принялся гадать, улыбнется ли счастье в войне немцам или нет. Он считал: да — нет, да — нет. Но последняя пуговица на рукаве была наполовину сломана.
«Ничего у меня не получилось», — разозлился он сам на себя и для успокоения нервов закурил толстую сигару.
Линцени понравился фон Биндер, а вино пришлось весьма по вкусу. Он наклонился к полковнику и сказал ему, что хотел бы по-рыцарски умереть вместе с немецкой армией, если бы был немного моложе. Вместо благодарности полковник ответил ему с упреком в голосе:
— Немецкая армия никогда в истории еще не умирала!
В это время нотариус Шлоссер, воспользовавшись письменным разрешением немецкой комендатуры на свободное передвижение по деревне, навестил старого Приесола на принадлежащей Линцени ферме. Рассказав ему все, он оперся руками о стол, над которым висела электрическая лампочка, зажмурил глаза.
— Раз так, отправляйтесь-ка пораньше утром в Нижнюю Дубравку, ведь у вас есть их разрешение. Ну а оттуда ночью к партизанам…
Нотариус открыл глаза и вздрогнул, как будто очнулся от сна. Нет, об этом он и не думал. Он думал обо всем, только не об этом. Хотел показать свой Железный крест, полученный в прошлую мировую войну, бессердечному полковнику, чтобы заслужить его уважение, хотел в разговоре с ним подчеркнуть, что у него немецкая фамилия, и обещать ему, что докажет свою преданность другим способом. Но бежать ночью в горы?
— Легко вам говорить, — вздохнул он обреченно. — Ну а если по дороге меня схватят немцы? Если меня расстреляют? — воскликнул он с упреком в голосе.
Приесол почесал затылок, лукаво усмехнулся и сказал:
— Ну, не надо так бояться…
— А как же не бояться?! — возмутился нотариус, и румянец залил его и без того красное лицо. — У меня дети, жена, а вы меня выгоняете в горы?
Старый Приесол рассердился. Он стукнул кулаком по столу и закричал:
— Да что уж вы так трясетесь за свою жизнь? — Потом пожал плечами и процедил сквозь редкие зубы: — Что же, вам остается только одно: идите к немцам и предавайте. — Посмотрев на замерзшее оконное стекло, разрисованное морозом, Приесол добавил как бы про себя: — Нас расстреляют, но наши вам этого не забудут.
Нотариус вышел от Приесола в отчаянии, покачиваясь, как в беспамятстве.
Над Погорелой висело звездное небо с бледной, почти прозрачной луной. На улице не было никого, кроме немецкого патруля, остановившего нотариуса. Шлоссер сказал солдатам, что был на ужине у полковника и что у него есть письменное разрешение. Потом он медленно пошел дальше. Снег скрипел у него под ногами, мороз усиливался.
На его ногах были легкие полуботинки и тонкие черные носки. Ноги начали мерзнуть. Идти домой ему не хотелось. Там лежит больная жена, а он вряд ли сможет скрыть от нее свои заботы. Хорошо еще, что обе дочери в Братиславе. Пойдет-ка он лучше в канцелярию, поразмышляет там.
На башне пробило десять часов. Нотариус подумал: с тех пор как пришли немцы, уже не звонят в колокола. А прежде глашатай напоминал людям с башни, чтобы они экономили свет и тепло, и славил господа. Насколько же лучше была жизнь до всего этого!
За что же господь так наказывает его, за что? А еще говорят про него: милосердный. Какой же он милосердный? Хоть бы он шепнул ему, что делать, как сохранить жизнь, как спасти семью! Ему уже за шестьдесят, и в конце концов для него самого все это более или менее безразлично. Но жена, дочери! Что будет с ними, если он составит этот проклятый список или не составит его?
И так плохо, и этак.
Он вошел во двор сельского управления. Окно их спальни светилось: значит, жена еще не ложилась. Нет, он не пойдет к ней, ни за что не пойдет до тех пор, пока не примет решения.
Он долго не мог попасть ключом в замочную скважину дверей канцелярии. Потер щеки холодными ладонями и, нащупав окоченевшими пальцами выключатель, зажег свет. В комнате был беспорядок, ящик письменного стола взломан, а на полу валялись горы бумаги.
Он поспешил вверх по лестнице и открыл двери спальни. Жена лежала в постели с компрессом на лбу.
— Ох, хорошо, что ты наконец пришел! — запричитала она, заламывая руки. — Были здесь из гестапо, с каким-то гардистом. Я им сказала, где ты. Говорят, что придут завтра.
У нотариуса перехватило дыхание, он прислонился к стене.
— Они спрашивали меня, нет ли у нас в квартире каких-нибудь удостоверений личности. Все наши шкафы перерыли.
— Какие еще удостоверения личности? — раздраженно сделал ударение на слове «какие» ничего не понимающий нотариус.
— Дескать, пустые бланки… Ох, голова моя!..
У нотариуса подкосились ноги, кровь застыла в жилах. Он понял: узнали, что он выдавал фальшивые паспорта.
Молча надел пальто, протер перчаткой из оленьей кожи очки и вышел в коридор. Лестница показалась ему необычайно длинной, наконец, совершенно запыхавшийся, он оказался в канцелярии. Бросился на стул, заскрипевший под ним, и оперся лбом о стол.
— Это конец, конец! — шептал он с ужасом в голосе. — Удостоверения личности, список…
Отец! Насколько умнее был его отец! Его отец тоже был нотариусом, но всегда придерживался буквы закона. А он? Он шел против закона. На кой черт он связался с этими удостоверениями личности? Зачем он нарушал правила? Почему он не думал об этом? Ему надо было дождаться новой власти и предоставить себя в ее распоряжение в качестве лояльного чиновника, а он, осел, опережал события ради какой-то там карьеры. Хотел быстрее взобраться по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек за раз. Как это безответственно! А ведь он уже не какой-то там сопляк. У него есть жизненный опыт, он и пенсию уже себе выслужил!
Что он им скажет, что? Наверняка они все знают. Не были бы немцами, если бы не знали, рассуждал он, и эти мысли жгли его голову, как раскаленные угли. А что, если он даст им этот список? Может быть, этим он откупится?
Он поднял голову, и его тусклые глаза на миг ожили. Да, он откупится, еще не все потеряно. Но на какой срок? Ведь через несколько недель сюда придут русские и расстреляют его как предателя. Если бы фон Биндер расспросил его с глазу на глаз… А теперь об этом знают многие.
- Кроваво-красный снег - Ганс Киншерманн - О войне
- Луч во тьме - София Черняк - О войне
- Диктат Орла - Александр Романович Галиев - Историческая проза / Исторические приключения / О войне
- Пути-дороги - Борис Крамаренко - О войне
- Крымское зарево - Александр Александрович Тамоников - О войне
- Долгий путь - Хорхе Семпрун - О войне
- 10 храбрецов - Лада Вадимовна Митрошенкова - Биографии и Мемуары / Историческая проза / О войне
- Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи - О войне
- Щит дьявола - Лео Кесслер - О войне
- Я дрался на Пе-2: Хроники пикирующих бомбардировщиков - Артём Драбкин - О войне