Вариант Юг - Василий Сахаров

Вот так прошел день начала вражеского наступления на столицу Войска Донского, и лично для меня он был спокойным. Я постоянно находился при штабе, исполнял какие-то поручения вышестоящих начальников, и был готов выдвинуться с чернецовцами на самый опасный участок. Однако своим чередом наступил вечер, а партизаны по-прежнему находились в резерве. И только к вечеру, часам к четырем, поступил приказ выдвинуться на западный участок. Готовилась ночная атака на захваченную врагом Грушевскую и такие отличные бойцы как партизаны полковника Чернецова в бою против матросов и латышей просто необходимы.

План новизной не блистал и был обычным. Получивший подкрепления 1-й полк, чернецовцы и сводная офицерская группа, позже ставшая отдельным батальоном, тремя колоннами перед рассветом атакует Грушевскую. А конница Власова обходит станицу с тыла и бьет всех, кто будет драпать на Ростов. Я отправился с конницей Власова, мог бы и в штабе пересидеть, никто не попрекнул бы, но хотелось боя, и Чернецов меня отпустил.

Снова ночь. Близится рассвет. Немного подмораживает. И конные сотни казаков, как ни странно, без сопротивления и не обнаруженные боевыми вражескими дозорами, обходят Грушевскую и группируются за станицей, невдалеке от пустынной дороги на Ростов. Мы стоим в широкой неглубокой балке, которая скрывает нас от глаз вражеских патрулей. Коней держим в поводу, ждем начала сражения за потерянную вчера станицу, ожидаем стрельбу и взрывы, но звуки боя, как всегда, неожиданны.

Забахали гранаты, забились в истерике пулеметы, защелкали винтовки, и несколько раз выстрелило орудие. Проходит час, а из станицы никто не бежит. Зато по дороге на подкрепление к красным спешит пехотная колонна в пять сотен бойцов и с нею три артиллерийских орудия. Понятно, что атака наших войск захлебнулась, сломать матросов и латышей не получается. Конным в станицу лезть нельзя, а вот разбить вражеское подкрепление мы сможем. Так я думаю. Однако в моих советах никто не нуждается, ибо Власов командир опытный, и он отдает команду:

- Отряд сади-сь! - мы запрыгиваем в седла и следующая команда: - Наметом за мно-ой!

Ударили по земле кованые копыта. Заскрежетали вынимаемые из ножен боевые клинки. Мы выскакиваем из балки и мчимся к дороге. Впереди Власов, а за ним остальные и страшна казачья лава, неожиданно появляющаяся перед противником неким смешением людей, коней и оголенных клинков. Мало чем от нее можно защититься, только если крепким каре или пулеметами. Но на все это необходимо время, а вот его-то мы противнику давать не собирается.

Мы врубаемся в походные порядки вражеской колонны, и свистят молодецки шашки, и кромсают они головы людей, пришедших за нашими жизнями.

Раз! Тяжелый клинок рубит лицо пожилого мужика в плотном коричневом тулупе.

Два! Высокорослый голубоглазый блондин в светло-зеленом полушубке, новенькой серой папахе и кожаных сапогах, не иначе латыш, ставит винтовкой блок и уберегает свою голову от моего удара. Но позади моего противника молодой казачок, на лету подсекает его шею, и он все же падает наземь.

Три! Еще один красногад. Видимо, командир, плотненький дяденька, только у него кожаная тужурка на меху, взобрался на зарядный ящик и целится из пистолета во Власова, который как медведь, рычит и рубит вражеских пехотинцев в капусту. Еще миг и он выстрелит. Однако я толкаю своего коня вперед, и он, ударившись грудью в повозку, сильно ее покачнул. Вражеский командир шатается и пытается удержать равновесие, но я подаюсь телом вперед, и острие шашки чертит на вражеском горле кровавую борозду.

Кажется, бой длится всего миг, а на деле, чтобы уничтожить и распылить вражескую колонну, у нас уходит четверть часа. После чего мы торопливо собирает трофеи, забираем орудия и, по дуге обходя Грушевскую, из которой отступают наши войска, направляемся в сторону Новочеркасска.

Дон. Февраль 1918 года.

Штабс-капитан Николай Артемьев покинул станицу Терновскую и приютивший его дом Черноморцев при первой же возможности. И на подаренном казаками справном коньке, с винтовкой и ковровой сумкой, в которой находились припасы, патроны и теплая одежда, он направился на Дон. Офицер спешил к своему непосредственному начальнику, генералу от инфантерии Михаилу Васильевичу Алексееву, туда, где вершились большие дела, и Добровольческая армия собирала силы для изгнания большевиков из центра России.

