Кудринская хроника - Владимир Колыхалов

— Крепкий народ раньше был, — соглашался Рудольф Освальдыч.

— Вот тот мой дед в бане так парился, что другие ничком на пол ложились. А потом самовар чаю выпивал. Умер на сто тринадцатом году.

— Мы до таких лет не доживем, — говорил Теус и хитровато посматривал на Румянцева. — А на легковой по зимнику — все равно рискованно…

Тогда упрямый Румянцев сел однажды в кабину «Урала», идущего в город за взрывчаткой для сейсмопартии. Девятнадцать часов непрерывно тянулся рейс! У Николая Савельевича отнялась поясница, а голову так намотало от езды по пням и колдобинам, что шейные позвонки ныли и шапка казалась в пуд весом. Водитель «Урала», наверно, испытывал то же, но виду не подавал. Недавно его наградили орденом — четверть пека водил он машины по северным трассам, если такое вот бездорожье можно было назвать «трассой». Водитель Румянцеву нравился, но в нем чувствовалась большая, чем в Освальдыче, замкнутость. Однако когда дорога пошла сплошною тайгой, он начал ронять слова:

— Зерна-то сколько… рестеряно… Взгляни на обочины! Видишь? Это все ваше добро…

— Семена?

Семена… Как на раскате, на выбоине подкинет зад, на сторону занесет машину, так брезент не выдерживает — зерно разлетается веером по сторонам. И весь таежный участок этой дороги, верст до восьмидесяти, вот такой золоченый.

— Нет пока выхода. Горько смотреть, но что сделаешь? Каждый год в совхоз доставляют таким путем семена. На потери уходят многие тонны. Теперь я увидел это собственными глазами. — Румянцев вздыхал и облизывал пересохшие губы. — Как нужна нам сюда дорога! Настоящая — с твердым покрытием, хорошо спрофилированная!

Да, с такими потерями, трудностями завозили семенное зерно в Кудринский совхоз. Завозили… А его поначалу и сыпать-то было некуда. Ближе к весне — расчистили площадки, ссыпали в ворох, закрыли соломой, брезентом…

Надо было немедленно строить зерносклады. Румянцев их, тоже через великие трудности, выстроил. Помогли опять же нефтяники, тот же Ватрушин, а они сами переживали свой неурядицы при обустройстве.

Вот тоже было… Доставили буровикам в одно лето на баржах цемент: три пирамиды мешков выгрузили на крутой берег Чузика. Когда выгружали, стояла сушь, а потом зарядили дожди. Влага пробила мешки, и цемент запекся. Не весь: внутри пирамид еще оставался цельный, не заклекший, и тогда, едва прекращались дожди, все, кто хоть что-нибудь строил, устремлялись к Чузику, извлекали сухие мешки и увозили к себе: не давали такому добру пропасть окончательно. Таскали цемент и Пея, и Мотька Ожогин, все таскали, кому не лень было горб свой подставить. И Румянцев таскал — только не для домашних нужд: на этом цементе директор совхоза достроил зерновые склады, площадки. Никто тому не препятствовал, ибо подмоченный цемент уже не годился для такой важной работы, как обсадка буровых скважин…

Три первые года очень уж трудно было Румянцеву. Но из всех напастей он выделял особо одну: выход из строя мощного дизеля на совхозной электростанции.

Однажды Кудрино осталось без света, электроэнергии. И выход из положения единственный был: ехать в Ленинград, на завод «Русский дизель», бить челом, просить о срочной помощи. Послали туда с этой миссией женщину, главного экономиста хозяйства, снабдили ее письмом из обкома партии. Расторопной оказалась та женщина, сходила и в Смольный, и в торговый отдел завода — уладила все. Нашла общий язык с важного вида вахтером на проходной, который больно уж придирался к ее документам. Но как бы там ни было, а следом за ней пришла телеграмма, что дизель для Кудринского совхоза отгружен. Теперь эту махину весом в двадцать шесть тонн надо было сгрузить с платформы железнодорожной станции и доставить сюда. Вот по этому зимнику, по которому ездил однажды Румянцев, и везли тот дизель на К-700. Помаленьку, не торопясь одолели болота, мосты и мостки. Морозы стояли крепкие, они-то и помогли завершить дело благополучно. Тот дизель работает и по сей день, но мощности электростанции уже давно не хватает… Где-то идут по тайге и болотам опоры высоковольтной линии, гудят провода. Придет в Кудрино большая электроэнергия. Как и придет на смену зимнику настоящая автодорога.

