Безграничная (ЛП) - Синтия Хэнд

— Как дела? — спрашивает она, как будто за этим она его и позвала.

— Лучше, с тех пор, как увидел тебя, — говорит он.

Ой, не смеши меня.

— Ты прекрасна, — говорит он. — Я мог бы нарисовать тебя, прямо сейчас.

Вот оно. Ее руки мгновенно сжимаются в кулаки, затем расслабляются. — Мне тоже лучше от того, что я увидела тебя, — говорит она и отходит от него, опускает глаза и отбрасывает края свитера назад, проводя рукой по животу. Его улыбка тает, когда он обводит глазами ее фигуру. Готова поклясться, что даже отсюда вижу, как краски исчезают с его лица. Я напрягаюсь, чтобы расслышать его голос.

— Анжела, — шепчет он, — что с тобой случилось?

— Ты со мной случился, — говорит она с усмешкой в голосе, затем становится серьезной. — Он твой, Пен.

— Мой, — выдыхает он. — Невозможно.

— Наш, — говорит она. Я не вижу отсюда ее лица, но думаю, что она улыбается той безмятежной, полной надежды улыбкой, которая так нехарактерна Анжеле — такой открытой, такой ранимой. Она снова кладет руку на его плечо, в этот раз не убирает ее, смотрит в его шокированные темные глаза, и четко произносит: — Наш — седьмой.

По мне пробегает дрожь. Мне кажется, что уголком глаза я улавливаю мелькание черных крыльев, но, оглянувшись, ничего не обнаруживаю. Мое внимание снова приковано к Пену. Он наклоняется вперед и кладет руку Анжеле на живот, его глаза все еще недоверчивы, и на какое-то мгновение мне кажется, что Анжела была права и у них все будет хорошо. Он позаботится о ней. Защитит их обоих.

Но затем он теряет контроль над своей человеческой формой, и я снова вижу вспышку его серой души. Он испуганно оглядывается по сторонам, словно не хочет, чтобы его кто-то с ней видел. Его взгляд скользит по мне, и я вижу отблеск узнавания. Не нужно быть эмпатом, чтобы увидеть неприкрытый страх в его глазах, чистый и откровенный. Он в ужасе.

— Пен, скажи что-нибудь, — настойчиво просит Анжела.

Он смотрит на нее. — Ты не должна была мне говорить, — шепчет он без тени эмоции. — Меня не должно здесь быть.

— Пен, — встревожено говорит она, впиваясь пальцами в его пиджак. — Я знаю, ты шокирован. Это было шоком и для меня, поверь. Но это должно было случиться, понимаешь? Это — мое видение, мое предназначение. Я видела этот момент с тех пор, как мне исполнилось восемь. Это ты, Пен. Мы можем быть вместе. Мы должны быть вместе.

— Нет, — говорит он. — Это не так.

— Но я люблю тебя, — ее голос ломается на слове люблю. — Мое сердце принадлежит тебе с тех пор, как я впервые увидела тебя в церкви. Ты тоже меня любишь. Я знаю, что любишь.

— Я не могу любить тебя, — говорит он, и она вздрагивает. — Анжела, я не смогу защитить тебя. Ты не должна была говорить мне. Ты не должна вообще никому рассказывать.

— Пен, — просит она. Анжела достает из кармана снимок ультразвука, фотографию ребенка, которая может заставить его передумать, но он хватает ее за руку и смыкает свои пальцы на ее, не давая развернуть лист. Он смотрит ей в глаза, другую руку поднимает к ее лицу, поглаживая пальцами ее щеку, и на какой-то момент боль отражается на его лице.

Затем он исчезает. Не прощаясь. Без «Извини, детка, но решай свои проблемы сама». Он просто исчез.

Я спешу к лестнице, когда Анжела опускается на колени.

— Все хорошо, — снова и снова повторяю я, будто это что-то изменит.

Она смотрит на меня, ее глаза полны непролитых слез. Ее руки дрожат, когда я помогаю ей подняться на ноги, но она не хочет, чтобы я ее поддерживала. Анжела внезапно осознает, что студенты пялятся на нас, поэтому поднимает голову и уверенно идет назад по той же дороге, по которой мы пришли сюда. Я пытаюсь обнять ее одной рукой, чтобы принять на себя часть веса, но она стряхивает ее.

— Я в порядке, — говорит она почти без эмоций. — Пошли.

 Она движется по спальне, как зомби, стягивая с себя одежду и бросая ее на пол, пока на ней не остаются лишь рубашка и брюки.

Входит Эми, неся целую стопку книг. Я хватаю ее за руку и разворачиваю, выталкивая в коридор. — Не могла бы ты зайти попозже, — говорю я ей.

— Но мне надо…

— Возможно, завтра. Иди отсюда.

Эми выглядит ужасно обиженной. Я закрываю дверь и поворачиваюсь к Анжеле.

Внезапно она разражается хохотом, будто все это ужасно смешно, будто Пен сыграл с ней ужасно забавную шутку. Она смахивает челку со лба, улыбаясь жуткой, разрывающей сердце, улыбкой. — Ну, все прошло не так, как я думала.

— Ох, Анжи.

— Давай не будем об этом. Все нормально.

Она забирается в кровать и натягивает одеяло до подбородка. На улице все еще поют птицы, но я чувствую, как все внутри нее застилает тьма. Я сажусь в ногах ее кровати. Ничего не говорю, потому что все, что я могу придумать, звучит ужасно глупо.

— С самого начала мы договорились, что не будем говорить о любви. — Она поворачивается к стене, показывая мне спину. — Я должна была помнить об этом, — добавляет она тонким голосом, натянутым от усилия сделать вид, что это не убивает ее.

— Все нормально. У меня все нормально. Я понимаю.

Если она еще раз скажет слово нормально, думаю, моя голова взорвется. Я смотрю на ее спину, на напряженные плечи.

— Нет. Не нормально, — говорю я. — Это и его ответственность тоже. Он должен быть здесь с тобой. Он должен был что-то сделать.

— Он — ангел, — говорит она, уже придумывая для него оправдания. — То же самое случилось и с твоим отцом. Теперь я понимаю. Он не может все время находиться с тобой. Не может защитить тебя. Это — то же самое.

Это не то же самое, думаю я. Мой отец женился на маме. Он был рядом, когда я родилась, сделала первые шаги, сказала первые слова. Он заботился о нас, даже если это длилось недолго. Но я не произношу этого вслух.

— Анжи, — я кладу руку ей на плечо.

— Не трогай меня, — резко говорит она. — Пожалуйста… Я не хочу, чтобы ты сейчас меня читала.

Она начинает плакать. Я не могу закрыться. Ее унижение бьет меня, будто кулаком в живот. Ее замешательство. Ее страх. Ее страдание. «Конечно, он не любит меня», — думает она. — «Конечно, нет».

Я ложусь рядом с ней и неловко обнимаю ее, когда она всхлипывает. Слезы текут по моему лицу, когда я чувствую все это вместе с ней. В какой-то момент я не могу дышать, не могу думать — я зависаю.

— Все будет хорошо, — говорю я трясущимся голосом то, что на самом деле думаю. Сейчас ей больно, но это к лучшему, думаю я. — Тебе будет лучше без него.

Она садится, отстраняясь от меня, и делает глубокий, неровный вдох, затем вытирает глаза простыней. Она собирается так же быстро, как потеряла над собой контроль.

— Знаю, — говорит она. — Все будет нормально.