Дети всегда правы - де Виган Дельфина

Клара не двигалась с места, пристально вглядываясь в глаза Кимми.

— Кто-нибудь из вас продолжил смотреть «Веселую переменку», когда я вернулась домой? Кто-нибудь видел наш суперролик «Лижи или кусай»? А наш шедевр «Битва туалетной бумагой», снятый во время карантина? Кто-нибудь видел прикованного наручниками к кровати Сэмми в той дебильной постановке, которая стоила моему брату стольких издевательств в школе? Кто-нибудь заговорил об унижениях? — Кимми Диоре не надеялась услышать ответ. — Думаю, у вас были дела поважнее. На тот момент на канал подписался еще миллион человек. Поэтому постепенно мы вернулись. Да, через несколько месяцев все возобновилось: съемки, парки аттракционов, автограф-сессии. — Кимми перевела дыхание. — Как можно с кем-нибудь подружиться, когда не способен участвовать в чьей-то жизни, а на твою пялятся по ту сторону экрана? Мы были одни. Отщепенцы. Нас обожали и ненавидели, боготворили и оскорбляли. «Такова цена славы», — говорила она… Но это еще не самое плохое. Хуже всего то, что нам было негде скрыться. От нее не скроешься. — В этот раз девушка умолкла. На лбу Кимми, словно пытаясь вырваться наружу, яростно билась голубоватая жилка.

Клара предложила ей стакан воды, и Кимми согласилась. Выйдя из кабинета, Клара вздохнула с облегчением: можно было немного передохнуть. Эмоциональная речь Кимми разбудила в ней недоумение, которое Клара испытывала, просматривая ролики «Веселой переменки», то ощущение жестокой несправедливости, неуместности происходящего.

И, если подумать, это ощущение никогда ее не покидало.

Конечно, она позабыла о Кимми Диоре. Точнее, переключилась на другие дела. В основном — на трупы. Еще теплые или уже окоченелые, истерзанные и расчлененные, найденные в глухой чаще леса. Клара занималась своей работой и подходила к делу скрупулезно, с должным вниманием и основательностью.

Но Кимми была права. Клара перестала смотреть «Веселую переменку». Как только законопроект был принят, она подумала, что проблема решена. И, как многие другие, просто закрыла глаза.

Она вернулась в кабинет со стаканом в руке.

Пока ее не было, Кимми подошла к окну.

— Лет в восемь-девять у меня начался нервный тик. Неконтролируемое моргание. Если я снималась крупным планом, это было заметно. Показав меня нескольким специалистам, которые в один голос советовали отдохнуть и проявить терпение, так как у детей большинство тиков проходят со временем, мать решила, что Сэмми будет сниматься в распаковках один. Для меня она приберегла другие жанры, в которых мою проблему никто не заметит. Долгое время пакеты и киндер-сюрпризы открывал только Сэмми. В те дни мы снимали двадцатичетырехчасовые челленджи, которые вошли в моду на семейных каналах: «Сутки в коробке», «Двадцать четыре часа под душем», «Сутки в надувном замке», «Двадцать четыре часа в шалаше из простыней»… Весело было до безумия…

Клара не осмеливалась взглянуть на часы. У нее была назначена встреча, и она почти не сомневалась, что опоздает, но девушку стоило дослушать до конца.

— Что было потом?

— Когда тик прошел, лицо покрылось пятнами. За несколько недель развилась экзема. На руках, на шее, на животе — просто отвратительная кожа крокодила. Мать пробовала все замазать, но любая косметика делала только хуже. Так понемногу Сэмми стал героем «Веселой переменки», а я исчезла с канала. В тринадцать-четырнадцать лет я начала курить косячки и перетрахалась с половиной парней из лицея по соседству. Экзема прошла, но от той примерной девочки, которую моя мать любила выставлять напоказ, не осталось и следа. Я уничтожила все платья принцесс, а мой характер перестал подходить к декорациям. Чтобы позлить предков, я говорила, что хочу жить с Элизой, хотя прекрасно знала о запрете на приближение. После нескольких ссор отец все же согласился отправить меня в интернат вопреки воле матери. Оказавшись там, я перекрасила волосы в черный и решила, что теперь меня зовут Карина. Я предупредила директора и учителей, что это вопрос жизни и смерти. Когда мне говорили, будто я похожа на Кимми Диоре, я отвечала, что она моя кузина и настоящая стерва. Одноклассники быстро поняли, что разговор дальше не пойдет. Некоторые девочки подсмеивались надо мной за спиной или в соцсетях, но мне было плевать. Моя кожа пришла в норму, и я дышала полной грудью. «Веселая переменка» кончилась. Конечно, мать продолжала вести профиль в «Инстаграме» и делилась со своими «дорогими» семейными новостями. Продолжала вешать им лапшу про нашу сказочную жизнь, приукрашивая все фильтрами и ливнями пайеток. У нее еще был Сэмми, который завел свой канал. Дела там шли все лучше и лучше. Когда я уехала, она стала его коучем, стилистом и финансовым директором. Сэмми никогда не возражал. Она наплела ему, будто он живет уникальной, чудесной жизнью, и тот поверил.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