Однако, несмотря на спешку, он был осторожен. В станицы и хутора Артемьев старался не заезжать, двигался исключительно балками и оврагами. И только благодаря этому он не попался ни одному из многочисленных красных конных разъездов, которые, по неизвестной ему причине, патрулировали степь и присматривали за всеми основными дорогами между казачьими поселениями. Хотя, какие там дороги? Одно название. Грязные колеи в черноземе, вот и все. По-хорошему, если хочешь в конце зимы или весной быстро добраться из одного населенного пункта Кубани или Дона в другой, проще передвигаться по целине, где с осени сохранились остатки травяного покрова.

Впрочем, не об этом речь. На пятый день своего путешествия штабс-капитана все же заметили, а случилось это невдалеке от донской станицы Егорлыкской. На балку, где он ночевал, выходили сразу два красных патруля. И спасая свою жизнь, бросив костерок, на котором готовил себе завтрак, Артемьев вскочил на коня и помчался в сторону станицы. Почему он так сделал, если еще вчера опасался в нее войти? Ответ на поверхности. В степи штабс-капитан жертва, с которой никто церемониться не станет. Красные сразу поймут, кто он таков. После чего, скорее всего, пристрелят его, а оружие, коня и лошадь поделят между собой. А в станице должна быть какая-то власть, атаман, ревком или назначенный большевиками человек. Следовательно, шансы уцелеть в поселении гораздо выше, чем в степи. Это факт. Так думал Артемьев, и он не прогадал.

Однако штабс-капитан не знал того, что вечером минувшего дня в Егорлыкскую вошли части Добровольческой армии, которая направлялась в сторону Кубани. Поэтому когда погоня неожиданно легко отстала, а он влетел на околицу поселения, где его встретили знакомые по Ростову офицеры, удивлению Артемьева не было границ. И первая мысль, которая посетила его, при известии о падении Ростова, о жене и ребенке, которые остались в занятом большевиками городе. Как они там? Однако вскоре, под напором впечатлений от встречи со своими братьями по оружию, узнав о причинах, которые вели добровольцев на Кубань, когда он увидел, в каком бедственном положении находится Белая Гвардия, пришли новые вопросы. Почему был оставлен Ростов, узловой транспортный узел Юга России, где находились огромные запасы амуниции и вооружения, госпиталь с сотнями раненых и золотой запас? Вразумительного ответа нет. Зачем тысячи людей вместе с обозом и гражданскими людьми спешат в Екатеринодар, где их никто не ждет? Снова какой-то бред. Как получилось, что у добровольцев не налажена разведка, и никто из высшего командного состава Добровольческой армии не знает, что творится в станицах на пути их движения? Молчание. Есть ли у кого-то из генералов Белого Движения четкие планы на будущее? Недоуменные взгляды бойцов Офицерского полка и только.

Артемьев, который за то время, что находился в доме Черноморцев, про казаков и настроения в их среде узнал немало. И он понимал - местные жители добровольцам не обрадуются, поскольку большинство казаков надеялось, что все наладится само собой. Останется старая власть или придет новая, для них было не очень важно. Царь отрекся, Временное Правительство разогнали, и что с того? Хлеб растить все равно надо, и армия стране, какой бы она ни была, нужна. Так что казаки не пропадут. А добровольцы тянули за собой войну и идущих по следу красногвардейцев, а значит, гостями они были нежеланными. Именно так думали местные жители, и штабс-капитан осознавал это очень хорошо. Поэтому он задавал вопросы, в душе надеясь узнать нечто, что сможет успокоить его. Но ничего подобного офицер не услышал. Все стандартно. Мы идем на юг. Там нас встретят с радостью и Кубанская Рада, естественно, сама кинется в объятья Корнилова и Алексеева. Всем наличным составом кубанское правительство приникнет к их пропахшим порохом и дымом шинелям. И как по мановению волшебной палочки, тысячи бойцов вступят в Добровольческую армию, и начнется освобождение России.

Все это Артемьева не устраивало. Слишком зыбко и неопределенно. И он направился на доклад к генералу от инфантерии Алексееву, который, как ему сказали, был болен, но держался молодцом, армию не покидал, ехал в закрытом экипаже, а на привалах всегда находился на одном месте, поближе к теплу. Где квартирует главный организатор Добровольческой армии, ее казначей и один из основных идеологов Белого Движения, штабс-капитану указали. И пройдя по грязной, истоптанной колесами, копытами, сапогами и ботинками улице, офицер вошел в один из домов, над которым на слабом ветру колыхалось трехцветное знамя. Он порывался сходу броситься к Алексееву и всерьез поговорить с ним. Однако с ним беседовал генерал Деникин, пожилой, худощавый и небритый мужчина в черном гражданском пальто и шапке-ушанке. И пока Артемьев ждал возможности пообщаться со своим патроном, он смог немного успокоиться, собрался, еще раз все обдумал и пришел к выводу, что торопиться не надо.