Замена - Сергей Цикавый

Мы остались один на один. Мир стал алым, ослепительно-невинным, и в тишине я услышала первый удар сердца. Наверное, так получилось бы, если бы вместо соборного колокола кто-то ударил в сам собор.

Удар. Удар.

Слабость. Я очень слаба, почти невесома, меня трясет от каждого удара и нужно передохнуть. Я опустилась на серую плиту, глядя на свои колени. Боль трясла за плечи, подталкивала к действиям, но это подождет.

Над головой расцветал сад. Ветви рождали новые деревья, каких-то циклопических паразитов. Весь основной спектр, море оттенков, никакой симметрии – вот что там росло. Цветы взрывались, выпускали облачка слизи и лепестки. В глазах зарябило от новых слов, от незнакомых языков. Ангел рождал сам себя, рождал новые знаковые системы, а я сидела у его подножия, между слабостью и болью, и это тошнотворное великолепие…

Я видела торчащие в нем клинки.

Сколько раз я воображала себя рыцарем?

Гибкие плети, цветущие словами и музыкой, были уже близко, с небес новорожденного мира спускались клейкие нити. Пахло сывороткой и немного – перегретым камнем.

«Хватит», – решила я и протянула руку за клинком.

Порыв ветра коснулся моего лица, и нити взорвались облаками. Я повернулась и увидела крушение сада. Новый мир обнажал иглы, в его вершинах шевелилось что-то грозное, вернулась холодная синева – и все впустую.

Ледяной вихрь – не мой, не я – сминал Ангела, я на мгновение увидела прикрытый ветвями зрачок его глаза, а потом все закончилось. Без треска, без грохота – всхлипом.

* * *

Я стояла на четвереньках, глядя в затылок Куарэ. Вокруг темнели ноги, надо мной пульсировал свет прожекторов. Я помнила эхо всхлипа, но ничего не слышала. Снаружи были мощные, но пока безопасные басы.

Все кончилось.

Мне помогли встать, помогли встать Куарэ. Мне что-то кричали в лицо, трясли: не со зла, – пытаясь привести в чувства. Я видела уродливые пасти, в нос набивалась тухлятина из чужих ртов, а потом закончилось и это. Кто-то приобнял меня, поднося ко рту небольшую дыхательную маску. Кому-то дали в живот, чтобы не мешал, кому-то ткнули удостоверение.

Все приходило из кисельной тишины, ватной и плотной: басы, прикосновения и даже укол. Запястье мгновенно потеплело, горячая волна достигла головы, груди, паха. «Стимулятор. Быстрый». Меня вели в ритме накатывающих ударов музыки. Толпу впереди раздвигал кто-то очень большой, и я не сразу поняла, что на проводнике бронированный костюм.

«Проводник проводника. Смешно».

Люди мелькали, отшатывались. Я смотрела кино в обратной последовательности и невольно сжала пальцы, ища руку Анатоля. Его вели где-то сзади, и последним излетом охоты стала чужая мысль – обрывок его разума. Я не успела ничего понять, но точно знала: Куарэ жив, с ним все в порядке.

Стимулятор работал: картинки понеслись в оглушительной последовательности. Какая-то подворотня, какие-то люди, мраморная шипастая глыба с трубой на плече – кто-то из Белой группы. Я остановилась, я опиралась обеими руками в стену, смотрела в битый асфальт и тяжело дышала. Сердце колотилось между голосовых связок.

Стена была мокрой и холодной.

Звуки начали приходить разрозненно: будто что-то хрипело, настраивалось. В глазах зарябило: на картинку ложился привычный второй план.

– Соня?

Я открыла глаза. Потолок, доктор Мовчан, источник света слева. Я лежала на чем-то мягком, а грудь и живот сдавливала влажная ткань.

– Родная моя, сколько секунд в минуте?

Губы слиплись, говорить не хотелось.

– Шестьдесят.

– Очень хорошо. Поднимайся. Давай переоденемся, вытрем тебя.

Я провела рукой по животу, по груди. Коснулась волос. Всюду влага, словно меня облили.

– Пот, – сказала Мовчан, прежде чем я поднесла палец ко рту. – Ты кошмарно пропотела, я такого еще не видела. Боль?

Я прислушалась и ненадолго прикрыла глаза. Болело как всегда.

– Как все выглядело?

– Великолепно, – сказала доктор, помогая мне сесть. Кроме головы боли нигде не было, но промокшая одежда сковывала зябкими ремнями.

– Великолепно?

– Именно! – подтвердила Мовчан, отбрасывая куртку. Попутно она задержала руку на моем запястье. Видимо, пульс ее устроил, потому что она быстро отстала. – Вы с Анатолем столкнулись лбами, и прото-Ангел аннигилировал между вами. Семь сотых секунды. А субъективно сколько?

– Около семи-восьми минут.

Я раздевалась. Меня мутило: Мовчан курила, пока мы убивали Ангела. Много курила, пыталась зажевать запах мятной жвачкой. Отвратительно.

– Картину видений заполнишь потом, – махнула доктор, подавая полотенце. – Но успели вы очень вовремя, родная моя, очень. Судя по косвенным признакам, вот-вот должна была начаться витрификация.

Я представила себе, как стеклянные нити, возникшие из пустоты, пронзают зал. Несколько десятков людей сразу повисают на полупрозрачных вертелах. Некоторые нити ломаются, некоторые – нет. В любом случае, их становится все больше.

– А иди-ка ты в душ, Соня, – сказала Мовчан.

– Душ?

– Душ, душ. Это вагончик кого-то из приглашенных звезд, – без улыбки пояснила она. – Все удобства.

Я осмотрелась, заметила зеркало с подсветкой, какие-то костюмы, среди которых пятном выделялся мой собственный: на тремпеле, в прозрачном целлофане. Среди блесток и металлических заклепок он смотрелся как труп.

Пропитанные потом волосы больно кололи шею, плечи. Полотенце тоже оказалось колючим.

– Вон двери, – подсказала доктор и уселась на диван. В ее руках материализовался лэптоп. – Зови, если что.

Шок миновал. За дверцей в душевую осталась Мовчан со своим сокровищем: у нее наверняка уже есть все данные наблюдения. Я сидела под душем, пытаясь разогнать облако перед глазами: то ли пар, то ли усталость. Шипела вода, из памяти всплывало неприятное сравнение с дождем из пота – там, в микрокосме Ангела.

«Удалось?» – спрашивала я себя.

Ангел исчез, не успев прорости. Люди выжили, ничего не поняв. Теория вошла в практику, как рука в перчатку. И все же, я ощущала досаду. Первое: я ничего не поняла из объединения микрокосмов. Какие-то отрывочные видения, обломки ощущений – они были пусты, словно прошли тысячи километров. И я до сих пор не знала, что ощутил Куарэ. Я не хотела, чтобы ему досталось что-то большее, чем мне.

Второе: Ангел погиб до того, как я его уничтожила. И снова Куарэ.

Я закрыла кран и начала вытираться. Вопросы были сильнее боли.

* * *

Анатоль сидел в гримерном кресле и вертел в руках электрогитару. Заметив в зеркале движение, он вздрогнул и поднял голову:

– Витглиц?

Я подошла ближе. Куарэ поставил гитару к столику и встал. От него пахло чем-то сладко-мягким: он тоже принял душ, и у него не оказалось мужского мыла.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});