Каждый его поцелуй - Лаура Ли Гурк

рекомендую прикладывать к больным мышцам лёд или делать холодные примочки, – сказал он камердинеру. – По двадцать минут несколько раз в день, особенно обратите внимание на руки. Через день или два болезненность должна пройти, и он снова сможет ими пользоваться.

– Спасибо, доктор Огилви, – поблагодарил Йен. – Я вас провожу.

Мужчины направились к выходу, но доктор остановился на полпути и снова повернулся к Дилану.

– Мистер Мур, прежде чем уйти, я хотел бы сказать, что нам с женой очень нравятся ваши произведения. Несколько лет назад мы видели, как вы дирижировали оркестром, который исполнял вашу Двенадцатую симфонию в театре "Сэддлерс Уэллс", это было замечательно. Довольно трогательно.

– Спасибо. – Дилану всегда было приятно, когда люди ценили его работу, но он надеялся, что врач не задаст неизбежный вопрос: когда он снова собирается дирижировать. – Я рад, что вам понравилось.

Доктор ушёл вместе с Йеном, и Дилан отпустил Фелпса. Затем он повернулся к Тремору, который сидел в бархатном кресле у камина. Хэммонд, будучи во враждебных отношениях со своим шурином, не поехал с ними на Портман-сквер в карете герцога.

– Итак? – спросил Дилан, осторожно присаживаясь на мягкую скамеечку в изножье кровати. – Что ты хочешь узнать в первую очередь: почему я ввязался в дурацкое боксёрское состязание с сэром Джорджем или почему я был с Хэммондом?

– Ни один мужчина не должен спускать другому публичных обвинений в трусости, но ты мог бы сразиться с ним в другом виде спорта, друг мой. Зачем боксировать? Тебе чертовски повезло, что руки серьёзно не пострадали. Что до вас с Хэммондом, я признаю, что вам обоим нравится кутить вместе, но не понимаю этого. Когда до Виолы дойдут новости, она узнает о твоей дружбе с Хэммондом, впрочем...

– Неудавшаяся супружеская жизнь твоей сестры – не наше с тобой дело, Тремор, как бы сильно ты её ни любил. Мы с Хэммондом всего лишь приятели. И оба нуждаемся в добропорядочных друзьях. – Дилан улыбнулся. – Как поживает мой добропорядочный друг, и как дела у моей милой герцогини с фиалковыми глазами?

– У моей герцогини, – многозначительно поправил его Тремор. Дилан частенько подтрунивал над другом по поводу Дафны, наслаждаясь потом его реакцией. – Находится в прекрасном здравии. Немного мутит по утрам, конечно, – добавил он, на его лице появилось глуповатое выражение, свойственное мужчине, чья жена находится в положении, – но в остальном с ней всё в порядке.

– Я уже поставил на сына, – сообщил ему Дилан. – Уверен, что ты ждёшь именно его.

– Я буду не менее счастлив, если у меня родится дочь, уверяю...

– Боже мой! – раздался испуганный голос. В дверном проёме стояла Грейс, положив одну руку на косяк, а другой придерживая края белого халата. Она выглядела как никогда прелестно, через плечо свисала толстая коса, а из-под подола простой белой ночной рубашки виднелись босые ноги.

Мужчины поднялись на ноги. Дилан встал слишком резко и поморщился от боли в рёбрах, по которым прошлись кулаки Плаурайта. Грейс вскрикнула и подбежала к нему, с тревогой разглядывая синяки на его лице и обнажённой груди.

– С тобой всё в порядке? Я встала, услышав шум на лестнице и бегающих вверх-вниз слуг. Осгуд сказал мне, что ты подрался. – Грейс опустила взгляд на его руки. – О, нет, – задохнулась она. – Дилан, что ты наделал?

Она впервые обратилась к нему по имени. Всего несколько часов назад Грейс сильно разозлилась на него, а сейчас стояла перед ним такая милая и растрёпанная, от неё пахло грушевым мылом, на лице застыло беспокойство. Она беспокоилась о нём. Дилан расплылся в улыбке.

– Успокойся, Грейс. Да, пара синяков, но ничего не сломано. Я в мгновение ока поправлюсь. Вот, смотри.

Он протянул забинтованную руку и согнул пальцы, демонстрируя этим, что ничего не сломано. Грейс замешкалась, затем нежно взяла его ладонь в свои ладони, разглядывая белые льняные бинты и коснулась пятнышка засохшей крови на его пальце, которое не заметил доктор. Шум в голове утих, и Дилан полностью позабыл о боли в теле.

Внезапно она отпустила его руку и, нахмурившись, посмотрела ему в глаза.

– Ты потерял последний рассудок?

– Окончательно и бесповоротно, – признался он, любуясь маленькой ямочкой на её подбородке и улыбаясь.

– Ради всего святого, ты же композитор! О чём ты думал, ввязываясь в кулачные бои? Тебя же могли... ты же мог... твои руки… о, Дилан, в самом деле!

Грейс с трудом подбирала слова, теперь разозлившись не на шутку. Она сжала губы и нахмурилась ещё сильнее. Дилан понимал, что Грейс пытается донести до него всю глупость его поступка и то, как это сильно её разозлило, но, как бы она ни старалась, у неё просто не получалось принять суровый вид. Губы были слишком пухлым, а глаза – слишком нежными. Её бы едва ли испугался щенок.

Ему захотелось запечатлеть поцелуй на этих поджатых губках. От одной этой мысли в венах забурлила кровь. Боль в теле утихла, сменившись на более приятные ощущения. Дилан был уверен, что уже идёт на поправку.

Послышалось вежливое покашливание. Дилан посмотрел на Тремора, который стоял возле кресла в дюжине футов от них и наблюдал за сценой.

Грейс тихо ахнула и вцепилась в края халата. До неё внезапно дошло, что она находится в спальне Дилана в неподобающем виде. Она склонила голову, её щёки раскраснелись.

– Прошу прощения, – пробормотала Грейс и, развернувшись, промчалась мимо Тремора вон из спальни.

Герцог проводил её взглядом, затем повернулся к Дилану, вопросительно приподняв бровь.

Ухмылка Дилана тут же исчезла.

– Хочешь верь, хочешь нет, но она не та, за кого ты её принял.

– Это не моё дело.

Возможно, но Дилан читал мысли своего достопочтенного друга как открытую книгу.

"Очередная".

Учитывая то, чему Тремор только что стал свидетелем, и намерения самого Дилана, выводы, которые сделал герцог были очевидными и однозначными. Несмотря на сей факт, Дилан разозлился на подоплёку и почувствовал необходимость всё отрицать.

– Она не моя любовница.

– Я этого и не говорил.

Дилан проигнорировал вежливый ответ друга.

– Она не имеет отношения ни к чему подобному. Она респектабельная вдова из хорошей семьи. – Зачем он это сказал? Дилан ничего не знал о её семье. – Между нами ничего нет.

– Мур, ты не обязан мне ничего объяснять.

– Конечно, не обязан,