— А пока надо думать, как побыстрее достроить коровник в Рогачеве, — задумчиво говорит Румянцев, усаживаясь за свой письменный стол. — И далеко ж мы живем — на окраине. И даже когда здесь выстроят город, он тоже будет далекий, окраинный…

Подвинув к себе бумагу, взяв остро отточенный карандаш, Румянцев, не дожидаясь приезда Чуркина, начал набрасывать черновик записки на имя Латунина.

2

Игнатий Григорьевич Кучеров появлялся в райкоме партии обычно за час до начала рабочего дня. Всегда у него была масса дел, заковыристых каких-то вопросов, а времени никогда не хватало: сутки казались короче своих двадцати четырех часов.

С тех пор, как начали вплотную осваивать нефтяные залежи на севере нарымской земли, строить там город в неимоверно тяжелых условиях на заболоченном месте, время приобрело иную ценность: оно уплотнилось. Все было подчинено одной высокой цели: изменить привычную для этих мест жизнь. Да и было ради чего стараться. Будучи от природы человеком выносливым, крепким, Кучеров сравнивал теперь свое состояние души и тела с сильно сжатой пружиной. Расслабленность и покой наступали лишь ночью и то не всегда: телефон мог поднять с постели в любой момент.

На всю жизнь в памяти Кучерова остались месяцы строительства первого крупного нефтепровода, особенно март семьдесят третьего года, когда прокладка трассы, по сути, была уже завершена. Но в отдельных местах еще были определенные трудности. Хватало их и вблизи Парамоновки.

В ослепительно солнечный день марта прилетели сюда Латунин и, уже ныне покойный, министр Мингазстроя Алексей Кириллович Кортунов. Латунин тогда вообще неделями не покидал нефтяную трассу. Требовалось колоссальное напряжение людей и техники, потому что вопрос стоял так: или нитку нефтепровода завяжут в оставшиеся два месяца, или пусковой срок оттянется еще на год. Наступит распутица, вскроются реки, нальются водой болота — все невольно замрет. А восточные районы страны ждали тюменскую и нарымскую нефть, ибо нефть эта была заверстана в план пятилетки. Если поворошить память да полистать блокноты, то встанет то время как наяву…

Вертолет держит курс от Парамоновки к северу. Все, кто на борту, озабочены, погружены в нелегкие размышления. Кучеров как сейчас видит их лица, жесты. Трассовку, где в миниатюре представлена более чем восьмисоткилометровая труба сечением тысяча сто двадцать два миллиметра, где обозначены все «горячие» точки, смотрят министр, секретари обкома, начальники главков. Многие подразделения Мингазстроя возводили тогда этот нефтепровод. В то время ему еще не было равного по протяженности и сечению трубы. Не было равного и по трудности, с какой рождалось это сооружение здесь, в самом сердце Западной Сибири.

Кортунов был озабочен: никто еще не видел улыбки на его усталом, нездоровом лице. Он говорил как бы слегка удивленно:

— Начальники подразделений меня еще ни разу так крупно не подводили. Боюсь, не пришлось бы вам всем держать ответ в Москве на коллегии министерства.

И сразу же уточнялось, кто из руководителей трестов, строительных управлений ослабил дело до такой «тонкости», что оно стало рваться.

Кортунов превосходно знал всю свою огромную армию трассовиков, постоянно общался с ними, жил их тревогами, нуждами, радостями. И на то были причины особые. В годы войны Алексей Кириллович командовал полком, в боях заслужил звезду Героя, а после победного дня почти все воины его полка ушли с ним прокладывать нефтяные и газовые магистрали. Следы их нелегких трудов остались повсюду на территории нашей страны — от знойных песков Кара-Кумов до непролазных болот Васюганья.

А васюганские топи (земли кудринские, Парамоновские тоже лежат в их пределах) поистине непролазные. Но эти трясины надо было пройти.

С высоты в ясный день обзор трассы был исключительный. Иногда вертолет делал круг и зависал над каким-нибудь сложным узлом, чтобы все можно было разглядеть, сделать отметки. Все пассажиры записывали себе что-то в блокноты. Записывал по своему парамоновскому участку трассы и Кучеров. Стоит только вынуть из стола свой старый блокнот — и в подробностях вспомнишь беспокойство тех дней.

«Через речку Ильяк перебросить вторую нитку в недельный срок».

«Заметен излом трубы при укладке ее в траншею на 531-м километре. Вырезать повреждение и врезать катушку».

«Ясно, почему произошел излом: укладывали трубу малым количеством трубоукладчиков и погнули!»

«В местах, где провисла труба, подбивать надо снегом. Снег растает, и труба даст равномерную посадку».

«Стрелы у экскаваторов — слабые. Новая машина, а ее приходится сразу усиливать. Конструкторская недоработка».