Вариант Юг - Василий Сахаров

Полы шинели задираются, шашка опущена клинком вниз, и я догоняю своего первого противника, молодого мордастого парня, нахлестывающего нагайкой перепуганного взрывами коня. Приподнимаюсь на стременах и, с потягом, рублю его по шее. Назад не оглядываюсь, после такого удара не выживают, и выхожу на следующего врага, кряжистого рябоватого казака с глазами навыкате. Мой противник готов драться, в его руках такая же офицерская шашка, как и у меня, и в бою он не новичок. Размен ударами и кони разносят нас в стороны. Поворот! Вокруг уже кипит кровавая сеча, и не все голубовцы готовы стоять до конца как тот рябоватый казак, что снова мчит на меня. Удар! Удар! Удар! Шашки скрещиваются, а кони цепляются стременами. Каким-то хитрым верченым ударом противник ударяет по клинку и от него мое оружие отлетает в сторону. Казак торжествует, улыбается своими щербатыми зубами, но под шинелью старенький «наган», и я успеваю его выхватить. Если бы рябой ударил сразу, то я не смог бы воспользоваться пистолетом, а так, увидев в моей руке вороненый ствол, на долю секунды он замешкался, и дал мне выстрелить.

Второй противник повержен, и падает на промерзшую землю. Прячу «наган», нагибаюсь с седла к низу, подхватываю потерянную шашку и оглядываюсь. Бой близится к концу. Голубовцы еще не разбиты, но понесли серьезные потери и отступили. За ними никто не гонится и никто их не преследует, ибо наши силы совсем не велики.

Пора возвращаться, и я криком отзываю конников, которых вел в атаку, назад. В этот момент ко мне подъезжает пожилой казак с шикарными большими усами, одетый в черный офицерский полушубок без знаков различия и высокую лохматую папаху. Это командир того отряда, который первым атаковал красных казаков, и я уже догадываюсь, кто передо мной, ведь таких усов в нашей армии немного.

- Подъесаул Черноморец, - представляюсь я. - Послан командующим обороной Новочеркасска сопроводить артиллерию на Кривянское направление.

- Генерал-майор Мамантов, - отвечает пожилой, - узнал, что город будут оборонять, и вернулся. Со мной восемьдесят конных казаков, а на подходе еще триста спешенных и пять пулеметов. Правда, что Чернецов жив и теперь обороной города командует?

- Да, так и есть.

- Очень хорошо, а то добровольцам подчиняться не хочется. Куда бредут, не знают. Зачем, не понимают. А планов как у Наполеона.

- А что походный атаман Попов? Он вернется?

- Нет. Попов вместе с войсковой казной и тремя сотнями казаков в Сальские степи пошел, ждать благоприятного момента для возвращения.

- Жаль...

- Угу, - только и ответил генерал.

Под охраной десятка казаков из отряда Мамантова мы вернулись в город. Константин Константинович оглядел улицу, вдоль которой прохаживались два патруля. Затем он посмотрел на здание штаба походного атамана и на училище. Там и там стояли караулы с ручными пулеметами. После чего он удовлетворенно кивнул сам себе головой и, направляясь к Чернецову, пробурчал:

- Только утром здесь был, а как все изменилось. Вот что значит, дело в руках настоящего героя. А то, не отстоим, не отстоим. Заладили одно и то же. Великие военные стратеги. Теоретики-интеллигенты, мать их...

Малороссия. Гуляй-Поле. Февраль 1918 года.

Покалеченная в бою под Томаровкой рука ныла. И это был верный признак того, что погода вскоре переменится. Андрей Ловчин это знал, и обычно, когда болела рана, он старался заглушить боль ударной дозой алкоголя. Но сейчас позволить себе расслабиться он не мог. Да, в общем-то, и не хотел этого, потому что не желал туманить разум.

Вместе с Веретельником, Полонским и Шаровским, битыми жизнью мужиками в морской форме и при оружии, он шел по заснеженным улицам Гуляй-Поля, про которое так много слышал от своих товарищей, и с интересом осматривался. Вроде бы обычное большое село, типичный уездный центр Малороссии. Но от его родной крохотной рязанской деревни Гуляй-Поле отличалось разительно. И дело здесь не в том, что местные жители проживали в крепких добротных избах и беленых саманных хатах, а не ютились в полуземлянках, которые от старости наполовину вросли в землю. И не в том, что люди были одеты более справно и чуточку богаче, чем такие же, как и они, крестьяне в Центральной России. Просто здесь каждый находился при деле, и все делалось четко, спокойно и без суеты. Едут сани с возницами, и все ровно, словно их специально в линию выстраивали. Идут люди на работу, и чуть ли не строем. При этом не было криков, хамства и ругани. Поселяне, которые с недавних пор почти поголовно вступили в коммуны анархистов-коммунистов, улыбались, желали друг другу здоровья и были рады каждому прожитому дню. А главное - кому в глаза ни посмотришь, никто не отводит взгляд.