На мгновение перед глазами Клары появился восьмилетний мальчик, которого она встретила дома у Мелани. Она попыталась представить, каким вырос тот энергичный и беспокойный мальчуган.

— А как дела у Сэмми?

Прежде чем ответить, Кимми выдержала паузу.

— Я не знаю. Я не знаю, где он и чем занимается. Пока я училась в интернате, мы мало виделись. Когда я приезжала домой на выходные, мы пересекались, но не общались. Печально признаться, но мы были по разные стороны баррикад. Я объявила родителям войну и вбила себе в голову, что он присоединился к вражескому лагерю. Снимал все эти ролики для канала под контролем мамаши или вместе с ней в качестве приглашенной звезды. Я решила, что он меня предал, и мы отдалились. У Сэмми было несколько крупных контрактов со спонсорами и море проектов с другими инфлюенсерами — дела шли в гору. Он переехал в Париж, чтобы находиться в гуще событий. Мама тщательно следила за его деятельностью, перечитывала контракты, давала советы. Даже на расстоянии она не отпускала его. Оказавшись в Париже, я позвонила Сэмми. Мы договорились встретиться в кафе. Я тут же поняла, что все кончено. Между нами. Стало трудно разговаривать с ним. Я подумала: он злится, что я бросила семейное дело и наплевала на все. Также мне показалось, что он меня опасается. А ведь мы были так близки. Вы даже не представляете. Мой старший брат. Я обожала его, восхищалась им. Мне стало так грустно. Я думала, что вдали от родителей мы сможем наладить отношения, обрести друг друга, однако все случилось ровно наоборот, и я навсегда его потеряла. — Кимми перевела дыхание и продолжила чуть тише и ниже: — Где-то год назад он все бросил. На самой вершине славы, вот так, в один момент. Он удалил все профили из всех соцсетей. Остались только видео «Веселой переменки», и то лишь потому, что они принадлежат матери. Сэмми переехал, сменил номер телефона — я понятия не имею, где он. Никто не знает. С родителями я тоже не общаюсь. Иногда я пишу отцу, один короткий мейл, чтобы поделиться новостями. Через полчаса он отвечает, волнуется, как я, спрашивает, когда приеду. Спустя столько лет мне иногда кажется, что отец начинает сомневаться. По одному слову, по воспоминаниям между строк я угадываю его сожаление и тоску. Я уже давно не ездила на юг. — Кимми прервалась и оглянулась, будто удивляясь, что до сих пор находится здесь. Вдруг она добавила практически шепотом: — Знаете, моя мать получила все, что хотела. Для целого поколения она навсегда останется Мелани Дрим, матерью Ким и Сэма… Но я не уверена, счастлив ли Сэмми.

Повисшая в воздухе тишина звучала так же напряженно, как и рассказ Кимми.

На ее лице ярость сменилась печалью. Было видно, как под кожей девушки с трудом сдерживаемые эмоции бились, словно электрические разряды.

Клара взглянула на часы. В эту минуту она должна была присутствовать в Судебно-медицинском институте на вскрытии подростка, чье тело нашли накануне после малоубедительной инсценировки самоубийства. В этот раз ей и вправду придется закончить разговор.

— Кимми, мне очень жаль, но я должна идти… Я посмотрю, что можно сделать. Ничего не обещаю, но перезвоню.