Раньше Ловчин многого не понимал и не обратил бы на обстановку в селе ни малейшего внимания, так как в этом для него не было никакого интереса. Но за последний год сигнальщик с эсминца «Гаджибей» сильно изменился. Он кое-что понял про жизнь, немало переосмыслил и стал гораздо мудрее. У него уже был опыт командования отрядом. Андрей воевал с золотопогонниками и занимался экспроприациями. Расстреливал «драконов» и произносил зажигательные речи. Побеждал и проигрывал. Все это наложило на революционного матроса свой отпечаток и, как следствие, он стал лучше разбираться в людях и в том, что вокруг происходит. Поэтому сейчас Ловчин ясно видел, что попал в место, где местные жители, действительно, свободны и живут вольной жизнью. И хотя после многочисленных рассказов Бори Веретельника он представлял, что здесь будет город с большим населением и чуть ли не рай земной, а вместо этого наблюдал размеренную жизнь большого села с парой предприятий и одним железнодорожным полустанком, тем, что покинул Севастополь и приехал в Гуляй-Поле моряк был доволен. Ведь здесь ему не требовалось опасаться удара в спину от вчерашних соратников и союзников, большевиков. На улицах не было до зубов вооруженных красногвардейских патрулей и праздношатающихся пьяниц, и ему вслед не плевали братки-матросы, которые считали его предателем и трусом. Вот она свобода. Чистая и незамутненная. Бери сколько возьмешь. Простые люди получили, чего желали всей своей трудовой душой, и теперь могут жить спокойно. Благодать!

«Так, может быть, - спросил сам себя Ловчин, - анархия, действительно, это и есть то, к чему мы должны стремиться? Свобода для всех и каждого в пределах общины, ограниченная лишь законами, которые приняла сама община? Пока не знаю, но то, что я увидел, пока мы шли от железнодорожной станции к центру села, очень совпадает с мечтами о светлом будущем. Однако торопиться не стану, присмотрюсь, что здесь к чему, и только после этого решу, с кем мне по пути».

Моряки продолжали движение. Под хромовыми ботиночками поскрипывал снег. И хотя было достаточно холодно, они шли в бескозырках и бушлатах. Время от времени Полонский или Веретельник с кем-то здоровались и спрашивали своих знакомых о Несторе Махно, которого в округе знал каждый человек.

Кстати, о местном лидере. За время пути с многочисленными остановками и пересадками Ловчин узнал про него немало интересного. И он представал перед его мысленным взором в образе чуть ли не былинного героя. А что? Биография у Нестора Ивановича серьезная, а когда на нее еще накладываются и сказки, иначе как богатырем его и не представишь. А если смотреть только на факты, то Нестору Махно тридцать лет, и за свою жизнь он пережил немало и знал каков труд рабочего и крестьянина.

С детства будущий вожак революционеров, который в родном Гуляй-Поле являлся одной из самых заметных фигур группы анархистов-коммунистов был вынужден работать. Поначалу пас скотину и гонял волов, а затем трудился на чугунолитейном заводе. В восемнадцать лет сошелся с последователями Кропоткина, анархистами, которые двинулись в народ, и вскоре его арестовали за хранение пистолета, но на первый раз отпустили. Однако он уже был в революционном движении, которое увлекало Махно. Поэтому он не отступил и начался его путь бунтаря и борца с проклятым царским режимом. Перестрелки со стражниками, и новое задержание. Подкуп свидетелей и вновь свобода. Убийства помещиков и особо рьяных полицейских, а потом закономерный захват всей группы. И хотя сам Нестор участия в ликвидации «врагов революции» не принимал, военно-полевым судом его приговорили к виселице. Но позже по прошению матери смертную казнь заменили на каторгу.

Дальше все просто и понятно. Бутырская тюрьма в кандалах. Первые стихи. Знакомство с авторитетным анархистом Петром Аршиновым. Теоретическая подготовка и ознакомление с книгами русских классиков. Ну и революция, благодаря которой Нестор Иванович вышел на волю и смог вернуться домой.

В Гуляй-Поле Нестор женился на девушке, с которой переписывался из тюрьмы, и вновь оказался в движении анархистов, а осенью 1917-го года его избрали сразу на пять общественных должностей. И можно было успокоиться, жить как все обычные люди. Однако Нестор горел идеями о свободе и всеобщем равенстве, сказывалась кровь запорожских казаков, и потому лидер анархистов продолжал свою работу. Он собрал людей и от имени схода реквизировал в пользу крестьян все помещичьи земли вокруг Гуляй-Поля. А на местных предприятиях, при его помощи и поддержке, в это время набирали силу рабочие.